Он положил конверт в карман и cказал Терентию, что прогуляется по парку. Пройдя по главной аллее саженей сорок, свернул влево и узкой тропинкой добрался до укромного усадебного пруда. Cамым старым деревом в его окрестностях и был тот самый вяз, с которого упал Деверье. Хитрово-Квашнин потрогал заскорузлый ствол и посмотрел на дупло, видневшееся на высоте четырех саженей. Чуть ниже торчал обломившийся сук. Земля под дуплом была основательно утоптана. Пройдясь туда-сюда и не обнаружив ничего интересного, штабс-ротмистр собрался уже уходить, когда его внимание привлек блеск в траве. Он наклонился и увидел часть браслета, мужскую золотую цепочку с крестиком и несколько серебряных иностранных монет.
Деревянный домик с окошком, забранным решеткой, и основательной дверью из дубовых досок стоял на каменном фундаменте под сенью душистых лип в северной части парка. Старый садовник Извольских жил в нем постоянно, и зимой, и летом. Раньше он делил кров с женой Марфой, а когда та умерла, стал доживать свой век в одиночестве. Чад он с ней так и не нажил, любимым его детищем был парк, в котором хозяйничал безраздельно. Он постоянно возился с пересадкой деревьев, прививал саженцы, подрезал кустарник, ухаживал за цветниками.
Когда Хитрово-Квашнин вошел в открытую дверь, старик, сидевший на табурете и чинивший грабли, поднялся на ноги, поклонился и произнес:
— Добро пожаловать, барин! Чего изволите?
— Да вот встречу мне назначили в твоем домике, Ставр. Как поживаешь?
— Ничего, скриплю помаленьку.
— Видел, как ты работал на цветнике. Молодец! И в парке чистота и порядок. Ни лопуха, ни крапивы, сучья обрезаны, кустарник подстрижен.
— Спасибо, стараюсь! Андрей Василич тоже хвалит!
— Поди, скучно без жены?
— Попривык уже…
— Не думал о повторном браке? За тебя и молодуха с охотой пойдет. Вон еще какой крепкий!
— Зачем она мне на старости лет? Обойдусь… От баб, ежели честно, одна морока. Вот моя покойница, бывало…
Внезапно дверь домика с грохотом захлопнулась, и за ней послышалась какая-то возня. Ставр подошел к двери, толкнул ее, но она не поддалась.
— Кажись, снаружи подперли, — недоумевающе глядя на гостя, проговорил он.
— Эй, кто там? — воскликнул Хитрово-Квашнин, пробуя открыть дверь. — Хватит шутки шутить! Сейчас же откройте!
Он посмотрел в окно, но не увидел никого. Зато кое-что почувствовал. Это был запах дыма. Домик подожгли! Пламя показалось за окном, огонь затрещал, стал расти, заключая в жаркие объятия ветхий домишко. Хитрово-Квашнин разбил оконное стекло и попытался выломать решетку — она сидела так крепко, что от этой затеи ему пришлось отказаться. К тому же, через окно внутрь рвались обжигающие языки пламени.
— Барин, — крикнул Ставр, — в погреб давай!
Откинув с пола тряпичный коврик, он схватился за железное кольцо и поднял деревянный люк.
— Так, задохнемся же!
— Даст Бог, выживем! Там продухи есть.
Раздумывать Хитрово-Квашнину было некогда. Он спустился по короткой лестнице на земляное дно подвала и увидел в темноте два небольших, размером с ладонь, отверстия в каменном фундаменте. Садовник, прикрыв люк, встал у одного продуха, дворянин у другого. Они жадно вдыхали свежий воздух, а над ними продолжало бушевать грозное пламя. Погреб быстро наполнялся дымом, становилось жарковато. Хитрово-Квашнин провел ладонью по мокрому лицу — пот заливал глаза, струился по всему телу. Но самое худшее впереди, подумалось ему. Если обрушится крыша, мы запечемся, как карпы в духовке! Что, выхода нет?.. Это конец?.. Постой, звучат голоса, гремят телеги!
Через продухи погорельцы увидели, как к садовому домику со всех ног бегут люди и несутся повозки с бочками воды.
ГЛАВА 19
Зацепин на своей коляске, запряженной парой каурых лошадей, добрался до Каменного спустя полчаса после отъезда из Отрады. Село тянулось по берегу реки и состояло из изб, крытых соломой и тесом. В нем жили однодворцы и небольшое количество владельческих крестьян. В центре селения высился крест церковной колокольни, в конце его виднелась помещичья усадьба с водяной мельницей и двухэтажным винокуренным заводом.
Заседатель остановился у первого же покосившегося домика. На его крохотном крыльце сидел седобородый старик в домотканой одежде, смоливший замусоленную трубку.
— Здрав будешь, дед!
— И тебе не хворать! — осклабился однодворец, обнажив пожелтевшие зубы.
— Курим?
— Ага… Знатный самосад, выращиваю его на своем огороде. Угостить?
— Избави Бог! У меня табак благородный, не чета твоему горлодеру. В Петродаре покупаю… Ты вот что, старый, скажи-ка мне, где тут Трифон Дегтев проживает?
— Тришка, Варфоломеев сын?.. А как поедешь по селу, так вот, не доезжая церкви, и повернешь направо. Это тебе будет Глухой проулок. Там и живет Забабурин.
— Какой Забабурин!.. Тебе русским языком сказано: Дегтев!
