— Шабаш!.. Чего зря шарить? Нет тут Тришки!
Зацепин же сдаватьcя не собирался. Он обежал вокруг дома, выскочил на гумно, прочесал вишняк, сливняк и малинник. Потом полез на чердак, где снял всю паутину, зачем-то спустился в погреб. И лучше бы этого не делал. Поскользнувшись на каменных ступенях, он отбил себе копчик и угодил в приямок, заполненный водой.
— Черт побери! — проскрежетал он, выбравшись наружу. Вода с него стекала ручьями, как будто его только что вытащили из реки. Боль в копчике донимала так, что он не переставал морщиться.
— Ох, барин, и куда ж тебя понесло?!.. Я же говорил, Трифона здесь нет. Сбег он! И знаю, куда.
— Куда? — спросил Зацепин, подрагивая от холода.
— В питейный дом… Поехали, как раз и согреешься там вином или водочкой.
Выжав мокрую одежду, заседатель посадил Околесина в коляску и поехал с ним к питейному заведению, стоявшему на въезде в село. По дороге он просветил однодворца насчет питейного дела в уезде. Так, тот узнал, что в казенных селениях действовало около двадцати питейных домов. Содержали их, в основном, купцы и зажиточные мещане, которые платили в год казне по сто — сто пятьдесят рублей. В отдельных крупных селах в год продавалось порядка двух тысяч ведер спиртного, включая водку ординарную, водку сладкую и французскую, вино полугарное, травяную и ягодную наливку, пиво и медовуху.
— Эх-ма, знатно пьют в казенных селах! — покачал головой Околесин. — Хоть и понимает наш брат однодворец, что пить вредно, что жена и поп осудят за это, а все норовит нырнуть в питейное заведение.
— Это от того, что запретили пивоварение, — сказал заседатель. — Нужно снова разрешить мужику варить пиво на дому. Тогда он и в кабак реже заглядывать будет, и брагу бросит готовить… Вот если тебе, Околесин, скажут: «Вари пиво, не ходи в кабак», как ты поступишь?
— Остался бы дома да пивком пробавлялся, — был ответ однодворца. — Уж больно тяжко страдаю с похмелья после вина и водки.
Питейный дом села Каменного стоял на видном месте, под сенью двух огромных тополей, и представлял собой большую деревянную, крытую тесом избу с крыльцом, над которым красовалась надпись «Питейная продажа». В каждую сторону от крыльца было по три оконца. Рядом с избой располагался крытый соломой ледник. В сторонке стояли несколько лошадей с телегами. К ним-то и направил каурых заседатель.
Спрыгнув с брички, приезжие обошли двух пьяных мужиков, заведших межу собой спор у коновязи, поднялись на крыльцо, прошли темные сени и оказались внутри питейного дома. На дубовом полу рядами стояли сосновые столы и лавки. Значительную часть помещения занимала кирпичная печь с трубой и чугунными вьюшками. Заведение относилось к разряду мелочных или чарочных, напитки в нем отпускались чарками и кружками. Ведрами, полуведрами и четвертями торговать здесь возбранялось.
За стойкой, тесовой перегородкой с прилавком, стоял сиделец и разливал ковшом кто что закажет — вино, ординарную водку, мед и пиво. Шустрый мальчишка, видимо сынок его, крутился возле посетителей, расставляя закуску и убирая со столов. Все купалось в сизом табачном дыму. Стоял неумолчный гул, отчаянно несло перебродившим пивом, тушеной капустой и жареным луком.
— Не видно Дегтева? — cпросил Зацепин у Околесина.
— Пока не вижу, — ответил тот, отыскивая глазами шурина.
Заседатель подошел к стойке и приказал сидельцу налить вина. Выпив подряд две кружки, он проговорил:
— Заседатель Зацепин. А ты кто такой?
— Павел Заболоцкий, из мещан.
— Кто содержит питейный дом?
— Купец Неверов, из людей добрых и пожиточных.
— Прохвост твой Неверов, вот что я тебе скажу!.. Тут у него и капуста, и каша, и чай. А что прописано насчет теплых закусок? Не продавать!.. Без закуски посетитель много не выпьет, а с оной, да в кампании, он может все деньги спустить. А у него жена, дети, старики-родители. Общественной нравственности от этого одно повреждение.
— Неверов на всем делает деньги, — ввернул Околесин. — Недавно свинину с душком сюда приволок — всю распродал! Говядину завез, что твоя подошва, и ту сбыл. А какой мастак по части выставок, то есть выездных продаж вина и водки! В дальних деревнях его ждут, как Бога. Оно, конечно, хорошо, все меньше корчемства.
— Это так, хуже нет тайной продажи плохого вина… А где Неверов-то?
— В Петродаре, сударь, — ответил сиделец.
— Хм-м… Чтоб этого больше не было, ясно? Никаких теплых закусок! Так и передай… Вижу, в игру какую-то режутся на деньги. И этого нельзя допускать. Игры разрешены в харчевнях, а не в питейных домах. Смотрите у меня! — Зацепин сдвинул брови и поднес кулак к носу сидельца. Удовлетворившись выражением покорности на лице мещанина, он поманил его пальцем. — Ладно, я сегодня добрый. Торгуй себе… Да, позарез нужны деньги. Взял бы рублей десять взаймы. Скажешь Неверову, что я попросил.
Cиделец энергично замотал головой.
— Как хотите, барин, не могу. Хозяин мне голову оторвет! Строго-настрого наказал, никому не давать.
— Что?.. Да я мигом прикрою питейный дом за нарушения! Этого дожидаешься?
