— Когда бы вы хотели выехать?
— Если позволите, то после трапезы.
— Желание гостя, как я понимаю… Вы возвращаетесь в столицу?
— Да, — засмеялся штабс-капитан. — Пора. Как некогда Чацкий говорил: «Карету мне, карету!» Надеюсь вас принять у себя.
— Благодарю за приглашение, непременно, будучи в Петербурге, я нанесу вам визит.
— Не визит, — Василий Михайлович наклонился вперед. — А дружеское посещение. Когда вам снова на службу?
— Я в раздумьях, стоит ли продолжать службу или же выйти в отставку. Еще, к сожалению, не решил.
— Вижу, у вас прекрасное имение, хозяйство…
— Да, но я не знаю — отправиться ли в путешествие по Европе, либо уехать к себе в Тверскую губернию.
— Вот-вот, все равно, что в Тверь, что в Европу, через столицу придется ехать. Милости просим, не проезжайте мимо моего дома.
ЧЕРЕЗ ЧАС СЫСКНЫЕ агенты сидели в кибитке, а Петр Глебович остался на пороге своего имения в накинутом на плечи пальто.
— Что с ключом? — он адресовал вопрос Степану, показывая тем самым, что ничто не ускользает от его внимания.
— Ошибся я, по всей видимости.
— Так?
— Пока вы трапезничали, я проверил багаж гостей, но кроме пистолета у старшего ничего подозрительного не нашел.
— Пистолет, значит.
— Так точно.
— Но это необходимая вещь в дороге, много развелось людей, стремящихся поживиться за счет ближнего.
— Не смею возражать.
— Пусть запускают машины, надеюсь, нас больше никто не потревожит.
КИБИТКА, ПОДПРЫГИВАЯ, ПРОЛЕТЕЛА стремглав по мосту, поднялась на гору и спустилась в лощину. Уныло позвякивал колокольчик. Дорога была глухая: ни прохожих, ни приезжих. По обеим сторонам стоял белый густой лес. Деревья, запорошенные снегом, стояли близко друг к другу и, раскинув широко ветви, казались холмами.
Ямщик молчал и только сильнее хлестал кнутом по круглым бокам лошадей. Кибитка стрелой неслась дальше и дальше по темным лощинам, широким полям, лесам, оставляя позади деревеньки, села, а порой и отдельно стоящие дома, выпускающие из труб белесый дым, уносящийся к небу…
В столицу въехали под звон колоколов, зовущих к вечерне.
Глава тридцать перваяПредставление только начинается…
ОТПРАВЛЕННЫХ В ИМЕНИЕ к Анисимову агентов Путилин ждал только к завтрашнему дню, и, когда раздался настойчивый стук в дверь, он не чаял увидеть их на пороге — уставших от долгого переезда, но некоторую тень удовлетворения можно было заметить на их лицах. Их вояж не завершился крахом, а наоборот, им не терпится все рассказать. Иван Дмитриевич поднялся и пошел им навстречу.
— Рад видеть, господа, весьма рад.
— А мы-то как рады, — за двоих отвечал штабс-капитан. — Очень уж приятно оказаться в родных стенах.
— Не томите, присаживайтесь, и все по порядку.
— Иван Дмитрич, — подал голос Михаил, — а можно распорядиться о стакане горячего чаю?
— Да, да.
— Вам, Василий Михайлович?
— Непременно.
— Тогда уж три.
Жуков вышел. Путилин не утерпел.
— Рассказывайте, что там?
— Если сначала, то побывали мы у исправника. Он нам ничем не смог помочь, точно так же, как и становой пристав. В имении мы появились под видом чиновников по поручениям при губернской земской управе.
— Понятно, а если он знаком с чиновниками из присутствия, что тогда?
— Я рассуждал так, что господин Анисимов из Тверской губернии, и поэтому мог быть знаком с председателем или со столоначальником, но никак ни с чиновниками рангом пониже. Так и оказалось, Петр Глебович на дружеской ноге с бароном Корфом.
— Понятно, далее.
— Мы, как на сцене, разыграли роли недалеких людей, готовых несколько дней побыть гостями в имении. Пришлось, конечно, напроситься, но не потонули наши потуги втуне.
— Что ж, похвально.
— Нас поселили не в гостевом флигеле, а в доме, чтобы легче было за нами наблюдать.
— Предусмотрительная осторожность, значит, есть отчего.
— Так точно, — штабс-капитан тяжело вздохнул от воспоминаний, — но ночью мы учинили вылазку, — он остановился, выдерживая театральную паузу.
— Василий Михайлович, — прозвучал не приказ, а скорее просьба.
— Миша в погребе обнаружил вот это, — и он извлек из кармана десятирублевую ассигнацию.
— Это мы проверим в Экспедиции.
— Но главное то, что вот этой купюрой была обернута банка с краской красного цвета.
— Вы хотите сказать, что приготовлена для печати…
— Совершенно верно, но там была не одна, а несколько десятков, и каждая из них обернута разными ассигнациями.
— Чуть ли не монетный двор.
— Именно так. Там же в погребе Миша обнаружил потайной ход.
— А где типографские машины?
