Было приведено еще несколько примеров худого поведения крепостных и дворовых людей. И Хитрово-Квашнин мог бы поделиться воспоминаниями на этот счет, но уж больно хорош был пирог с черносливом. Он, было, за третьим куском потянулся, но решил, что хватит. Вместо этого встал и вышел на парадное крыльцо, чтобы выкурить трубочку.
На клумбе возился садовник Извольских, Ставр. Он уверенными движениями прореживал сорняк, откидывая сорванную траву за пределы клумбы. Там, где сорняка уже не было, цветы, обретя полную свободу, выглядели особенно красиво.
Со стороны столовой вдруг послышался шум разбитой посуды и женский крик. Хитрово-Квашнин вынул трубку изо рта и нахмурился. В чем дело?.. Что там могло случиться?.. Выбив золу о мраморный вазон, он вернулся в столовую. Помещение за время его отсутствия заметно опустело. В нем оставались лишь Доможирова, штаб-лекарь, старший Петин, Анфия Филимоновна, француз и чета Бершовых. Слуги заканчивали убирать с пола осколки посуды и упавшую еду.
— Что тут произошло? — cпросил штабс-ротмистр.
— Ох, Евстигней Харитоныч, — произнесла Доможирова, — Только вы за порог, как Потулов опамятовался. Вспомнил, что ему сказала покойная Лида Матякина про конюха Извольских. Сидел, сидел да вдруг как вскочит. «Вспомнил!» — кричит. «Что вспомнили-то?» — спрашиваю. «Про конюха вспомнил!.. Перед тем, как убили Лидию Ивановну, она зашла ко мне в комнату и сказала, что на руке у конюха блесте…» Договорить ему не дали — кто-то со стороны мужчин так дернул скатерть, что на пол полетели чашки с чаем и кофе, блюдца, тарелки с пирогами и сыром, даже опрокинулся графин с вином! А потом закричала Щеглова. Ей под столом ногой по колену стукнули. Клепа попыталась встать, но ушиб был такой, что она повалилась на пол. Потулов первым бросился к ней и помог подняться. Она и попросила брата отвести ее наверх.
— В мезонин? — спросил Хитрово-Квашнин.
— Куда ж еще!.. Бедняжке крепко досталось… Чтоб нога отнялась у того, кто сделал это!
Хитрово-Квашнин оставил столовую, прошел по коридору и, поднявшись в мезонин, вошел в комнату Щегловой. Она лежала на кровати, морщась от боли. Рядом сидела дочка и успокаивала ее.
— Извините, Клеопатра Фирсовна, что без стука, — прижал руку к груди штабс-ротмистр. — Скажите, где брат?
— К себе пошел.
— Еще раз прошу прощения.
На походе к комнате поручика расследователя охватили дурные предчувствия. Он на секунду замер. Скатерть дернули неспроста! Цель — оборвать Потулова, не дать ему сказать важные слова. Щеглову ударили, рассчитывая, что именно родной брат уведет ее из столовой… Что же там блестело у конюха на руке?.. Вот и дверь…Боже мой!..
Поручик лежал посреди комнаты на полу, раскинув руки в стороны. Голова его была окровавлена, рядом с ней валялась мраморная пепельница. Хитрово-Квашнин наклонился, чтобы нашупать пульс на руке бедняги — жизнь, слава Богу, давала о себе знать! Он вышел из комнаты и громко крикнул:
— Штаб-лекаря сюда!
ГЛАВА 18
— Выживет, — говорил Вайнгарт, держа у носа Потулова флакончик с нюхательной солью. — Пепельница тяжела, но череп, слава Богу, остался цел! Cильный ушиб и большое рассечение чуть ниже темени.
В комнате, кроме Хитрово-Квашнина и доктора, находились хозяева дома и Зацепин. Они вытягивали шеи, пытаясь получше разглядеть раненого. Елена Пантелеевна при этом часто и громко вздыхала.
— Cмотрите, Потулов приходит в себя! — воскликнул Зацепин.
Поручик и впрямь осознанно повел глазами и попытался подняться.
— Лежите, милейший! — категорично заявил Вайнгарт, прижав плечи поручика к полу. — Успеете встать.
— Ему едва голову не снесли, а он пыжится! — ухмыльнулся Зацепин.
— Авдей Фирсыч, дорогой, — обратился к Потулову Хитрово-Квашнин, — вас ударили пепельницей. Кто это сделал?
Пострадавший наморщил лоб и тихо промолвил:
— Не видел, ударили сзади.
— В столовой вы вспомнили о словах Матякиной про конюха. Она сказала, что на руке его что-то блестело?
Потулов пожевал губами и пробормотал:
— Про конюха?..
Он умолк, пытаясь что-то вспомнить. Усилия оказались безрезультатными.
— И это все? — Хитрово-Квашнин не скрывал своего разочарования.
— Последствия удара пепельницей, — прошептал штаб-лекарь ему на ухо. — Возможно, вспомнит, а, возможно, и нет.
Хитрово-Квашнин расстроено покачал головой и подошел к Извольскому.
— Андрей Василич, приставьте к Потулову крепких слуг. Ему, как видите, угрожает смертельная опасность…
— Сделаем, — ответствовал полковник. — Таких молодцов привлеку, что к комнате и близко не подойдут.
— Если что, я в кабинете… Ардалион Гаврилыч, идемте со мной.
В коридоре мезонина собралась большая толпа. В первых рядах теснились дворяне с напряженными лицами, за их спинами мелькали физиономии дворовых. В воздухе витал единственный вопрос: Что с поручиком?
— C Авдеем Фирсычем все в порядке, — поспешил успокоить людей Хитрово-Квашнин. — Позвольте пройти!