Мещани, нахмурившись, почесал затылок. Давать деньги он не хотел, но перспектива закрытия заведения ему нравилась еще меньше. «Вот, черт!» — вертелось в его голове. — «Не дашь, приедет с исправником, заведется бумажная волокита, жди потом убытков!.. Неверов со свету сживет! Придется дать».
Отсчитав нужную сумму, он отдал ее Зацепину.
— А теперь вот что, — cказал тот, засовывая деньги в карман. — Я кое-кого ищу… Только тихо!
— Кто нужон-то?
— Тришка Забабурин.
— Да вон он сидит, за Ваську Тяпкина прячется!
— Вот, чертяка! — воскликнул Околесин. — Я все глаза просмотрел, а он тут как тут!.. Надо с ним поговорить. Не ровен час, снова лыжи навострит. Постой здесь, барин.
Он подошел к шурину и стал ему что-то втолковывать. Дегтев поначалу с недоверием посматривал на зятя, затем успокоился. Видя это, Зацепин смело приблизился к столу, за которым сидело несколько однодворцев. Перед ними лежала широкая доска с нарисованной в виде улитки двойной извилистой дорогой. Вдоль нее в кружочках под номерами были изображены гуси и различные строения: постоялый двор, кабак, тюрьма. В центре улитки (в конце дороги) под последним номером стоял большой гусь. В сторонке от дороги были нарисованы ямы, капканы, стадо гусей. Заседатель понял, что тут резались в «гуська», старинную игру, занесенную в конце XVII века в Россию немцами. В нее он ни разу не играл, поэтому без интереса отнесся к тому, как игроки бросают кость и смотрят, сколько выпадает очков.
— Что ж ты, такой-разэтакой, беготню устроил? — обратился он к Дегтеву, уперев руки в бока.
— Где тебя только не искали, шуряк, — ухмыльнулся Околесин. — Здоров же ты бегать!
— Недоимка за мной, испужался, — сказал Дегтев, глядя на дворянина. — Как услышал про заседателя, так и рванул на двор, а потом огородами добрался до питейного дома.
— Недоимка недоимкой. Не о ней cейчас речь, — проговорил Зацепин. — Ты мне должен ответить на несколько вопросов…
Соседний игрок толкнул Дегтева плечом. Тот посмотрел на доску и сказал:
— Погоди, барин, мой ход!
Брошенная кость показала грань, на которой были нарисованы три точки. Дегтев взял свою шашку, сделал по доске три шага и очутился на постоялом дворе.
— Вот не везет! — махнул он рукой в расстройстве.
— Плати за постой, нечево! — послышалось от одного из однодворцев.
Дегтев достал мелочь и поставил на кон. Кость другого игрока выказала четыре точки. Когда его шашка оказалась на одном из нарисованных гусей, он улыбнулся и потер руки.
— Чего это он радуется? — cпросил Зацепин у Околесина.
— Как чего? В «гуська», что-ли, не играл, барин?.. Тут такое дело, как на гуся попал, так вот тебе и удача — ходи себе хоть вперед, хоть назад. Главное, нужно первым добраться до гуська, что нарисован в конце дороги. А это не просто, на пути всякие препятствия… Вот попал шуряк на постоялый двор — заплатил за постой, окажется в трактире — протопает назад пять шагов, угодит в яму — пропустит бросок, занесет его в тюрьму — пропустит три хода, задержится возле стада гусей — заплатит повинную.
Не прошло и пяти минут после ознакомления с правилами игры, как Зацепин уже сидел в компании однодворцев, пил вино и резался в «гуська». Игроком он был азартным. Громко выражал свой восторг и не менее шумно проклинал себя и других в случае промаха. Промахов, конечно, было больше, и, как следствие, он раз за разом оказывался в проигрыше. Он бы продолжал проигрывать и дальше, если бы не заметил, что день клонится к закату. Вытащив из-за стола Дегтева, он вывел его наружу, вызнал все, что нужно, сел в коляску и покатил в Отраду.
ГЛАВА 20
Сразу после пожара Хитрово-Квашнин попарился в бане, надел чистое белье и облачился в почищенный Терентием мундир. Едва он уселся в кресло в кабинете и закурил трубку, как заявился Зацепин. От заседателя несло спиртным, но на ногах он держался уверенно.
— В Каменном угостился, а, Ардалион Гаврилыч?
— Винца слегка выпил в питейном доме, дабы согреться. В погребе Дегтева в приямок с водой угодил… Ох и хваты эти содержатели! Везде упущения, чтоб им сдохнуть!.. Спрашиваю сидельца, зачем теплые закуски? Почему азартные игры?.. Молчит, прохвост!
Узнав, что Хитрово-Квашнин едва не погиб в домике садовника, Зацепин выпучил глаза.
— Да кто же этот сукин сын?!.. Душегуб проклятый, скотина!.. Слава Богу, что все так закончилось!..
— Ладно, ладно — перебил его Хитрово-Квашнин. — Что там Дегтев? Расспросил его?
— Гонялся за ним, как за зайцем! Недоимка на однодворце, вот он и дал от меня стрекача! Застукал его в питейном доме и припер к стенке. Выложил всю подноготную и о своей солдатке, и том, что видел вчера поутру у бровки леса… Так вот, после того, как проехала коляска Нестеровой, Дегтев уснул, а проснулся от стука копыт — кто-то скакал к тракту со стороны Назаровки. Он поднял голову, но из-за густого подлеска смог разглядеть только вороного коня, картуз на голове всадника и его простецкую одежду. Тут дождь заморосил, Дегтев и вышел из лесу… Кто был тем всадником, он так и не разобрал.