— Пока до этого не дошло, сударыня… Лучше скажите мне…
Новые причитания помешали ему продолжить:
— Хуже того, воры унесли и небольшую картину Гюстава Доре «Нищие». Во время последней инвентаризации она была оценена очень дорого… А я как раз сняла ее, чтобы отправить на реставрацию. Что теперь делать? Мы разорены, — простонала она.
Пока Мадлен Дюжарден сморкалась в платочек, комиссар Фушеру спросил ее:
— А кто проводил инвентаризацию?
— Конечно же, месье Ришело… ведь он эксперт… Кстати, еще тогда я отметила некоторые несоответствия… Мне бы все положить в банк…
Чтобы прервать поток запоздалых сожалений, Марго Лонваль дипломатично заметила:
— Может ли существовать связь между его смертью и украденными письмами?
— Это еще предстоит изучить, — ответил комиссар. Затем, повернувшись к Мадлен, произнес: — Вы не доверяли месье Ришело?
— Не полностью, — призналась она. — Но в этот раз он невиновен… Поскольку… он мертв. Как и Жюли…
С этими словами она закрыла лицо руками и разразилась рыданиями. Марго усадила ее, дала стакан воды, с некоторой досадой взглянула на свои часы.
— Продолжайте работать как наметили, профессор Лонваль, — предложил комиссар, — а инспектор Джемани займется мадам Дюжарден.
Марго Лонваль отметила легкое беспокойство в его голосе (в этот момент он увидел Жизель Дамбер, с вопрошающим видом направляющуюся к ним во главе небольшой группы участников, которые начали проявлять нетерпение из-за перерыва в семинаре).
— Ну что ж, продолжим, — сказала Марго. — Дамы и господа, уважаемые коллеги…
Глава 12
Пока Мадлен Дюжарден показывала инспектору Джемани запасник и отвечала на его вопросы, уже закончилось первое утреннее заседание. Как и было условлено, она присоединилась к Жизель Дамбер, которой не терпелось вернуться в дом, где она оставила дочь под присмотром соседки.
Мадлен Дюжарден в свое время откупила дом Поля Думе на углу улицы Гран-Же. Своими классическими пропорциями и основательностью жилище наводило на мысли о родстве душ, которое можно встретить только в провинции. С улицы, через высокие окна, можно было видеть книжные полки с лежащими в восхитительном беспорядке книгами.
Когда они открыли дверь, кошка Жизель Дамбер не упустила случая выскользнуть на улицу из дома, где ее на два дня заперли для ее же собственной безопасности; она устала от такого заточения. Карамель, полосатая кошка Мадлен, возникла, словно фея, на прилегающей стене; ее желтые бока, пылающие на солнце, раздувались от ярости. Персидская кошка застыла на месте, и ее шерсть вздыбилась.
Обе кошки впились глазами друг в друга, обмениваясь протяжным угрожающим речитативом, предвестником битвы. Карамель урчала глухо, будто хищник, желающий парализовать свою жертву; временами ее утробное урчание перекрывалось более высокими нотами Катиши, которую, похоже, совсем не страшило завывание соперницы.
Женщины не двигались, дабы не нарушать проявления сигнального кода, заложенного в животных природой. Урчание Карамели стало более угрожающим, напоминающим хрип умирающего, и Жизель вздрогнула. По закону противоположностей угроза Катиши перешла в пронзительный, почти невыносимый вой. Инстинктивно стараясь спрятаться, обе подруги решили войти в дом, предоставив животным продолжать их нескончаемый дуэт.
Однако звук их шагов, как по мановению волшебной палочки, разрядил напряженность. Катиша последовала за Жизель и, словно голубая стрела, промчалась мимо и исчезла в доме. Лишившись объекта своей ярости, недоумевающая Карамель поменяла регистр, издала что-то вроде покашливания, чтобы не потерять лицо, и пометила отвоеванную территорию.
— Мама! Посмотри!
Анжела гордо протянула матери канву с большими дырами, по краям которых болтались обрывки зеленых и синих шерстяных ниток.
— Посмотри на кораблик! Вот вырасту и стану моряком…
— И куда же ты поплывешь?
— На самый конец моря, — мечтательно произнес ребенок.
«Она покинет меня… Видно, так суждено…» — подумала Жизель.
И, повернувшись к мадам Драпье, которая проявила инициативу, преподав девочке урок вышивания, с натужным юмором спросила:
— Значит, вы хотите сделать из моей дочери отменную вышивальщицу?
— Надо же научить ее какому-нибудь женскому делу, — парировала мадам Драпье.
— Шитье — лучшее средство развить мечтательность! — поддержала ее Мадлен.
— А также умение готовить, знание секретов счастливой семейной жизни! — прибавила мадам Драпье с обезоруживающим простодушием. — Я приготовила вам свежую щуку из наших прудов, пирог со шпинатом, а на десерт наше мороженое.
После обеда Жизель вступила в каждодневную борьбу с Анжелой, пытаясь уложить ее в постель для послеобеденного сна. Стараясь выиграть время, ребенок прибегнул к обычной стратегии:
— Ты мне расскажешь сказку?
— У меня для тебя есть книжка, — вмешалась Мадлен, — в ней полно картинок… Это история одной маленькой девочки из Сен-Совера, которая умела говорить с животными и лазить по деревьям.
