Теперь уже без боязни он натянул на ноги обувь, которую держал в одной руке, достал из кармана брюк свечу.
Сразу же стало светлее. Миша закрыл глаза, несколько раз моргнул и начал спускаться, в одной руке нес свечу, второй придерживался за стену. Пройти пришлось ступеней двадцать, хотя Жуков их не считал, но так показалось, было ощущение, что он Орфей и спускается в Царство теней, которое олицетворяли владения Петра Глебовича.
Погреб оказался довольно большим, разделенным на несколько частей: в первой овощи — капуста, морковь, редька, еще что-то насыпанное, разложенное, далее соления в деревянных бочках, глиняных сосудах, и последнее, третье, отделенное железной сеткой, скрывало в себе большой запас бутылок. Вроде бы ничего лишнего, все как в любом погребе. Уже по третьему разу Миша обходил «дозором» доставшиеся ему хоромы, а обходил он по одной причине — было боязно подниматься по лестнице, чтобы упереться в запертую дверь.
«Значит, здесь пусто», — Миша поежился, в одной рубашке да на босу ногу не очень-то приятно в прохладном подвале, тем более запертом по неосторожности.
Подошел к сетке, за которой стояли разнообразных размеров бутылки.
«Разогреться, что ли? — мелькнула предательская мысль, — ан нет. А что это у нас?»
Он прошел внутрь винной части — две стены были заставлены полками от пола до потолка, а третья просто обшита стругаными досками. Молодой человек со всей тщательностью начал ее рассматривать.
«Любопытно, любопытно».
ХОЗЯЙСТВЕННОЕ ПОМЕЩЕНИЕ БЫЛО пустым, даже стало интересно — для каких это целей? Штабс-капитан, повинуясь внутреннему чувству доводить всякое дело до конца, спустился вниз. Пол был дощатым, но каждая из досок так подогнана друг к другу, что невозможно, наверное, мелькнуло у Орлова, не то что лезвие ножа вставить, но и лист бумаги. Но самое любопытное: кто же все-таки запер изнутри, если никого не наблюдается? Василий Михайлович прошел вдоль стен. «Нет, стены как стены, за ними ничего не спрячешь».
Потом вернулся к полу, опустился на колени и начал щупать руками, в одном только месте ему показалось, что щель больно уж велика. Тихонько постучал, раздался глухой звук. Хотел достать нож, но уловил едва слышное шевеление снизу. В тот же миг, откуда взялись только такие силы, не произведя ни единого звука, взлетел по ступеням лестницы и нырнул в пахучее сено. Умудрился оказаться у края навеса.
Скрипнули петли, и на полу начала расширяться п-образная освещенная пламенем, как оказалось потом, свечи щель.
— Ну что там? — послышался глухой, словно с того света, голос. — Мыши небось.
— Да какие мыши, если тут сродясь их не было, — пробурчал вылезший из открывшегося проема человек. Он поднял голову, казалось, устремил взгляд на Орлова, отчего тот вжал голову в плечи и только сейчас заметил, что дверца позади него открыта и в нее заглядывают, переговариваясь, маленькие точки звезд.
Человек ступил на лестницу и начал подниматься.
«Сейчас заметит», — Орлов сжал зубы и затаил дыхание.
Вылезший не стал подниматься до верху, а что-то пробурчал неприличное и спустился на пол. Через некоторое время крышка опустилась на место, и в хозяйственной пристройке воцарилась тишина, прерываемая едва слышимым дыханием штабс-капитана и громким биением его сердца. Василий Михайлович не ощущал течения времени, но довольно долго пролежал в темноте, совсем озяб, но руки догадался сунуть поглубже в сено, чтобы они не потеряли подвижность и окончательно не окоченели.
«А СТЕНОЧКА-ТО С секретом, дорогой ты наш господин Анисимов», — и в самом деле, часть стены оказалось дверцей, не очень-то и широкой, но вполне через нее может пройти даже весьма упитанный человек. В сумраке свечи и не рассмотришь ее, если только не знать секрета.
Дверца подалась не сразу, но открылась после некоторых мучений Михаила. За ней открылся черный провал коридора, уходящий куда-то вглубь. Теперь Жуков не стал испытывать судьбу и оставил дверцу открытой, а сам, прикрывая свечное пламя рукой, двинулся дальше по найденному ходу, укрепленному через сажень деревянными толстыми столбами и перекладинами на них. Через пятьдесят шагов перед ним Миша наткнулся на новое препятствие — еще одну дверь. За ней слышался какой-то металлический звук. Помощник начальника сыскной полиции от неожиданности погасил свечу и замер.
За дверцей слышались и человеческие голоса, словно неясное бубнение.
Жуков повернулся и, не создавая шума, помчался назад к выходу. Прикрыл дверцу и оперся об нее спиной, только после этого позволил себе несколько раз тяжело вздохнуть. Сделал попытку обрести некоторое спокойствие и трясущимися руками попытался зажечь свечу, что удалось только с третьей попытки.
«Итак, что мы имеем, — начал подводить итоги Михаил, но потом спохватился, — закрытую дверь и сыскного агента в мышеловке».
