Этот год выбивался из колеи: если три года подряд в Санкт-Петербурге было по двенадцать убийств, то в этом заканчивающем свой бег семьдесят третьем уже семнадцать, целых семнадцать.
Вот еще одно с легкой руки Михаила раскрыто, но мысли вновь, черт возьми, возвращались к Левовскому. Путилин чувствовал себя так, словно забит от пальцев на ногах до последнего волоса на макушке недоведенным пока до конца делом. Убийство всегда трагедия, но, к сожалению, только для определенного круга лиц, а для других это статья в газете в разделе происшествий.
«Чудно течение жизни в наши дни… Чудно».
Опять потянуло пофилософствовать, не иначе прошедшие годы способствовали такому настроению. Возраст, как быстротечно время, вот припомнились первые шаги на поприще полицейской службы, когда молодой Иван Путилин набрался смелости и написал рапорт.
Его превосходительству, господину Санкт-Петербургскому обер-полицмейстеру, генерал-адъютанту и кавалеру Александру Павловичу Галахову
от служащего в хозяйственном департаменте Министерства внутренних дел коллежского регистратора Ивана Путилина
Желая продолжать службу под начальством вашего превосходительства, я осмеливаюсь просить о принятии меня в штат высочайше вверенной вам полиции, докладывая при том, что на перемещение меня из настоящего места служения моего препятствий никаких нет.
Коллежский регистратор Иван Путилин.
Ноября 1854 года. Жительство имею во 2-й роте Семеновского полка в доме купца Чеснокова.
ТОГДА ПУТИЛИН БЫЛ определен младшим помощником квартального надзирателя.
Все ему было в новинку, даже первый задержанный, который так заморочил словами, что, к своему стыду, Иван его взял и отпустил, а он оказался Сашкой Поповым, за которым полиция столицы охотилась не один год, так тогда Путилину пришлось целых полгода выслеживать его по всему городу. Но, к великому удовольствию, поиски завершились счастливым исходом.
Обманувший младшего помощника Сашка был пойман и доставлен в частный полицейский дом, а Иван более не попадался ни на какие уловки прохиндеев.
А от начальства получил первое поощрение.
Младшему помощнику надзирателя 2-го квартала 3-й Адмиралтейской части Путилину за поимку скрывающегося от ареста крестьянина Александра Семеновича Попова объявляю мою благодарность.
Санкт-Петербургский обер-полицмейстер Галахов.
28-го октября 1855 года.
ИМЕННО В ТО время Путилин решил, что надо обзаводиться помощниками — тайными агентами из преступного сообщества, и сам начал прибегать, как артист в театре, не только к гриму, но и к различным другим уловкам, в том числе и переодеваниям. Конечно, из зала, может быть, не видны огрехи на лице, но в каком-нибудь трактире или тайной квартире, где собирались члены бандитской шайки, эти огрехи имели стоимость не потерянных криков «браво» и грома оваций, а возможности ходить по земле, не чувствуя холодного острого лезвия в животе. Народ отчаянный до безумия, граничащего с рассудительностью, в каждом живет что-то смешанное от отчаянности пушкинского Дубровского до разухабистой удали атамана Ваньки-Каина.
Глава шестнадцатаяГубернский секретарь, надворный советник и штабс-капитан
ДО ПСКОВА ЖУКОВ добрался без особых приключений, только промерз до костей, словно и не был укутан в теплый овчинный тулуп. Тем более поначалу Николай Викентьевич выделил двоих помощников в сопровождение арестованного Василия Петрова, а в Гдове посодействовал господин Штромберг, который обрадовался поимке злодея. Что тот мог свершить в уезде, одному богу известно. Помощник исправника отрядил вместо помощников из крестьян двух здоровенных полицейских, благо что не близнецы, а так даже на лицо похожи. Они-то и сопроводили Михаила с задержанным преступником в губернский город.
Поезд из Варшавы останавливался в Пскове в половину одиннадцатого пополудни. Жуков, по чести говоря, устал от тряски по заваленным снегом, выпавшим накануне, дорогам. Все переживал — как бы не опоздать. Наверное, Господь не оставил молитвы Жукова без внимания, а помогал преодолевать, казалось бы, непреодолимое. За четверть часа Михаил успел поговорить с начальником поезда, который ни за какие коврижки не хотел сажать преступника не то что в вагон, но и на поезд, указывая, что следом идет почтовый, там есть приспособленная для таких целей клеть. Но Михаил был так настойчив и красноязычен, что начальник не устоял и выделил одного из своих сотрудников в помощь губернскому секретарю.
Василий Петров вел себя спокойно, словно невинная овечка, ведомая на закланье. Был тих и бессловесен, как говорят доктора: «ушел в себя, строя психологические этюды». Только изредка звенел цепями, замыкающими в оковы руки, и тихо постанывал, непонятно, то ли от досады на самого себя за промашку, то ли сожалел, что поддался чувству жадности и лишил жизни Гришку, с которым знаком с детских лет.
