— Очередной тупик, — посетовал Соловьев, — с чего начали, тем и закончили.
— Нет, Иван Иванович, — успокоил его Иван Дмитриевич, — в сыскном деле даже тупик помогает распутать клубок. У нас есть подозреваемый, следивший за убитым в течение нескольких дней. Он скрылся, но я не могу ставить на него. От случайностей в нашем деле никто не застрахован, поэтому я просто обязан проверять иные возможности.
— Какая же возможность с заказом трости?
— Есть одна, но я лелею надежду, что вы все проверили?
— Так точно.
— И даже показывали фотографическую карточку человеку, что такой заказ принимал?
— Иван Дмитриевич, позволите, — помощник по поручениям вскочил с места, — Иван Дмитриевич, сию минуту.
— Я вас не держу, — произнес вслед удаляющемуся чиновнику строгим тоном Путилин. Ничего плохого не могу сказать о Соловьеве, но иногда у помощника опускались руки, он терялся в трех соснах, и из-за такой черты приходилось его ненавязчиво направлять, чтобы ненароком не обидеть, ведь он был толковым и настойчивым человеком в те минуты, когда ничто не сбивает его с пути…
Не прошло много времени, как запыхавшийся Соловьев с шапкой в руке и в расстегнутом пальто, не дожидаясь приглашения, вошел в кабинет.
— Вы правы, Иван Дмитриевич, — начал он с порога, не приведя дыхание в нормальное состояние, — заказ на самом деле делал не Левовский.
— Так.
— Мне описали человека: лет тридцати пяти-сорока, роста среднего, круглое лицо с пышными усами, прямой нос, почти черные глаза, волосы темные, на висках едва заметная седина, брови прямые, редкие, с загнутыми книзу концами, и главная примета — рассеченная надвое левая бровь.
— Примета примечательная, в особенности для розыска.
— Одет был в новую шубу с тростью, отделанной костью. Приемщик заказов в окно заметил, тот пришел пешком.
— Пешком?
— Да, совершенно верно, приемщик в ту минуту выглядывал в окно и видел, что лже-Левовский пришел со стороны Исаакиевской площади. Он тогда удивился, почему столь богато одетый господин соизволил не брать извозчика.
— Может быть, он живет рядом?
— А может, не хотел, чтобы, найдя извозчика, мы определили, откуда он приехал?
— Вполне возможно.
— Приемщик заприметил перстень с большим сапфиром, когда лже-Левовский снял с правой руки перчатку.
— А почему приемщик так его запомнил?
— Господин заплатил двойную цену, чтобы трость была готова именно к пятнадцатому числу, и пришел в мастерскую, между прочим, пешком.
— Любопытно. Больше ничего не приметил приемщик?
— Незнакомец после заказа вновь пошел в сторону площади.
— По таким приметам нам господина в шубе не найти, он может проживать в любой части и на площади взять извозчика.
— А что со студентом? — вставил штабс-капитан, присутствующий при разговоре.
— Алексей Микушин — загадка, с одной стороны — он следил за Левовским в вечер убийства, у него на квартире найден исчезнувший с места преступления бумажник убитого, он же первым рассказал Марье Николаевне о злодеянии тогда, когда нам еще не была известна личность убитого, а с другой — в деле появляется незнакомец, выдающий себя в определенных случаях за несчастного чиновника.
— Значит, поиски направить на незнакомца?
— Да, — Путилин посмотрел на Орлова, — но не стоит забывать Микушина, несомненно он посвящен в тайну убийства.
— Понятно.
— Иван Дмитриевич, — теперь вступил в разговор Соловьев, — каковы наши дальнейшие следственные действия?
— Поиски необходимо продолжать с места службы нашего убиенного, но ни в какой мере не прекращать розысков студента. Вам, Василий Михайлович, поручается еще раз побывать на квартире студента и в университете. Опросите знакомых Микушина. Где он может находиться в настоящее время? Вы оставили у него на квартире агентов?
— Так точно, пока нам не ясно, скрылся ли он, я решил, не будет лишним, если один из агентов покараулит квартиру. Может статься, что с лже-Левовским Алексей знаком, поэтому я оповещу оставленного сотрудника о портретном описании и заметной примете незнакомца.
— Вам, Иван Иванович, предстояло бы заняться незнакомцем, но так как никаких зацепок нет, то установите знакомых, заведения, которые посещал Левовский. Я же буду разбираться с делами службы Сергея Ивановича. Каковы ваши соображения?
— Прошло почти три недели с момента заказа трости, — Соловьев, видимо, имел некоторые суждения по делу, но не решался сказать.
— Иван Иванович, если есть предположения, высказывайте.
— На Исаакиевской площади, как известно, извозчичья биржа.
— Вы хотите сказать?..
— Этот лже-Левовский господин приметный, может, кто вспомнит.
— Попробуйте, но мне кажется, это пустое дело. Если незнакомец не захотел быть узнанным по саням у мастерской, то неужели вы думаете, он не предусмотрел, что его могут разыскать по биржевым извозчикам? Он мог взять деревенского «ваньку», и тогда тупик.
