Мэгги Пелл вполне разделяла ужас и негодование старого слуги. Убийство на первых полосах газет – это, конечно, здорово, но когда дело доходит до обыска спален в таком доме, как «Приют пилигрима», – то это совсем другое дело, это уже касается тебя лично, и здесь не до шуток. «Интересно, – подумала Мэгги, – они обыщут весь дом? И если да, то что скажет на это мисс Нетта?»
Миссис Роббинс всхлипнула, а потом снова сердито заговорил Роббинс:
– Что во всем этом хорошего? Я же говорю тебе – это конец!
– Не говори так!
– Я буду говорить так, как хочу, а ты будешь меня слушать. И вот что я тебе скажу – перестань причитать и плакать по тому, кто заслужил смерть!
Она резко вскрикнула, перебив мужа:
– Альфред!
– Я с самого рождения Альфред! Он погубил твою дочь, разве нет? Теперь он подох и проклят, и ему некого винить в этом, кроме себя, а ты здесь распускаешь сопли: «Бедный мистер Генри!»
– Альфред, – еще раз повторила миссис Роббинс, испуганно затаив дыхание.
Мэгги тоже испугалась. Зачем только она сюда пришла? Но уйти она не могла, ноги отказывались ей повиноваться. Она слышала, как миссис Роббинс разразилась громким плачем. Потом раздался звук удара и сдавленный вскрик. Мэгги сделала еще шаг вперед. Она не могла просто стоять и слушать, как Роббинс обходился с женой.
Ее остановил прозвучавший от двери буфетной голос Роббинса. Он говорил негромко, но от этого становилось еще страшнее:
– Заткнись! Ты слышишь, заткнись! Закрой рот, ты поняла меня? Говорю тебе, полицейские думают, что это сделал я, и ты всем своим видом убеждаешь их в этом. «Что это она так переживает? – думают они. – Кто станет так переживать, если для этого нет причин? И какие причины у нее на уме? Почему она так по нему убивается? Наверное, она знает, кто это сделал, но о ком она может знать, как не о своем муже? Это он сделал». Вот что они скажут. Ты хочешь, чтобы мне на шею накинули веревку? Ты делаешь именно это. Говорю тебе, они думают, что это я убил этого проклятого Генри. Я слышал, как они говорили об этом в кабинете, и знаю, что они думают. Они думают, что это я!
– Это и в самом деле сделал ты? – в диком страхе закричала миссис Роббинс.
Мэгги почувствовала, что на ее висках выступил холодный пот, но она не смогла бы сдвинуться с места даже ради спасения своей жизни.
Вдруг она услышала голос Глории из коридора:
– Мэг, где ты? Мэгги!
Мэгги повернулась и опрометью бросилась прочь из кухни.
Глава 31
На лестничной площадке Джуди Элиот повернула направо и пошла по коридору, ведя за собой Фрэнка Эббота и полицейского сержанта в комнату Джерома Пилгрима. Рывком распахнув дверь, она посторонилась, чтобы дать им войти. Когда они проходили мимо, она старалась не смотреть на них, словно они были чумой, ворвавшейся в дом. Джуди даже сделала еще один шаг назад, чтобы они случайно ее не задели.
Такое отношение не понравилось бы ни одному влюбленному молодому человеку. Фрэнк Эббот был довольно высокого мнения о себе. Девушки, с которыми он время от времени встречался, флиртовал и танцевал, всячески поддерживали его в этом убеждении. В поведении Джуди он уловил желчное недовольство. Всем своим видом она говорила: «Какая это низкая работа – обыскивать чужие комнаты, а ты, оказывается, просто собака-ищейка, которую заставляют этим заниматься».
Эта леденящая мысль ударила Фрэнка, словно током. Он прошел мимо Джуди так, как будто ее не просто здесь не было, но словно ее вообще никогда для него не существовало. Джуди Элиот и в самом деле не существовало. Существовала работа, которую надо было сделать.
Джуди с похвальной деликатностью прикрыла за ними дверь. Конечно, можно было бы, повинуясь зову сердца, с грохотом ее захлопнуть, но она помнила, что она – всего лишь горничная, и сдержала первое побуждение. Обернувшись, Джуди увидела выходившую из своей комнаты Лону Дэй.
– Что происходит, Джуди? – с тревогой в голосе спросила Лона.
Щеки Джуди горели, глаза метали искры.
– Они обыскивают дом.
– О, как это неприятно.
– Это отвратительно!
– Но зачем? Что они ищут? Что они рассчитывают найти?
– Не имею ни малейшего понятия, – выпалила в ответ Джуди.
Трехлетний ребенок смог бы понять, что она потеряла самообладание, причем потеряла основательно и надолго. Мисс Дэй сочувственно посмотрела на нее и сказала:
– Наверное, они лучше знают, что надо искать. Где они сейчас?
– В комнате капитана Пилгрима.
– О господи, ему же нужен покой…
Джуди передернула плечом.
– Он внизу. Мне он велел проводить полицейских к нему.
– О боже, – беспомощно простонала мисс Дэй. – Надеюсь, они не потревожат мисс Джанетту?
– Ее отведут в комнату мисс Колумбы на время обыска.
В душе Джуди вскипел гнев. Она живо представила себе, как двое мужчин копаются в вещах пожилой леди, роются в ее ящиках! Как это низко!
– О боже! – еще раз повторила Лона Дэй.
