[388]. Предприниматель из Лонг-Бич рассчитывал на помощь Ли в создании общенациональной базы данных карманников и магазинных воришек — она пригодилась бы владельцам магазинов[389].
Джон Крокер — младший, молодой священник из церкви св. Троицы в Бостоне, написал Ли от имени Чарльза Уоррена, сидевшего в тюрьме Чарльзтауна. «Он прочитал о ваших интересах и работе в области науки о тюрьмах в книге Эрла Стэнли Гарднера „Суд последней инстанции“, — писал Крокер. — Уоррен сам сейчас сочиняет книгу о себе и тюрьме Чарльзтауна. Я еще не читал ни одной части, но он сидит в этой тюрьме дольше других арестованных и очень хочет привлечь к своему делу людей, имеющих реальный вес в обществе»[390].
Ли ответила вежливо, но прямо. «Я всей душой сочувствую вашей деятельности от имени мистера Чарльза Уоррена, однако сама, к сожалению, не в состоянии оказать ему какую-либо помощь, — написала она. — Меня интересуют исключительно медицинские вопросы, но я ничего не знаю о науке криминологии и не могу взвалить на себя ни на йоту больше того бремени, какое уже несу. Я восхищена мистером Эрлом Стэнли Гарднером, и он мне нравится, но его чрезмерное расположение ко мне создало у читателей ложное представление о том, чем я занимаюсь»[391].
Исключение было сделано для обезумевшей от горя матери, чей сын-подросток умер от аутоэротической асфиксии. Это опасный прием, ограничивающий доступ кислорода в мозг для большего сексуального возбуждения во время мастурбации. Частично подвешенный или задушенный веревкой или ремнем человек доводит себя почти до потери сознания. В результате может наступить смерть, непредусмотренное последствие такой практики.
Мать погибшего, миссис Райт из Калифорнии, рассказала Ли о шокирующих и тревожных обстоятельствах, при которых был найден ее сын: без одежды, веревка обмотана вокруг тела. Смерть признали самоубийством. Но миссис Райт думала, что это могло быть и убийство. Случалось ли подобное раньше?
Ли перенаправила вопросы своим экспертам в Гарварде и затем написала миссис Райт, объяснив смерть сына, как мать матери, с сочувствием, и одновременно с беспристрастной врачебной откровенностью, так изложив скорбящей женщине факты, чтобы развеять ее давние сомнения.
«Судя по всему, это случайная смерть. Такое бывает при подобных подростковых сексуальных экспериментах, — писала Ли миссис Райт. — Случаи такого рода нечасты, но хорошо известны, чтобы их можно было точно распознать»[392].
На вопросы миссис Райт капитан Ли ответила в формате, обычном для правоохранительных органов.
Вопрос 1. Разрываются ли кольца трахеи из-за провисания, особенно если не весь вес воздействует на петлю на шее?
Ответ 1. Обычно нет, но такое могло случиться. К таким переломам при определенных обстоятельствах может привести удаление каких-либо органов шеи.
Вопрос 2. Должны ли быть полностью закрыты глаза, если потерпевший был в сознании при повешении?
Ответ 2. Нельзя сказать однозначно. Глаза могут быть как открыты, так и закрыты.
Вопрос 3. Возможно ли, что потерпевший был в бессознательном состоянии, когда его повесили?
Ответ 3. Возможно, но маловероятно. Нет никаких данных, указывающих на такую возможность.
Вопрос 4. Известны ли вам случаи, когда мужчина обвязывал себе мошонку?
Ответ 4. Нет, но мне известны другие случаи необъяснимых поступков, даже более странных. В сексуальных экспериментах часто проявляется большая изобретательность.
В 1950 году, в возрасте 73 лет, Ли оказалась лицом к лицу с самой серьезной проблемой: ей диагностировали рак. Ее приняли в клинику Филипс-Хаус в Бостоне, где много лет назад она столько времени провела с Магратом. Вероятность скорой смерти заставила Ли предпринять ряд шагов, чтобы и после ее ухода огонь судебной медицины не погас. Она учредила траст и Фонд Фрэнсис Глесснер Ли, чтобы продолжить спонсировать семинары по расследованию убийств для офицеров полиции и членов Гарвардского партнерства полицейской науки.
Чтобы удостовериться, что ее указания будут выполнены в полной мере, Ли создала консультативный совет из пяти человек, которых считала наиболее заслуживающими доверия и досконально понимающими ее взгляды на судебную медицину. В совет вошли ее дочь Марта Батчелдер, бывший начальник военно-юридической службы армии США в Бостоне Ральф Бойд; Чарльз Вудсон, суперинтендант полиции штата Вирджиния; Фрэнсис Макгарраги, бывший следователь по уголовным делам ВВС США и спецагент ФБР, а также ее банковский менеджер Аллан Хассэндер.
«Каждый из членов консультативного совета был отобран мной в первую очередь потому, что я безоговорочно верю в его способности и здравый смысл, — заявила им Ли, — а также потому, что я уверена: он понимает мои цели и сочувствует им»[393].
В 1951 году Ли разослала членам консультативного совета письмо под грифом «Совершенно секретно».