ШТАБС-КАПИТАН СПУСТИЛСЯ, не забыв запереть дверцу, кое-как опустил лестницу. Промерз, казалось, до самых костей, но почистил снегом брюки и попытался вытереть снегом руки, после этого помчался к дому. За черным входом его никто не ждал, только там Василий Михайлович почувствовал, как сильно окоченел. Некоторое время он стоял отогревался, потом скинул обувь и отправился со всей предосторожностью в свою комнату, заглянул к Михаилу, но его не оказалось на месте.
Немного подождал.
«Что, черт побери, с этим молодцем», — в сердцах выругался он и пошел на поиски пропавшего агента.
А МИША УРОНИЛ свечу, и она погасла, закатившись под полку с вином, но он заметил куда, поэтому распластался на полу и попытался ее достать. Усилия не пропали втуне, но Жуков не стал подниматься. Рукой кроме свечи нащупал и несколько банок, завернутых в бумагу. После того как свеча вновь затрепетала огнем, молодой человек вытащил из-под полки банку и обомлел — она была завернута в красненькую, десятирублевую ассигнацию, а внутри густая мазь того же цвета. Михаил вновь посмотрел под полку, там стояло много банок, завернутых в ассигнации разных цветов.
Жуков из последнего ряда денежную купюру отложил в сторону, а банки постарался поставить так, как они были.
Сложенная купюра перекочевала в карман. Миша отряхнулся и пошел к лестнице.
Он чуть ли не отпрыгнул в сторону, когда перед ним возник человек. Полегчало сразу, это был штабс-капитан, но сразу бросило в холодный пот.
— Дверь! — с отчаянием чуть ли не вскрикнул Жуков.
— Щелкнула, — как ни в чем не бывало произнес Василий Михайлович.
— Мы же в мышеловке, — отчаяние не покидало молодого агента.
Орлов пожал плечами, что, мол, уже произошло.
— Нам без посторонней помощи не выбраться.
— Ты пробовал?
— Да.
— Пошли посмотрим, — и Василий Михайлович начал подниматься по лестнице.
Глава двадцать девятаяДонесения тоже разными бывают…
ПУТИЛИН ЗАКАНЧИВАЛ ОБЕД, когда раздался звон колокольчика.
— Несет нелегкая кого-то, — сердито проворчала Глаша.
В прихожей открыли дверь.
— Да это не гость, — сказала она, заглядывая из полутемной прихожей в столовую. — Молодец пришел какой-то, — ее голова скрылась, потом снова заглянула:
— Он не называет имени.
— Проводи в кабинет, пусть там подождет, — недовольным голосом сказал Иван Дмитриевич, продолжая подносить ложку ко рту.
Затягивать обед он желания не имел.
«Не вовремя приходят, — досадливо думал начальник сыска, — есть же сыскное, я не каторжный».
— Не вовремя, — пробормотал Путилин, входя в кабинет. Нельзя же во всякое время дня и ночи, хотя это только ворчание, приходится по первому требованию спешить на службу…
Молодой человек лет семнадцати вскочил со стула, сделал попытку стать навытяжку у большого стола. Иван Дмитриевич сел в кресло, строго оглядел пришедшего с ног до головы и сердито сказал:
— С чем пожаловали?
Молодой человек покраснел, хотел что-то сказать, но, наверное, пересохло в горле. Путилин поднялся, налил в стакан из стоящего здесь же в кабинете графина воды, протянул ему.
— Я вас внимательно слушаю, молодой человек.
Краска не сходила с его лица.
— И что вы стоите! Присаживайтесь, — указал он жестом на стул, стараясь говорить тихо, но довольно властно. Состояние молодого человека можно было понять, стеснительность вкупе с робостью не позволяли ему произнести хотя бы одно слово.
Молодой человек старательно поправил сюртук. Путилин тяжело вздохнул и спросил с сухой вежливостью:
— Чем могу служить?
— Извините, господин Путилин, — начал довольно внятно, но совсем уж тихо молодой человек. — Знаю, что надо в сыскное, но стыдно…
Иван Дмитриевич не перебивал его, молодец оборвал себя на полуфразе.
— Так чем, молодой человек, могу служить? — постарался он ободрить гостя. — Раз уж вы пришли ко мне, то рассказывайте, я слушаю, тем более что кроме меня нет других слушателей. Итак?
Гость собрался с духом, быстро и отчетливо сказал тоном служебного доклада, словно вымуштрованный чиновник:
— Арестуйте меня, я — вор и ко всему прочему игрок.
Наверное, более удивленного взгляда он никогда в жизни не видел, Путилин был потрясен.
— Расскажите все по порядку, — произнес он, сердитый тон исчез.
— Я украл у маменьки ожерелье и браслет, заложил их, а вырученные деньги проиграл в карты.
Хорошее получается дельце.
— А почему вы не признаетесь в содеянном дома?
Юноша выпрямился, словно статуя Суворова, запрокинув театрально голову.
— Честь не велит.
— Молодой человек…
— Нет, — он позволил себе перебить старшего по годам. — Мне легче пойти на каторгу, чем признаться дома в этом моем проступке.
— Скажите, а как вы перенесете позор судебного процесса? — подлил Путилин масла в огонь его смятенной души. — Представьте зал, полсотни зевак, что будут глазеть на вас, сидящего на скамье. Среди присутствующих ваши родственники, скрывающие под вуалями лица, сгорающие со стыда. Вы этого хотите?
— Я об этом не подумал, а нельзя меня сразу в тюрьму?