Не доходя до кабинета нескольких шагов, Зацепин заметил свернутый в трубочку лист бумаги, торчавший в ручке двери.
— Вам, похоже, послание, Евстигней Харитоныч.
Хитрово-Квашнин вынул листок, развернул его и быстро пробежал по строчкам глазами: «Хотите получить ценные сведения, касательно убийств? Приходите в 9 вечера в домик садовника. Доброжелатель».
— Что-нибудь важное? — поинтересовался Зацепин.
— Вздор! — махнул рукой штабс-ротмистр, пряча записку в карман. Не след сейчас распространяться о ее содержании! Пусть ретивый заседатель пока остается в неведении!
В кабинете оба закурили — Хитрово-Квашнин свою неизменную пенковую трубку с янтарным мундштуком, Зацепин простенькую, вишневую. Разжигая ее, он проговорил с сожалением:
— До этого у меня была такая же, как у вас, пенковая, только в серебряной оправе. Выложил за нее штабс-капитану Вельяминову два золотых кольца и пятнадцать рублей в придачу. Сперли год назад! Прямо из кармана, когда я толкался по рынку на Старобазарной площади. Сильно переживал, хороша была вещица, да и привык к ней… Но проходит, может быть, месяц, вижу, по Садовой мещанин какой-то шагает, а в руке у него трубка, точь-в-точь как у меня! Приволок его к квартальному. Пенковой была, верно, да ценой в пять рублей. В другой раз — дело было на Воронежской — остановил еврея с похожей трубкой в зубах. Он плакаться, мол, ничего не знаю. Оказалось, трубка не краденная, жид выменял ее у мещанина Коватева на четыре чайные чашки, чайник, молошник и сахарницу… Теперь вот вкушаю вишенку с дымком!
— У меня когда-то была трубка грушевого дерева. Помню, имела приятный привкус… Ардалион Гаврилыч, я об этом случае в столовой. Кто, по-твоему, дернул скатерть?
— Черт их разберет! Каждый мог незаметно взяться за скатерть обеими руками и рвануть вниз!
— Хм-м… Сорвал скатерть cо стола и саданул ногой по колену Щегловой один и тот же человек. Кто он?.. Во главе стола сидели Извольские. Прямо напротив Щегловой расположился Петин-младший, слева от него — Бершов, за Бершовым — Горелов, за ним — Нестеров, за титулярным советником — Деверье. Справа от Петина сидел ты, за тобой — Потулов, за ним — Кузовлев, за Кузовлевым — Яковлев с Лариным… Ничего не заметил?
— Тут такая неразбериха началась! Приложиться по ноге Щегловой могли даже Ларин с Деверье.
— Вот закавыка…Ты, вот что, Ардалион Гаврилыч, прежде чем отправиться в Каменное, опроси всех присутствовавших на тот момент в столовой насчет всей этой кутерьмы. Вдруг, кто заметил что-нибудь. Хотя надежд, конечно, мало.
По уходе Зацепина Хитрово-Квашнин достал записку и снова внимательно прочитал ее. Что за доброжелатель? Отчего ему не зайти в кабинет и не выложить здесь свои ценные сведения? Непонятно… Но вдруг у него есть веские основания организовать встречу вне дома? Нет, надо идти на нее, надо. Который сейчас час? Начало восьмого… Что ж, время еще есть, возьмусь-ка я за чтение.
Повествование Купера настолько увлекло расследователя, что он целый час не отрывался от книги. До встречи в домике садовника еще было далеко, однако он положил томик на стол и поднялся с кресла. Ему захотелось сходить к пруду и взглянуть на место падения француза. Обрывок странного разговора в большой гостиной никак не давал ему покоя. В этот момент в кабинет вошел Терентий.
— Евстигней Харитоныч, вас какая-то баба у порога дожидается.
— Кто такая? Зачем пришла?
— Из однодворцев. Бог знает, что ей нужно.
Штабс-ротмистр оставил кабинет и вышел на парадное крыльцо. У нижней ступеньки стояла невысокая старушенция в темной полосатой поневе и вытцветшем, бурого цвета повойнике.
— Ты будешь барином Квашниным? — спросила она, щуря на дворянина глаза.
— Ну, я. Чего тебе?
— Вот, возьми! — Старуха сунула руку за пазуху и извлекла сложенный лист бумаги.
Хитрово-Квашнин взял послание и развернул его. На задней стороне старого почтового конверта довольно красивым и ровным почерком было написано: «С возвращением, Евстигней Харитонович! Ходят слухи, что на объездной дороге дворянку Нестерову убили мои ребята. Не верьте этому! Я всегда уважал Вас, и врать не стану. Мы все были в то утро в другом конце леса. А вот пожары в усадьбах Извольского и Измайлова устроил я. Селиверстов на этот раз как с цепи сорвался, поприжал нас со своими подручными. Придется распустить шайку, больше меня не увидят в этих местах. Не поминайте лихом, Евстигней Харитонович! Ваш Прохор Трафимов сын Мухортов, он же Стенька Колун, он же Призрак во флигеле, предки которого когда-то числились во дворянстве.
P. S. Во флигеле я узнал Вас, но побоялся представиться — в темноте да с испугу Вы могли пустить в ход пистолет. Искал я все это время портрет Глашеньки. Она хотела подарить его мне, но не успела. Портрет обнаружился сегодня ночью на дне сундука».
Хитрово-Квашнин поднял глаза, но старуха уже семенила прочь от дома. Он снова пробежал глазами по строчкам. Ну, надо же, Стенька Колун — Прохор Мухортов! Вот кто ходил со свечкой по флигелю!.. Вот кто держит в страхе весь уезд! Ах, бедовая твоя голова!.. Хм-м, утверждает, что люди его не причастны к убийству Нестеровой…