— Как белка?
Мадлен протянула Анжеле экземпляр своей книги «Колетт, пересказанная для детей». Схватив ее, та побежала вслед за матерью в спальню.
Минут через двадцать пришли комиссар Фушеру с инспектором Джемани.
— Мне очень жаль, что наша беседа не состоялась раньше, — начал было Фушеру.
— Потише, пожалуйста. В соседней комнате спит ребенок. Давайте пройдем на террасу. Черносмородиновый ликер?
От ликера они отказались и уселись в тиковые кресла, потемневшие от полировки льняным маслом. Комиссар кивком попросил свою помощницу начать разговор.
— Мадам, хотелось бы вместе с вами прояснить некоторые вопросы. Этим утром вы сказали, что еще раньше заметили кое-какие… — Лейла заглянула в свой блокнот, — «несоответствия» в ходе инвентаризации.
Мадлен потупилась:
— Я никогда никому об этом не говорила, но письма, украденные сегодня, совсем не значились в первоначальном списке, составленном в Париже и переданном клубу.
— Кому они были адресованы? — спросил комиссар.
— Все они писались одной молодой женщине, Пупе де Капденак, с которой очень подружилась постаревшая Колетт и которой поверялись все домашние заботы.
— Вы хотите сказать, что эти письма совершенно неожиданно появились в ее литературном наследстве?
— Это кажется невероятным, но у меня сложилось такое впечатление. Меня поражает и то, что пропали некоторые вещи, числившиеся в описи. Во время перевозки в Сен-Совер исчез один медальон с камеей, испарились рецепты кремов молодости — как вы знаете, Колетт создала собственное средство для сохранения красоты — и один детективный роман с автографом автора.
— Вы заявили о пропаже?
— Нет, я не решилась. К тому же большой ценности эти вещи не имели. Но зато на всякий случай я сфотографировала все предметы до их отправки в Сен-Совер.
— Вы можете показать нам фотографии? — вмешался Фушеру.
Мадлен Дюжарден подошла к своему бюро и долго шарила в ящиках.
— Не сильна я в наведении порядка, — извинилась она, вернувшись и перелистывая свои альбомы. — А! Вот и они!
Фушеру узнал знакомую коллекцию, выставленную в музее.
— Можете показать нам пропавший медальон?
Она направила указательный палец на самый маленький. Фушеру оживился; он положил рядом клише Мадлен и фото медальона, послужившего орудием самоубийства. Они совпадали.
— Похоже на изображение Мицу! — воскликнула инспектор Джемани.
— Так оно и есть! — подтвердила Мадлен, обрадованная тем, что нашла знатока.
— Именно месье Ришело производил инвентаризацию фондов? Не думаете ли вы, что он и похитил этот медальон?
— Вполне возможно, но почему этот, а не другой? — удивилась Мадлен. — И зачем ему рецепты молодости? Может, хотел сделать подарок одной из своих… подруг?
— Если только не себе лично… — язвительно заметила Джемани.
— А украденная книга? Как она называется?
Мадлен Дюжарден стала сверяться со списком.
— Признаюсь, я ее не читала. Честно говоря, не такая уж она известная… А! Вот!.. «Завещание Милого», детективный роман, написанный Коломбом Бризеду и изданный за счет автора в «Пресс дю Фаланстер».
— Достаньте нам эту книгу, инспектор Джемани… А теперь — о деле Брюссо. Вы присутствовали при обнаружении трупа, не так ли?
— Действительно, и это было для меня таким ударом…
Она рассказала им о поездке с Антуаном Деврилем к пруду Безумия.
— Что меня крайне удивляет, — сказала в заключение Мадлен, — так это то, что Жюли старалась утонуть. А ведь она была превосходной пловчихой… Не так-то это легко… Рассматривалось ли предположение о несчастном случае?
— Тогда, мадам, — возразил Фушеру, — что она могла делать одна у этого отдаленного пруда? Кстати, анализ показал, что мадам Брюссо до этого приняла приличную дозу транквилизаторов. Да и высокие сапоги, бывшие на ней, явно предназначались для удержания ее на дне.
— Вы хотите сказать, что она и впрямь предприняла все возможное, чтобы не вынырнуть?
— Выходит, что так. Но тело зацепилось за корни и не пошло ко дну.
— Можно подумать, что она все сделала, чтобы ее тело не было найдено… — рискнула предположить Мадлен Дюжарден.
— Не видите ли вы причин, объясняющих подобное стремление к сокрытию всех следов?
— Никаких, комиссар… Даже не могу объяснить причину ее смерти. Захоти она уйти из жизни, она бы отдала распоряжения по дому, доверила кому-нибудь попугая. Оставила бы предсмертную записку, наконец!.. Она была такой деловой… Не из тех, кто слишком жалеет себя, поверьте мне. И все-таки найти причины можно: у нее не было семьи, и она страдала от болей в бедре, правда, никогда не жаловалась.
— Не думаете ли вы, что когда она узнала о своей неизлечимой болезни, то нарушилась ее психика?
— Это меня удивило бы… Ведь она ни разу не посещала врача!
— В Сен-Совере, вы хотите сказать?
Оба полицейских обменялись понимающими взглядами.