– Не могли меня выследить, я всегда проверяюсь.
– Сказать, где проверяются?.. Может, это Шуршин?
– Буду выяснять.
– Не выяснять надо, а делать!.. Зря ты этого сукина сына пожалел!..
– С Водо… С Платоном Павловичем нужно пообщаться, если он не в претензии, значит банка с прахом у него.
– Разберемся… Да, тут подружка твоя звонила. Из министерства. Опять у нее проблемы, тебя хочет.
– Именно меня? – не очень обрадовался Герберт.
Восемь дней прошло, как он закрыл отношения со Ставицкой. Женщина она молодая, интересная, изюминка в ней ну очень сочная, но ее образ не застревал в сознании, не будоражил воображение. С глаз долой… Да и не гуляла она у него в сердце, так, прошла легким сквознячком через пустоты…
– Я же сказал, хочет!.. Какие-то темные персонажи у дома трутся, в окна к ней заглядывают, надо разобраться.
– Может, правда хочет? – усмехнулся Герберт.
Как-то не очень верилось в существование темных личностей, скорее всего это повод для встречи.
– Ну так а я о чем!.. Только это… ты наши правила знаешь! – спохватился Хомутов.
А правила не позволяли Герберту вступать в близкие отношения с клиентом банка, впрочем, Хомутов запросто мог закрыть на это глаза. Если в рамках разумного… И если он сам не вышел за эти рамки, а то вдруг возникло сомнение…
– Сколько у меня времени?
– На Ставицкую?
– Когда у нее должен быть?
– Ну, чем раньше, тем лучше, а ты думаешь пропажу найти?
– Да хотелось бы, но вряд ли.
– Что так?
– Да сложно все очень… Легче точку зачистить, чтобы никаких следов. А если Водорезову что-то нужно, пусть Шуршина похоронит. Вместо сына.
– Ну да, и ему хорошо, и нам не грязно… Ладно, давай зачищайся. И на сладкое.
На этой ироничной ноте Хомутов и закончил разговор, дальше только короткие гудки. Задачу во что бы то ни стало найти пропавший прах он не ставил, а ведь знал, что Герберт может найти, если очень-очень нужно. То ли хотел спустить это дело на тормозах, то ли Ставицкая важней, хотя вряд ли.
Иван закончил работу, помог загрузить в минивэн самую тяжелую часть от крематора и уехал. А Герберт еще два часа вывозил железную расчлененку по пунктам приема металлолома, не сдавал, просто сбрасывал поблизости, завтра утром заберут. И с каждой сброшенной частью некогда единого целого на душе становилось легче, как будто он избавлялся от своего прошлого, наполненного трупами. Он, как тот винтик, вращался в чудовищном мире, где от врагов и партнеров по бизнесу избавлялись за здорово живешь, а он решал с утилизацией. Думал, очищает мир, а делал его еще грязней. Да и не особо-то думал, всегда на первом месте стояли деньги, а они зло, потому что ожесточали. И сейчас он не ангел, и душа его черна от копоти сожженных тел. И все-таки дышать становилось легче. Сбросив тяжелый загрузочный люк, он вдруг понял, что никаких крематоров в его жизни больше не будет.
К Ставицкой Герберт подъехал в чистой одежде, благоухая парфюмом. Подъехал в третьем часу ночи.
– Пораньше нельзя было? – как-то не очень убедительно зевнула Лариса.
Спать ей помешали, как не выразить недовольство? Ну так не спала она, Герберт голову мог дать на отсечение, что глаз не сомкнула. И макияж у нее свежий, и платье не совсем скромное, в общем во всеоружии женщина. Герберт ощутил прилив настроения, глядя на нее.
– Темные личности уже здесь? – Его лицо ничего не выражало, и только в глазах ирония.
– Темные личности у меня в голове.
– Их еще тараканами называют.
– Тебе смешно? – возмутилась Ставицкая.
– Я все никак не могу забыть нашу последнюю встречу. – Герберт смотрел ей в глаза с таким видом, как будто собирался признаться в любви. – Эта чашка кофе с рюмкой коньяка, сигарета в твоей руке… Закрою глаза и вижу перед собой. Может, займемся?
Лариса встрепенулась, вдруг осознав, что Герберт вплотную приблизился к ней, инстинктивно отпрянула, за что сама же себя и отругала.
– Чем займемся?
– Даже не знаю с чего начать… Можно с кофе, можно с сигареты, можно втроем, я, кофе и сигарета…
– Вчетвером!
– Я, кофе, коньяк и сигарета… Но я бы начал с сигареты.
– А ты куришь?
– Иногда.
– Странно, от тебя не пахнет табаком.
– Говорю же, иногда, в удовольствие.
– И что, после не тянет?
– Меня много на что тянет, но я держусь. – Герберт смотрел на женщину, взглядом и улыбкой усиливая взаимное притяжение.
И Лариса вдруг приподнялась на цыпочки, положив руку ему на плечо, но в тот же миг сама же и одернула себя.
– Вот и говорю, держи себя в руках!
– Ну да, вдруг тебя уже до директора департамента повысили.
– А ты гад! – возмутилась, но не разозлилась Ставицкая. – Слушал меня!.. Нас!.. Понатыкал «жучков», почему не забрал?
– Оставил на размножение.
– Опять ему смешно!.. Ты хоть знаешь, что с тобой могут сделать?
– Со мной могут сделать все что угодно, – невесело улыбнулся Герберт.
Лариса проводила его на кухню, но кофе наливать не спешила, и сигареты не доставала, коньяк тем более. Впрочем, Герберт не унывал, сам нашел чистые чашки, запустил кофемашину.
– Кто?
– Я темный человек, мое место в сумраке, а меня выгнали на свет, как блоху под микроскоп. Любой может обидеть. Из тех, кто по ту сторону микроскопа.
И Феофанов мог наехать, и Водорезов, и Липатий со своей сворой. И это еще не полный список… Увы, зона относительного комфорта Герберту могла только сниться.
– Ты неплохо смотришься под микроскопом, – усмехнулась Ставицкая, положив на барную стойку пачку сигарет.
– Смотреться мало… Что там за темные личности?
– Да ходят, трутся…
– Где ходят?
– Подъехала на днях, смотрю, стоят, на меня смотрят. Один взгляд отвел, а другой хоть бы хны. И вчера стояли, но из машины не выходили. Та самая машина, и на том самом месте. И сегодня вечером, один вышел, когда я проезжала.
– На том самом месте – это где?
– А между подъездом и въездом в паркинг.
Лариса вывела гостя в лоджию, с высоты четвертого этажа двор просматривался в мельчайших подробностях, впрочем, Герберт и без того знал, где находятся камеры видеонаблюдения. Знал, но не искал их взглядом, потому что Лариса указала на черный «Гранд Чероки».
– Это они! – от возмущения она едва не топнула ногой.
– Отойди! – Герберт завел ее в гостиную и направился к двери.
– Ты куда?
Он промолчал, ощущая собственное бессилие. При себе у него травматический пистолет, боевой ствол в машине, в глубоком тайнике, быстро не достанешь. Да и не дело это, выходить к «Чероки» с запрещенным оружием, вдруг это менты следят за Ставицкой? А если бандиты Липатия, боевой ствол спровоцирует ответную агрессию, и если Герберту повезет уцелеть, то с него точно спросят за стрельбу, а возможно, и за убийство. А шансов уцелеть у него мало, вот и спрашивается: куда его несет?
И все же Герберт вышел из дома, но «Гранд Чероки» уже выезжал со двора. Герберт успел рассмотреть номер, взял из машины свой компьютер, детектор, вернулся к Ставицкой, сначала обследовал межквартирный холл, а затем апартаменты, но нашел только свой «жучок», один из четырех, установленных ранее. Видимо, бандиты или еще кто-то там заметили, как Лариса указывала на них с балкона, вот и сорвались от греха подальше.
– Ты что, бессмертный? – спросила Ставицкая, наблюдая за ним. – Или просто в танке?
– Заговоренный.
– Пули отскакивают?
– Просто мимо проходят.
– А если в упор?
– Хочешь попробовать?
Герберт сел за стойку, открыл компьютер, процессор мощный, мобильный интернет быстрый, он легко зашел в базу данных. Как он думал, так и оказалось – номер фальшивый. А «Гранд Чероки» того самого поколения, что он наблюдал у гаражного кооператива. Можно делать выводы.
– Ловко тут у тебя, и полиция не нужна.
Ставицкая подошла к нему близко-близко, плечом прижимаясь к плечу.
– Полиция не нужна, – кивнул он.
Вышел он и на камеры, просматривающие двор, и надо же, оказалось, что «Гранд Чероки» ни в одну не попадал. Вернее, машина промелькнула как минимум перед одной, но в движении. А кто там за рулем и кто пассажир, непонятно. Не попали в объектив люди, которых видела Лариса, похоже, эти ребята знали свое дело.
Просмотр камер – дело долгое, и все это время Лариса провела впритирку к Герберту, отходила только за коньяком. По две рюмки успели пропустить и перейти на бокалы. Даже появление возможных злодеев не испортило эффект чудной ночки, никому из них не хотелось спать, во всяком случае в прямом смысле.
– И давно ты всем этим занимаешься? – спросила Лариса, грудью прижимаясь к его плечу.
– Ну, забывать уже стал те времена, когда этим не занимался.
– Родители помнят?
– Родителей нет.
Детдомовский Герберт, причем с самого младенчества безнадежный сирота, имя ему придумали чужие люди, кто-то из любителей Герберта Уэллса постарался. Не знал он своих родителей, как сорная трава рос, никому не нужный, никем не обогретый. Страдал от одиночества, все маму мечтал увидеть или хотя бы отца, а нашел женщину на девять лет старше. Жил с Татьяной, пока в шараге учился, познавал радости половой и семейной жизни, но еще до армии понял, что не нужен ему никто. Просто он привык к одиночеству. Отслужил, получил квартиру, устроился в охранную фирму, освоился в городской жизни, открыл охоту на красивых особей, одно время с ума сходил на этой почве, рекорды ставил – например, сорок восемь телочек за месяц. И ни разу не возникло желания остановиться на ком-то и открыть новую страницу в своей жизни. Со временем успокоился, остепенился, перестал вести счет своим победам, рекордами больше не бредил, но семьей обзавестись не стремился. Хотя денег хватало, спасибо Хомутову. Благодаря ему Герберт вышел на новый, недостижимый для многих уровень. Работал обычным охранником, со временем занялся частным сыском, курсы специальные под это дело окончил, но в люди выбился лишь после того, как Хомутов приблизил его к себе. Герберт работал как вол, забыв о свободном времени, на все готов был ради этого человека, преданность ему не знала границ. И вдруг возникло такое ощущение, что устал он от всего этого. Может, потому, что отношения с Хомутовым заходили в тупик. Причем заходили прямо сейчас, в режиме скрытного марша по тылам врага, но довольно стремительно.