Паровоз, выбрасывая из трубы змею черного дыма, стелившегося по крышам вагонов и растворяющегося за ними, неустанно несся вперед, навстречу столице.
В половину пятого по полуночи раздался протяжный скрип металла по металлу, поезд начал сбавлять ход и, наконец в последний раз обдав паром дебаркадер вокзала, окончательно остановился.
Гревшийся на площади перед вокзалом извозчик взялся доставить Жукова и арестанта в сыскное отделение за полтора рубля. Михаил не стал торговаться, а плюхнулся вслед за Петровым на застеленную овчинной шкурой скамью саней. Через четверть часа с пылающими от мороза лицами они вошли в натопленную комнату, где за столом сидел дежурный чиновник и что-то записывал в толстую тетрадь.
— Здравия желаю! — Жуков приветствовал чиновника, но тот так был увлечен писанием, что не сразу обратил внимание на вошедших.
— Миша, — он вскочил со стула, который с противным скрипом отодвинул в сторону, — с приездом, — заметил на руках у второго вошедшего цепные оковы: — Вы не один?
— Так точно, — Жуков устало провел рукой по лицу, — мне бы отрядить моего спутника Василия Петрова в арестантскую, не то мы с ним немного озябли.
— Сделаем.
При сыскном отделении находилось несколько арестантских комнат, которые в основном использовались для временного задержания перед отправкой в тюремный замок.
Комнаты были небольшими, два на три аршина, с серыми стенами и сводчатым потолком, из обстановки одна единственная деревянная койка с матрацем, набитым соломой, и с зарешеченным маленьким оконцем почти под потолком.
Уже в арестантской Петров потер освобожденные от железных оков руки, окинул хмурым взглядом доставшееся ему на время жилище и присел, словно чего-то опасался, на краешек койки, уставившись невидящими глазами в шершавую унылого цвета стену. В последние дни дома перед ним начал появляться убиенный Григорий со впалыми щеками и пронзительным немигающим взглядом, хотя, когда нож вошел в тело односельчанина, Василий удивился, почему убийство далось ему так легко. Позже он не мог припомнить, сколько нанес ударов ножом приятелю, а потом, чтобы освободить себя от навязчивой мысли о злодеянии, начал пить не только вечером, но и с утра, чтобы не видеть призрака и отрешиться от крепко держащегося в памяти события о жизни в столице…
Михаил вернулся в дежурную комнату и шумно присел на стул.
— Устал я что-то за эти дни, — посетовал он, расстегивая верхнюю пуговицу воротника рубашки.
— Как приняли в дальних краях?
— С почтением, — довольное лицо молодого чиновника выдавало искренние чувства благодарности тем уездным и губернским чиновникам, что помогли младшему помощнику начальника столичной сыскной полиции. — Если бы не псковские и гдовские полицейские, то, думаю, я только сейчас смог бы добраться до нужной мне деревни. Снегом замело все, дорог почти нет.
— Но ведь со щитом?
— Совершенно верно. Не думал, что он сознается. Мне казалось, что в стену упрусь и придется изощряться в достижении истины.
— Так сразу и кинулся на колени, прося о пощаде? — чиновник не упустил возможности вставить шпильку любимчику Путилина.
— Нет, — Миша пропустил мимо ушей сказанное, навалившаяся усталость не позволяла вникать во все тонкости разговора. — Думаю, слишком много он думал об убитом, и содеянное не давало уснуть совести.
— Странные эти злодеи, странные. Убить человека, а потом носить клеймо на душе, пытаясь его смыть.
— Позволите где-нибудь голову прислонить? Домой ехать далеко, да и вставать рано, а здесь…
— Да ради бога, — дежурный чиновник протянул ключи от маленькой, словно кладовка, комнаты. Почти всю ее занимала кожаная кушетка. Иногда ею пользовались агенты, которым не хотелось ехать домой.
Михаил растянулся во весь рост, но сонное состояние, до того терзавшее его, что, казалось, прислони голову к подушке, так сразу и сморит, отступило, и он промучился с десяток минут с закрытыми глазами. Его одолевали мысли о чем-то постороннем. Сон развеялся, словно дым из паровозной трубы. Михаил поднялся и пошел в дежурную.
— Что, уже выспался? — поднял глаза от тетради дежурный чиновник.
— Не спится.
— Бывает, слишком много передумаешь за прошедшие дни, вот и не отпускает.
— Вы не будете против, если я начну здесь рапорт писать?
— Пожалуйста, я могу стол освободить.
— Благодарю.
Михаил сел за стол, придвинул ближе чернильный прибор, чтобы было удобнее, и вывел на чистом листе бумаги:
Его высокородию, господину начальнику Санкт-Петербургской сыскной полиции, статскому советнику Ивану Дмитриевичу Путилину от младшего помощника губернского секретаря Михаила Жукова
Честь имею донести вашему высокородию, что …
И далее пошло изложение путешествия за Василием Петровым, который сознался в содеянном преступлении — убийстве своего односельчанина, трех кражах, и сегодня утром доставленном в Петербург.