Джуди не понадобилось много времени, чтобы взять себя в руки. Были моменты, когда Лона вела себя как настоящая сиделка – практичная, здравомыслящая, надежная и уверенная в себе, но бывали моменты, когда она вдруг теряла душевные силы и искала опоры в других. Джуди не испытывала особой симпатии к таким приставалам, но прогнать их можно было только грубостью, а грубить Джуди не умела органически.
Лона пустилась в многословные объяснения по поводу своей чувствительности в отношении преступлений и полиции и зашла в них уже довольно далеко, прежде чем Джуди решилась сказать:
– Знаете, не вы одна оказались в трудном положении. В конце концов, мы обе на работе. Лучше пойдите к мисс Джанетте и предупредите ее об обыске.
Если она думала этим спровоцировать мисс Дэй, то была сильно разочарована. Лона испустила тяжкий вздох и в поисках сочувствия заглянула в глаза Джуди.
– Не знаю, что она скажет мне в ответ. Я бы с удовольствием поменялась с вами ролями, моя дорогая.
Джуди спустилась по лестнице и достала все, что необходимо для уборки, из шкафа в ванной. Полицейские закончили обыск в комнате Роджера Пилгрима, и ее надо было убрать до обеда. Натирка пола успокоит ей нервы и избавит от вида полицейских, так как комната Роджера находится в другом крыле. Чем дальше от Фрэнка Эббота, тем лучше. Опустившись на четвереньки, она принялась натирать пол.
Выйдя из кухни, Альфред Роббинс направился к лестнице, чтобы подняться к себе. Он был бледен. Это была та особая бледность, которая скрывает бушующий внутри огонь. Он едва успел поставить ногу на нижнюю ступеньку, когда услышал, как хлопнула дверь, ведущая в сад, и в короткий поперечный коридор, соединявший вход с нижней площадкой лестницы, вошла мисс Колумба. Она шла тяжело, словно на ее плечи давил непомерный груз. Затем уселась на скамейку, стоявшую рядом с дверью под вешалкой, и позвала Роббинса. Собственно, он ждал, что она его окликнет.
– Снимите с меня сапоги, я сама с этим не справлюсь.
Роббинс знал, чем все это закончится, в тот момент, когда услышал стук входной двери. Он нацепил на лицо благожелательную улыбку и поспешил к мисс Колумбе. Но, подойдя к ней, он увидел, что леди никуда не торопится. Она просто сидела на скамейке, откинувшись к стене и утонув плечами в висевших на крючках пальто и плащах. Роббинс стоял и ждал, подавляя нетерпение, которое росло в нем, как на дрожжах.
Помолчав, мисс Колумба заговорила:
– Господи, я так устала! – Сделав паузу, она продолжила: – Как же хорошо быть овощем. Некоторым людям это удается. У них чувств столько же, сколько у капусты. Чувства ужасно давят. Лучше не иметь их вовсе.
Роббинс стоял рядом, потупив голову, и все его существо соглашалось с мисс Колумбой. Нетерпение уже захлестывало его. Когда оно стало невыносимым, Роббинс опустился на одно колено и сказал:
– Вы хотели, чтобы я снял с вас сапоги.
Но заставить мисс Колумбу спешить было невозможно, и Роббинсу следовало бы это знать. Она сама распоряжалась своим временем. Такова была мисс Колли – это было ее время, а не ваше, что бы вы при этом ни чувствовали.
Она сидела и смотрела на него. Роббинс был готов кричать от этого молчаливого ожидания. Наконец мисс Колумба открыла рот:
– Вы давно работаете у нас, Альфред?
Она нечасто называла его так.
– Тридцать лет, – ответил он.
– Это очень долго.
Сделав еще одну паузу, она сказала:
– Жаль, что мы не можем вернуться назад, но мы не можем. – Она выставила вперед ногу. – Снимите сапог, он, кажется, весит целую тонну.
Когда мисс Колумба наконец переобулась в домашние туфли, стоявшие под скамейкой, Роббинс подумал, что может уйти, но он горько ошибся. Оказывается, в утренней комнате заело шпингалет, и Джуди Элиот не смогла его открыть. Роббинсу следовало пойти туда и разобраться со шпингалетом, пока о нем не забыли.
Роббинс попытался уклониться:
– В утренней комнате мистер Джером с мисс Лесли.
– Ему пора отдыхать. Я пойду и выпровожу его оттуда, а вы займетесь шпингалетом.
До мисс Колумбы никогда бы не дошло, что эти двое в утренней комнате могли сказать друг другу что-то новое к тому моменту, когда она явилась туда. Лесли и Джером были знакомы сорок лет, а за это время можно сказать друг другу все. Она вошла в комнату без предупреждения, и, возможно, ее первоначальное убеждение сильно бы поколебалось, если бы у нее была более легкая походка. Однако даже в домашних туфлях мисс Колумба шагала так тяжело, что Лесли успела отнять у Джерома руку, которую тот покрывал поцелуями, и оказаться у камина, возле которого она остановилась, глядя на огонь и надеясь, что отблески пламени помогут объяснить румянец, заливавший ее щеки. Лесли охватило такое счастье, что ей казалось, что его отсвет виден всем окружающим, но она пока была не готова делиться с ними своими чувствами. Это были их с Джеромом чувства, которые никого в мире больше не касались, особенно теперь, когда в доме творились зловещие и немыслимые события.