— Не кипятись, ваш бродь! Дегтевых у нас — как собак не резанных. Вот и различаем их по уличным прозвищам-подворьям. Трифон из Забабуриных будет. Васька Забабурин живет у брода, Федька — на выгоне, Куземка — на выселках, Зотик с Афонькой — на прогоне, Егорка с Трафимом — у ложбины… Теперь Сенькины, они же Дегтевы, Минашины затем, Дурневы… Вона их, то есть, Дегтевых, сколько! Пропасть! Без подворьев нельзя, заблудишься.
— Тьфу, ты, с вашими подворьями!
Зацепин стегнул лошадей и направил их в сторону видневшейся вдали церкви. Жители Каменного, посиживая на завалинках и щелкая семечки, провожали заезжего барина любопытными взглядами. Некоторые, скорее всего владельческие крестьяне, по привычке вставали и снимали с голов картузы и шапки.
Подъехав к храму, Зацепин свернул направо и спросил у первого встречного мужика в сбившейся на ухо войлочной шапке:
— Где тут у вас Глухой проулок?
— А вот он, прямо за высоким тополем, — cказал подвыпивший однодворец, глядя с прищуром на заседателя и ковыряя ногтем в зубах. — Кто нужон-то?
— Трифон Дег… Тьфу, Забабурин! Поговорить с ним надо.
— Как раз от него и иду. Шуряком мне доводится. Давай, покажу!
Зацепин посадил однодворца в коляску. Тот сразу завел разговор о том, как они славно посидели с родственником.
— Федькой меня зовут Околесиным… Встретились с Трифоном, выпили, как и полагается в праздник. А как же! У нас завсегда так… А тебя, барин, я, кажись, признал. Ты в прошлом годе в соседнее село с исправником приезжал. Поди, заседатель?
Коляска качнулась, и однодворец на мгновение приблизил свое лицо к Зацепину. Того чуть не стошнило от свежего перегара.
— Фу! Дыши в сторону, окаянный! Каким дерьмом тебя потчевали?
— Известно, каким. Вином полугарным!
— Не иначе сивухой его разбавили… Ну, и где же изба Забабурина?
— Да вот она… Эй, шуряк! Отворяй калитку, заседатель к тебе пожаловал!
Околесин, сходя с коляски, зацепился ногой о дверцу и растянулся во всю длину на земле. Отряхивая шапкой со штанов пыль, он хотел было выругаться, но сдержался.
— Нельзя, потому праздник!.. А Тришка вдовец, барин. Вот уж почти два года, как померла его жена Анютка… Поначалу убивался, теперь попривык… Шуряк, оглох, что ли? Повторяю, с заседателем я! Поговорить он с тобой приехал.
На пороге показался подросток лет семи-восьми. Околесин к нему с вопросом:
— Васька, где отец-то?
Веснушчатый мальчуган, закрыв глаз и скривив рот, проговорил:
— Нет тятьки, ушел.
— Куда его понесло? Когда мы расставались, он намекал, что вздремнет чуток… Посплю, говорит, а попозже встретимся в питейном доме… Вина-то не осталось, весь запас уговорили.
Зацепин с Околесиным вошли в дом. Сняв головные уборы, перекрестились на святой угол с образами, где горела закопченная лампадка. Внутри избы пахло жареной картошкой, квасом и спиртным. На столе в беспорядке стояли пустая сковородка, кружки, тарелки с солеными огурцами и квашеной капустой, повсюду валялись хлебные крошки.
Околесин заглянул на кухню, в спальню, но хозяина нигде не было видно.
— Cпрятался, как пить дать. Надо было помалкивать про заседателя … Недоимка за Трифоном. Вот и боится, что отвезут в Петродар, на съезжую.
Вдруг на дворе послышался шум — опрокинулись ведра и посыпалась на землю поленница дров. В жилах Зацепина закипела кровь, его в мгновение ока охватила лихорадка погони. Он выскочил из дома и оказался на крестьянском дворе, заставленном чем ни попадя. Тут стояли бадьи с дождевой водой, тазы с грязной одеждой, лохани с кормом. Худой теленок, жуя сено, с глупым видом посмотрел на заседателя. Рыжий, как огонь, петух, гордо расхаживая по двору, покосился на пришельца пронзительным оком. Здоровенный гусак, распустив крылья и угрожающе вытянув шею, громко зашипел на него.
— Где ж этот Тришка, черт бы его побрал?! — пробормотал Зацепин.
От него не ускользнуло едва заметное движение в амбаре. Он бросился в ту сторону и влетел внутрь. Раздался дикий грохот и ругань. В следующую секунду Зацепин выскочил из амбара, подгоняемый сердитым бородатым козлом.
— Сюда, барин! — кричал Околесин, приоткрыв дверь в дом. — Бодун чужих не признает!
Зацепину чудом удалось избежать острых рогов разгневанного животного. Околесина козел знал и позволил ему увести себя на место. Для пущей безопасности тот прикрыл амбарную дверь и подпер ее колом.
Заседатель вновь очутился на дворе. Шорох в курятнике заставил его вломиться и туда. Испуганные куры, сидевшие на шестах, закудахтали и разом полетели к выходу. Все пространство тесного cарайчика вмиг заполнилось пухом и перьями. Зажмурив глаза, cплевывая и отдуваясь, Зацепин в расстройстве выбрался наружу. Пока он протирал глаза и отряхивался, петух с силой клюнул его в руку, а гусак пребольно ущипнул за ногу. Он хотел было схватить полено, но гусак шумно захлопал крыльями, пригнул голову к земле и так зло зашипел, что оставалось только одно — ретироваться.
Захлопнув заднюю дверь и пройдя через сени, заседатель с Околесиным оказались у изгороди перед домом. Однодворец закручинился. Опустившись на траву, он твердо произнес: