– Да нет, трубу этой зимой чистили.
– Жил кто-то?
Герберт вдруг почувствовал себя преступником, и даже захотелось разделить вину с кем-то. Ничего хорошего, если Соня жила вдруг здесь с кем-то, но если так, то не беда.
– Да нет, никто не жил… – Девушка вопросительно глянула на него.
Хотела знать, правильно поняла его или померещилось.
– Отец бы не дал… – немного подумав, добавила она. – Он у меня мужчина серьезный!
– Ну, пусть заходит, посидим, выпьем.
– Не пьет он.
– И я не пью. Но по такому случаю можно.
– Мне самой от такого случая не по себе, родители ничего не знают.
– Пойдем, скажешь.
– Вместе пойдем?
Герберт вдруг почувствовал себя преступником, решившим сдаться властям на милость. И улыбнулся. Действительно, сколько можно бегать? От самого себя.
– Вместе.
Машину он оставил возле дома, через деревню пошли пешком, мимо маленькой церкви, от которой тянуло дымком. Ладаном пахло, но Герберт не черт, бояться нечего, и прохожие его не смущали. Он не настраивал себя на благодушный лад, все произошло само по себе. Соня здоровалась с односельчанами, Герберт поддакивал ей, и ничего страшного не происходило. Пока на пути у них вдруг не появился Виталик. Из сельпо шел, в одной руке – пакет с продуктами, в другой – сигарета.
Увидев Герберта, он пронес сигарету мимо рта и зацепил тлеющим кончиком за нос. Но побежал он не потому. Нос-то заживет, а простреленный мозг вряд ли. А Виталик видел, как Тоша убил его друга. И Герберт видел труп с простреленной головой. Все это вдруг показалось таким далеким, из другого, страшного, мира, возвращаться куда не хотелось. Может, потому Герберт и не побежал за Шуршиным. Даже шагу не прибавил, шел, как будто и не заметил Виталика.
Шуршин остановился сам, то ли расхотел бежать, то ли решил, что впереди его ждет засада. Остановился, медленно развернулся лицом к Герберту.
– И много у вас таких малахольных? – спросил Герберт, обращаясь к Соне.
– Это Виталик, он не из наших!
– А бегает чего? Утюг забыл выключить, да, Виталик?
– Что-то забыл, – кивнул парень, угрюмо, исподлобья глядя на Герберта.
– Может, молоко на плите убегает?
– Молоко в бутылке, – буркнул Шуршин, кивком указав на пакет в руке.
– Как же ты без коровы-то живешь?
– Да так и живу!
– Из Москвы? – спросил Герберт.
– Ну из Москвы… – Виталик в недоумении смотрел на него.
Не мог понять, случайно на Герберта нарвался или тот все-таки приехал по его душу.
– Пойдем глянем, как московские здесь живут!
Герберт отправил Соню домой, а сам вместе с Шуршиным зашел к нему в избу. Дом действительно старый, покосившийся, двор запущенный, полы хлипкие, скорее трещат, чем скрипят, как бы не провалиться.
– А чего не убежал? – закрывая за собой дверь, спросил Герберт.
Шуршин смотрел на него с тихим ужасом и, что сказать, не знал. Действительно, почему не сбежал? Так хорошо начал и вдруг остановился.
– Ты же меня не убьешь? – жалким тоном спросил он.
– Водорезов хочет с тобой поговорить.
– Какой Водорезов?
– Который живой. К мертвым же ты не хочешь?
– Я и к живому не хочу. То есть к живым хочу!
– Тогда почему плохо прячешься?
– Ну, думал, что хорошо…
– Хорошо тебе в Москве будет, Водорезов хочет просто поговорить. Он уже точно знает, что ты не убивал.
– Да не убивал я!
– Вот поэтому нас не торопят. А может, и не надо будет никуда ехать. В общем, пока остаемся здесь… И никаких больше сообщений маме. Никакого сквозного шифрования, туфта все это.
– Ты тоже остаешься? – Шуршин глянул на окно, в котором виднелся родительский дом Сони.
– На реке был? Как вода?
– Да холодная пока… А с Соней чего?
– А тебе чего? Нравится?
– Ну-у…
– Забудь… Хотя нет, можешь помолиться на нее. С утра. И каждый день. Пока я с ней, я добрый, усек?
Соня торопливо вышла из дома, дорогу уже перебегала. На шаг не переходила, так бегом через порог и перелетела. Спешила, переживала: вдруг Герберт сбежал?
– Вы здесь! – облегченно выдохнула она.
– Ну, что родители? Согласны замуж тебя отдать? За Виталика.
– За Виталика? – побледнела она. – За Виталика нет!
– Видал, Виталик? Не хочет Соня за тебя. И родители не разрешают. Так что закатай губу, парень!
– Да я ничего…
– А уезжать не надо, мы тебе другую девчонку найдем, да, Соня?
– Какую другую? Не была я с ним!
– Ты понял, уезжать не надо! – зафиксировал Герберт.
Он выразительно смотрел на Шуршина. От него не скрыться, и, если Виталик попытается сбежать, пусть пеняет на себя. В следующий раз никакой пощады…
Они вышли из одного дома, и Соня указала на другой.
– Мама там картошки приготовила, закатки, отец мяса вечером привезет. – Она робко смотрела на Герберта.
А вдруг не нужно ему ничего? Соберется и уедет, только его и видели.
