— Нынче это не редкость, — согласилась Анфия Филимоновна, покачивая головой. — В прежнее время того не было. Люди не вольничали, дело делали и страх имели. Помню, отец мой оставлял имение на управляющего без всякой боязни. Знал, приедет, все будет на месте, а то и с прибытком. Вот как!
— Верно, — поддержал мать Извольский. — Сегодня отовсюду слышишь: староста пройдоха, управляющий — вор, разбойник… Беда с ними! А в дальних владениях что творится? Приказчики каждый год планы повышения доходности поместий составляют, уверяют, что справятся, а приедешь к ним, конь не валялся!.. Ну, довольно об этом!.. Что ж, Евстигней Харитоныч, служил ты там, в Подмосковье, или занимался хозяйством?
Елена Пантелеевна повернулась к мужу и с удивлением воззрилась на него.
— Свет мой, забыл ты, что ли?.. Служил братец, в письмах писано.
— Ах, да, в заседателях.
Хитрово-Квашнин улыбнулся. Контузия отставного полковника нет-нет, да и сказывалась на его памяти.
— Нет, не в заседателях, Андрей Василич. Тамошнее дворянство дважды избирало меня на должность земского исправника. Опыт, если помнишь, у меня в этом деле имелся — до отъезда и здесь был капитаном-исправником.
— И как ты со своей ногой да все по этой хлопотной должности… Тебя, кажется, ранило под Малоярославцем?
— Под Вязьмой… А дело это у меня, сам знаешь, в крови. Покойный батюшка — царствие ему небесное! — еще при воеводах ловил воров да татей. Да и хромота небольшая, попривык уж, справляюсь.
— Ну, конечно, под Вязьмой. Там ты и заслужил свой орден… Многие русские офицеры проявили на поле доблесть и мужество. Всыпали тогда мы Бонапартишке! Ох, всыпали!.. Что, Анри, дали мы прикурить вашему Наполеону? — обратился Извольский к щуплому молодому человеку.
Тот сконфуженно опустил глаза, поправляя большие круглые очки в костяной оправе.
— Я за дружьба межьду француз и русский.
— Конечно, за дружбу!.. А если французики вновь сунутся к нам, то наши чудо-богатыри зададут им перца не хуже, чем в двенадцатом!.. Так, пока время позволяет, сходим-ка мы, Евстигней Харитоныч, на двор. Мне не терпится показать тебе конюшню и псарню.
— Что б недолго там, душа моя, — напомнила мужу Елена Пантелеевна. — Гости уж скоро пожалуют.
ГЛАВА 2
Извольский сначала показал гостю оранжерею, находившуюся справа от господского дома, среди яблонь и вишен густого сада. В продолговатом деревянном здании росли померанцевые, персиковые и лимонные деревья, выращивались груши-бергамоты, абрикосы, ананасы, сливы, черешни. Один из уголков украшали карликовые пальмы, рододендроны, орхидеи. Пахло влажной землей и цветочным нектаром.
— Как тебе оранжерейка? — обратился полковник к Хитрово-Квашнину. — Лет пять, как построена. Денег на обустройство потратил — уйму!.. А ведь красивое местечко, верно?
— Не то слово! — ответствовал тот. — Я планировал завести оранжерею в Подмосковье, да руки не дошли. Все некогда было, то одно дело, то другое… Попробую осуществить задуманное в Харитоновке.
Выйдя из оранжереи, Извольский провел гостя по дорожке, обсаженной белой сиренью, на обширный хозяйственный двор.
— А вот и новая конюшенка! — проговорил он с гордостью, приблизившись к крепкому и высокому строению. — Прежнюю безжалостно снес! Не устраивала меня никоим образом. А на эту и посмотреть приятно, не правда ли?
Фасад конюшни смотрел на восток, навстречу солнцу. В ней имелись две двери, высокие потолки и достаточное количество окошек. В чисто прибранных денниках стояли породистые вороные, гнедые, серые, буланые, саврасые и соловые лошади. Все ухоженные, расчесанные, лоснящиеся от избытка внимания. Видно было, что содержанию животных хозяин придавал большое значение.
— У меня строго, — сказал Извольский, осматривая конюшню зорким оком. — Уборка денников каждый день, раз в неделю чистят все принадлежности. Все тут проветривается, под потолком сделаны нужные отверстия. Зимой здесь тепло, летом прохладно и сухо. Ясли нарочно укрепил повыше, что б лошади приучались красиво держать голову. Сапом ни одна из них не страдала. Не дай Бог плесень или сырость какую замечу! Пятьдесят плетей без разговора! Крыс и в помине нет, под полом битое стекло.
При виде хозяина лошади оживились, закивали головами, стали громко пофыркивать. Он подошел к крупному буланому коню с короткой челкой и белой полоской на лбу и погладил его по боку.
— Ну, что, Волшебник, не все тут еще сгрыз?.. Отличный жеребец, быстр как молния. В прошлом годе на скачках в Лебедяни взял первый приз. Обошел, шельмец, на последних саженях всех, включая Барона, голицынского призового жеребца, который теперь в собственности у моего троюродного брата! Воейковы, Тиньковы, Терпигоревы и Хвощинский только руками развели!.. Пытались перекупить, куда там, даже и не подумал торговаться! Хорош конь, слов нет, а дурную привычку завел — повадился глодать кормушку и стенки у стойла… Не отучил, Прохор?