Полагаю, вам следует знать кое-что о проблемах, связанных с открытием кафедры судебной медицины в Гарвардской медицинской школе. Во-первых, я работаю и всегда работала в одиночку, и мне никогда не нравилось делать то, что до меня другие выполняли уже столько раз, что первоначальный смысл и дух этого дела совершенно выветрились. Именно поэтому, когда мне представилась возможность начать что-то совершенно новое в области медицины, я с радостью этим занялась. В детстве я глубоко интересовалась медициной и уходом за больными и очень хотела пройти обучение по любому из этих направлений. Это оказалось невозможным, и меня живо заинтересовала судебная медицина, объединяющая общие медицинские знания, логику и основы детективного расследования. Однако я обнаружила, что никто, в том числе, увы, и я сама, точно не знает, что такое судебная медицина. В то время (около 1930 года), когда я только начала активно участвовать в развитии этой сферы, было очень мало печатных материалов, которые могли бы мне помочь, поэтому приходилось действовать в основном на ощупь и зачастую неуклюже, но благодаря навыкам, знаниям и образованию доктора Маграта, который мной, к счастью, руководил (а он в свое время действительно начинал с нуля), я смогла многого добиться. Учитывая, что в 1930 году и мир в целом, и мир врачей в частности, и я сама очень плохо понимали, что такое судебная медицина. Я считаю, что за двадцать лет, прошедшие с момента основания кафедры в Гарварде, достигнуты большие успехи.
Во-первых, я думаю, это было сделано в подходящий момент. Затем, полагаю, доктор Сидни Беруэлл, который примерно в то время стал деканом, понял, что судебная медицина — абсолютно новое направление, впервые за многие годы появившееся в Медицинской школе, поэтому решил использовать его для личного успеха. И, в-третьих, я убеждена, что доктор Мориц, первый заведующий кафедрой, стремился к личной славе и думал, что добьется этого с помощью судебной медицины.
Для меня это была долгая и тяжелая борьба с мелкой завистью, тупостью и упорным нежеланием учиться, потребовавшая от меня столько энтузиазма, терпения, смелости и такта, сколько я способна проявить. Поскольку я по натуре и по воспитанию человек застенчивый и робкий, я прожила одинокую и довольно страшную жизнь. Главной трудностью, с которой мне пришлось столкнуться, было то, что я никогда нигде не училась, что у меня не было ученых степеней и меня всегда относили к категории богатых женщин, которым нечем заняться. Кроме того, женщине порой нелегко заставить мужчин поверить в новый проект, хотя, должна признать, иногда в том, что вы женщина, есть свои преимущества… Однако разочарования были жестоки и многочисленны. И все же я чувствую, что преодолела большинство из них и преуспела в достижении своих целей — возможно, даже больше, чем заслуживаю, но никак не больше, чем того стоит предмет моих трудов.
Для начала нужно было разъяснить всем, что такое судебная медицина и в чем ее потенциальная ценность, — и тем, кто мог бы финансировать эту область, и тем, кто способен ею заниматься, и широкой общественности, которая может извлечь из нее пользу. Пришлось просвещать президента и научных сотрудников Гарвардского университета, декана Медицинской школы Гарварда, врачей и юристов. Пришлось просвещать полицию, при этом большинство полицейских не желали учиться и не посещали семинары. Пришлось просвещать суперинтендантов полиции, но они почти все без исключения были готовы учиться и отправлять своих людей на курс. Наконец, мне удалось убедить скептически настроенного заведующего кафедрой разрешить мне продвигать эти семинары. Но было и светлое пятно — это сами учащиеся, полицейские, которые с самого начала были активными участниками и моими сторонниками…
Накопив за свою долгую жизнь богатый опыт объединения очень разных людей, я хотела, чтобы наши занятия не стали лишь «очередными курсами», поэтому решила сделать группы маленькими и по возможности сблизить их участников. По этой причине я настаивала на организации торжественных обедов вопреки желанию главы кафедры, который постоянно твердил: «Такие приемы дорого обходятся, все эти деньги кафедра могла бы потратить с гораздо большей пользой». Но даже за те немногие годы, что мы их проводим, я определенно заметила ценность личных отношений, возникающих на наших обедах. Создание Гарвардского партнерства полицейской науки — еще одна ступенька на пути к формированию дружеских отношений. Я твердо убеждена, что это сообщество может стать влиятельным на пользу общества ради лучшей подготовки полиции и качества судебно-медицинской экспертизы…
Я знаю поговорку о том, что в мире нет незаменимых людей, но все же полагаю, что после моей смерти судебную медицину ожидает некоторый спад хотя бы потому, что у меня были необходимые энтузиазм, желание, смелость, терпение и настойчивость (хотя и нескромно говорить об этом самой). Я убеждена, что мой характер помог мне добиться поставленных целей. Я всегда очень любила наших выпускников, гордилась ими и радовалась их успехам, понимала их и сопереживала, когда удача отворачивалась от них. Они все мне очень дороги, благодаря им последние годы моей жизни стали невероятно счастливыми. Я старалась никогда никого не просить об одолжениях и заклинаю вас впредь поступать так же…