– Ну так не пешком же тащить, возьмем машину, подъедем, заберем. Заодно и с мамой познакомимся, – успокоил ее Герберт.
Он уже жалел, что оставил свой минивэн, а еще обратная дорога показалась ему слишком длинной, хотелось бы ее сократить. Чем ближе они подходили к дому, тем быстрее хотелось там оказаться. Тем тяжелее становилась походка. И это все из-за Сони. Только подумал о том, как окажется с ней наедине, как снимет с нее все, – и кровь ударила в голову.
Они зашли в дом, Герберт порывисто схватил Соню за руку, она глянула на него испуганно, но с интересом. Ее и тревожил его нездоровый блеск в глазах, но вместе с тем и забавлял. Он понимал, что ведет себя не совсем как надо, но не мог ничего с собой поделать. И едва представилась возможность, оставил Соню без джемпера, а на диван она легла без ничего. И на него смотрела, как на палача – приговоренная, которую уверили в том, что сразу с плахи она попадет в рай.
Герберт и хотел бы приласкать ее, заставив познать прелесть долгой прелюдии в его исполнении, но не хватало сил сдерживать животные позывы. Он навалился на Соню грубо, чуть ли не силой овладел ею, а потом долго извинялся, она лежала на спине, а он гладил ее, шептал на ухо ласковые слова, пока снова не возбудился. И Герберт себя не узнавал. Он мог еще и еще вовсе не из спортивного интереса. Мог, но не стал. Соня смотрела на него, умоляя о пощаде.
– Только не думай… – начал он, но, махнув рукой, бухнулся на спину.
Не надо ничего говорить, тем более что Соня отлично понимала его без слов. Да и не ждала она объяснений, она думала о вещах куда более приземленных, но куда более нужных, чем красивые и не очень слова.
– Ты отдыхай пока!
Она спорхнула с дивана, ловко оделась, сбегала во двор, Герберт слышал, как лязгнула ручка ведра и скрипнул журавель колодца. Соня принесла воды, взялась за уборку, пришлось подниматься. Тем более что хотелось до ветру. Тут он и познал всю прелесть деревенской жизни. Дощатым сортиром давно не пользовались, но запашок стоял что надо. Вернее, не надо. Герберт приуныл, но заставил себя искать выход из ситуации. Вариантов полно, начиная с новой кабинки с биосантехнической химией и заканчивая септиком. А если денег не жалко, трубу можно вывести прямо в реку.
Но пока что приходилось жить настоящим, и Герберт нашел, чем себя взбодрить, занялся банькой на берегу реки. И порядок в ней навел, и печь растопил, хотел глянуть, как оно там. Баней давно уже не пользовались: печь потрескалась, доски рассохлись, из окон дуло.
Соня закончила уборку, они отправились к ее матери. Герберт, само обаяние, познакомился с женщиной, очаровал ее, как он это умел. Подъехал отец, привез мяса, налил за знакомство, выпили, вечер вопросов и ответов грозил затянуться, но Соня взяла все в свои руки, маленькая спасательная операция привела их в дом, который уже казался Герберту таким уютным и милым. Давно погасшая печь в бане снова наполнилась огнем, испытание на людях прошло успешно, в дом не входили, а вползали едва живые от приятной усталости. Вырубился Герберт, едва коснулся головой подушки. Засыпая, поблагодарил судьбу за то, что не позволила ему убить Виталика. Вроде бы и не собирался, но случиться могло все что угодно. И в прошлом могло случиться, и в будущем.
Утром его разбудил петух из соседнего двора. Только тогда он вспомнил о предосторожности. На караульную службу не хватало людей, в этом случае один в поле не воин, но можно было установить камеры, датчики на движение, возможность такая имелась. Он мог заняться этим прямо сейчас, но Соня так мило сопела в две дырочки, что захотелось прижаться к ней, потереться. Она еще во сне почувствовала опасность, поднялась с постели, не забыв пояснить, что в деревне просыпаются рано, но ему, как городскому, позволяется досмотреть седьмой сон. Герберту бы техникой заняться, а он снова спать завалился, проснулся к завтраку.
Соня накормила его, стала собираться на работу. Он отвез ее в город, заехал в салон бытовой техники, купил телевизор, заглянул к Шуршину, популярно объяснил, насколько побег опасен для жизни, вернулся в дом. И телевизор настроил, и мини-камеры где надо подвесил, и датчики на «танкоопасных» направлениях выставил. И медленно, но верно втянулся в неторопливый водоворот деревенской жизни. Начал с дров, а закончил биотуалетом, заказал по интернету пластиковую кабинку. Доставку забили на завтра, а яму он вырыл сегодня. Опыт имелся – сколько могил выкопал своими руками!
И за Соней съездил, и баньку затопил, условные тесть с тещей их помиловали, тревожить не стали. Они сами успешно себя заморили, парились в бане с таким усердием, что нижний полок сломали. И снова Герберт вползал в постель, но не откуда-то, а с вершины блаженства. Ночью сработал датчик на движение, но тревога оказалась ложной – чья-то крупная собака слишком близко к забору пробежала.
Родители Сони появились только на следующий день, посмотреть, что за чудо установил в огороде Герберт. Кабинку и обновили, и обмыли, с будущим зятем в этот день он попрощался как с родным. На радостях Соня устроила ему ночь любви. Вернее, позволила ему оторваться.