Молодой симпатичный конюх с длинными светлыми волосами и тонкими усиками, встретивший хозяина и его гостей у входа в конюшню, выпалил:
— Никак нет, ваше высокоблагородие! И старший конюх, и я что только не делали, упрямится и все тут. Из денника в стойло перевели, не помогает. Прогуливаю его, как положено, а он все за свое.
— От безделья это, как Бог свят! Конь создан для движения, вот и мается. Увеличить время прогулки, ясно?
— Так точно!
Пошли по конюшне дальше. Прохор шагал впереди и называл клички лошадей — Агат, Адмирал, Азов, Лорд, Вольный, Азартная, Амбиция, Марго.
— Как твой заводик в Подмосковье, Евстигней Харитоныч? — обратился Извольский к штабс-ротмистру. — Не переведешь в Харитоновку?
— Сыну оставил. Пусть занимается.
— А я страсть как люблю это дело… А вот и Ворожея… О, ценная кобылка! Орловской породы. Такой здоровый приплод принесла в прошлом годе… Что такое? Опять топчется, что б ей пусто было! Никак не могу отучить ее от «медвежьего шатания». Переступает в деннике с ноги на ногу, как проклятая! Ведь это изнуряет, истощает ее, дуреху… Прохор, сажал ли к ней овцу, как я приказывал?
— Cажал. Поначалу присмирела, все на овцу таращилась. Потом опять взялась качаться как маятник.
— Привыкла к овце, чертова ослица!.. Посади к ней собаку или гусака!
— Будет исполнено!
Извольский задержал взгляд на слуге.
— Прохор, в честь дня ангела хозяйки водку слугам поднесут. Похоже, выпьешь?
— Самую малость.
— Смотри, не переусердствуй! Не забывай про свою болезнь.
Извольский повернулся к спутнику и шепнул ему на ухо:
— Сердце у конюха пошаливает. Месяцами в рот горькую не берет, а потом вдруг и поддаст, да как следует.
Подошли к деннику, в котором находилась рослая гнедая кобыла с белой звездочкой во лбу.
— А это Ласточка. На ней я обычно прогуливаюсь и езжу в Петродар. В прошлом году ее у меня увели. Прямо от здания городнического правления. Да, было дело. Оставил лошадь у коновязи, увиделся с городничим, выхожу, а ее и след простыл! Ох, и расстроило меня это. Слава Богу, горевал я недолго. В тот же день Ласточку обнаружил штабс-капитан Коренев. Едет он на коляске по Воронежской и видит, как двое горожан, озираясь, заводят на двор гнедую со звездой во лбу. Э-э, думает, дело нечисто. Лошадка-то, кажется, краденая, и уж очень похожа на Ласточку полковника Извольского! Он к частному приставу, ну и повязали воришек. Один состоял в мещанстве, другой — отставной канонир. Оба в наказание получили от нижних полицейских служителей по тридцати плетей. С канонира сняли все знаки отличия c нашивками и сослали в Сибирь на поселение. Мещанина определили бессрочно в арестантские роты.
Вдоволь насмотревшись на лошадей и дав всем свои характеристики, полковник повел штабс-ротмистра на псарню. Проходя мимо раскрытых дверей каретного сарая Хитрово-Квашнин разглядел в нем большую карету, тарантас, коляску на шинованном ходу, роспуски, дрожки, зимний возок и санки.
На псарне толпились выжлятники и борзятники. Господ встретил псарь Сидор, коренастый, широкоплечий, с окладистой бородой, похожий на Илью Муромца. Завидев хозяина, собаки бросились к нему и забегали вокруг, как заведенные. Но лапы на него не накладывали — псарь давно отучил их от этого своеволия.
— Как собачки, Сидор? Все сыты ли, здоровы?
— Блюдем, — проговорил немногословный псарь, почесывая плечо могучей дланью. Одет он был в подпоясанную длинную рубаху и широкие штаны.
— А где у нас Дерзай? Где наш славный пес? Вот он, красавчик!
Дерзай оказался большим черным кобелем в белых носках. В отличие от других собак, он сидел в сторонке и спокойно наблюдал за происходящим умными глазами.
— Веришь, матерого волка взял без своры, в одиночку! Матерый, известно, умный, выносливый хищник. Убивает дичь намного больше себя по размеру, лося, скажем. А, поди ж ты, Дерзай не сплоховал. Только клочки от серого полетели!.. Ко мне, Дерзай!
Пес поднялся, подошел к хозяину, ткнулся головой в его бедро и сел рядом. Извольский наклонился и почесал его за ушами.
— Важный пес, силач, умница! — говорил хозяин с любовью. — Погладь его, Евстигней Харитоныч, не бойся, не укусит.
Хитрово-Квашнин погладил пса, потрепал его за уши. Дерзай поднял голову и с благодарностью посмотрел на него умными влажными глазами.
— Тимофей, что наши гончие? — спросил Извольский, обратившись к высоченному и худому доезжачему в старинном красном полукафтане.
— Порядок, ваше высокоблагородие. Подбегай, Кусай и Свиреп выздоровели, Набат, Колотило и Пурга уж на ноги подымаются.
— А что борзые?.. Где борзятник Демид?
— Занемог слегка, ваша милость. За борзыми присматривает его сын, Ануфрий.
— Все собаки в здравии! — доложил Ануфрий, среднего роста паренек с родимым пятном на щеке и приплюснутым носом. — Кроме, Бушуя и Заливая. Поцапались, но не сильно.
Заглянули на птичник, где разгуливали гуси, утки, куры, индюки и цесарки. За всем этим хозяйством присма