— Мог, — высказывал свои соображения Соловьев. — Но незнакомец не мог предвидеть, что приемщику заказов, — он посмотрел на Ивана Дмитриевича, — будет предъявлена фотографическая карточка убитого.
— Здесь вы правы, проверьте биржевых, а потом мне нужно все о Левовском, абсолютно все: друзья, приятели, недруги, женщины.
— Понятно, разрешите выполнять?
ТАК, ТЕПЕРЬ, КОГДА Путилин остался в кабинете один, ему было необходимо наметить план, которому следовать в Экспедиции. Что о ней известно? Ничего, поэтому он открыл справочник и начал ознакомление. Экспедиция заготовления государственных бумаг была основана решением Государственного совета Российской империи в конце лета 1818 года в Санкт-Петербурге при Министерстве финансов для выпуска кредитных билетов и ценных бумаг. Путилин почувствовал, что дело становится все интереснее. С начала нынешнего 1873 года ей предоставлено право принимать частные заказы, согласно новому положению об Экспедиции заготовления государственных бумаг. Сама же Экспедиция содержалась за счет сумм, получаемых по заказам правительства, разных обществ и частных лиц. Плата за изготовление кредитных билетов, билетов государственного казначейства, гербовой бумаги, бандеролей и марок полагалась по одной копейки за лист, плата за бумаги, изготовляемые по частным заказам, определялась по соглашению с заказчиками. Получаемая от удешевления производства прибыль делилась между казной и служащими. Руководил Экспедицией управляющий, назначаемый и увольняемый властью самого министра финансов. Сама Экспедиция состояла из приемной, магазина, кладовой и четырех технических отделений: бумагоделательного, печатного, граверного и ремонтно-механического.
Вот где надо искать! Так, что дальше…
При Экспедиции еще была первоначальная школа для детей служащих, профессиональные классы и классы для рабочих, техническая библиотека, читальня и барак для чтений, больница, с аптекой, на сорок четыре кровати, в том числе родильное отделение на одиннадцать кроватей; приют-ясли на шестьдесят детей, сберегательная касса — отделение государственной сберегательной кассы; столовые для трехсот рабочих и ста пятнадцати чиновников, лавка с предметами первой необходимости.
Прямо-таки собственное царство в Российской империи. Путилин не удивился бы, если бы выяснилось…
Верно! При зданиях Экспедиции состоял военный караул. Рабочий день определяется восьмью часами чистой работы. Празднование воскресных, праздничных и высокоторжественных дней обязательно. Всего рабочих дней в году у служащих Экспедиции — 272–275.
Не здесь ли собака зарыта? По словам Залесского, убитый должен был получить новую должность и повышение в чине. Его высоко ценило начальство. Тогда визит в сие заведение неизбежен, как приход ночи после солнечного дня.
Путилин провел пальцем по строке «Памятной книжки», там значилось: Фонтанка, у Египетского моста, управляющий — действительный статский советник Федор Федорович Винберг, товарищ управляющего — действительный статский советник Федор Осипович Гиппекрейтер. Снова статские генералы.
Но тут размышления Путилина прервали.
— ИВАН ДМИТРИЕВИЧ, К вам барышня, — доложил дежурный чиновник.
— Кто такая?
— Имеет желание переговорить с вами.
— Хорошо, проводи.
Через некоторое время перед Путилиным сидела невысокая барышня в лисьей шубке и с вуалью, закрывающей лицо. Она откинула вуальку. Вот кого Иван Дмитриевич не чаял увидеть, так это Марью Николаевну Залесскую.
— Простите меня за бесстыдное вторжение в ваше отделение, — без предисловия произнесла она крайне взволнованным голосом, — но я не смогла не поинтересоваться судьбой Алексея. Вы его арестовали? — глаза заблестели от накопившихся в них слез.
— Нет, — сухо ответил Путилин, протянув барышне стакан воды.
— Нет… Нет… Не надо… — Она извлекла из муфты батистовый платок и легким движением коснулась глаз.
— Марья Николаевна, когда Алексей сообщил вам о смерти Левовского?
— Вчера днем, — она смотрела на свои руки или тот батистовый кусочек ткани, который в них теребила.
— В каких слова?
— Не помню, у меня в глазах потемнело, и я ничего не помню.
— Вы думаете, это он?
— Что вы! — она подняла голову, и глаза выражали только неподдельное удивление. — Алексей добрый, он никогда мухи не обидит, не то что совершить такой дикий поступок.
— Где он может быть сейчас?
— Не знаю, — тихо произнесла она. — Разве его нет дома?
— Увы, со вчерашнего дня Алексея никто не видел.
— Но это не он! — совсем тихо выдавила Марья Николаевна.
— Что? Ах да… И я так думаю, — успокоил ее Путилин.
Она едва слышно глубоко вздохнула.
— А какие отношения были между Сергеем Ивановичем и Алексеем?
— Если я скажу дружеские, — платочек превратился в бесформенный клубок, — то солгу против истины. Мы с Алексеем знакомы с детских лет. Он относился ко мне как к сестре, поэтому настороженно настроен был к Сергею, пытаясь меня оградить от неприятностей.