— Сразу же признаюсь, мы их не видели. В двадцати саженях от дома стоит сарай, но странность оказалось в том, что он заперт был изнутри и абсолютно пустой, а полы выстелены стругаными досками, в них — лаз вниз, а там — люди.
— Вы словно сказку рассказываете: в зайце — утка, в утке — яйцо, а в яйце — смерть Кащеева.
— Так оно и есть.
В кабинет вошел Михаил, неся в руках поднос, на котором пристроились три стакана, блюдце с сахаром и баранки в глубокой миске.
— Прошу, — он поставил принесенное на стол.
— Значит, вы считаете, что машины в сарае?
— Не исключено.
— Мне нужна уверенность в этом.
— Уверенность есть, — Миша размешивал ложечкой в стакане сахар. — Вы говорили про лаз? — он обратился к штабс-капитану, тот вместо ответа кивнул. — Лаз заканчивался дверью, вот за ней я слышал голоса. Для чего делать в имении такое, не тюрьма же, в самом деле? Шестьдесят первый год давно миновал.
— Тогда, по вашим утверждениям, и типография, и краски там. А подозрительное поведение хозяина подтверждает его преступные намерения.
— Которые воплощены в жизнь, исходя из найденного на квартире Левовского.
— Правильно подметили, Василий Михайлович.
— Как себя Фома Тимофеевич ведет?
— Ни в чем нельзя его заподозрить, прямо-таки добропорядочный господин. Думаю, завтра стоит с ним познакомиться поближе, тем более что причина есть: Микушин чувствует себя гораздо лучше. Сейчас езжайте отдыхать, но с утра я жду вас без опозданий, а впрочем, Василий Михайлович, привезите сюда студента.
— С утра?
— Но не сейчас же?
— Хорошо, кстати, господин Ильин служит у Петра Глебовича управляющим.
В ДЕВЯТОМ ЧАСУ утра на следующий день Путилин в сопровождении четырех агентов, Ивана Ивановича и с бумагой от прокурора на арест господина Ильина подъехали к дому Бернардаки. На стук вышел сам хозяин в байковом халате, опоясанном витым поясом, и с подсвечником в руке:
— Чем могу служить, господа?
— Ваш постоялец у себя?
— Фома Тимофеевич? А в чем, собственно, дело?
— Так дома он или нет?
— Извините, а с кем имею честь разговаривать?
— Иван Дмитриевич Путилин, начальник сыскной полиции.
Хозяин стушевался и постарался из себя выдавить почти шепотом:
— Господин Ильин у себя, а что он совершил.
— Не беспокойтесь, простая формальность.
— Прошу, он занимает второй этаж, — он подвел к лестнице и указал жестом, из которого Путилин заключил, что Фома Тимофеевич наверху.
— Благодарю.
Иван Дмитриевич старался громко не ступать, вслед за ним поднимались агенты.
На площадке было несколько дверей, Путилин обернулся и посмотрел на продолжающего стоять внизу хозяина. Тот показал жестом влево. Понятно.
Не успел поднять руку, чтобы постучать в дверь, как она распахнулась.
— Слушаю, — это вместо приветствия. Взгляд Ильина был таким колючим, словно обжег веткой крапивы. Лицо не отразило никаких чувств, эдакая гипсовая маска, но те пышные усы, о которых много сказано, круглое лицо и знакомый до ощупи шрам в четверть вершка, секущий бровь на две части… Одет он был в брюки и белую накрахмаленную рубашку со стоячим воротником. — Вы, как я понимаю, ко мне? Заходите, — говорил Ильин спокойно, без волнения, повернулся прошел в глубь комнаты, оказавшейся гостиной. — Так чем, господа, могу служить?
— Я попрошу вас, господин Ильин, проехать со мною в сыскное отделение.
— С кем имею честь беседовать?
Путилин представился.
— Даже начальник? И чем я мог заинтересовать вашу службу? — выдержке Фомы Тимофеевича можно было позавидовать.
— У меня к вам несколько вопросов.
— А разве нельзя решить сейчас?
— Можно, — протянул Ильину две бумаги — одну на проведение обыска в комнатах, которые он занимал, вторую — на его арест.
— Даже так? — на лице ни тени удивления. — Вы позволите мне одеться?
— Пожалуйста.
Наверное, в юности или в годы постарше Ильин имел отношение к военной службе, как показалось Ивану Дмитриевичу. Он оделся быстро, без лишних движений.
— Я к вашим услугам, можете приступать, — и он присел на диван, закинув ногу за ногу, словно его это действо не касается.
В качестве понятых позвали хозяина и его кухарку.
Как Путилин и ожидал, два часа потратили впустую, ничего найдено не было.
Ильин не настолько глуп, чтобы хранить компрометирующее его дома.
— Проедем в сыскное отделение.
— Возражать, думаю, бессмысленно?
— Прошу, — начальник сыска пропустил вперед Фому Тимофеевича. Он оставался все так же спокоен, как непоколебимая скала в горах.
В СЫСКНОМ ДЕЖУРНЫЙ чиновник доложил, что штабс-капитан доставил студента Микушина и ждет дальнейших указаний.
— Я вызову, когда он мне понадобится.
Путилин, сам указывая дорогу, проводил задержанного к себе в кабинет.
— Присаживайтесь, господин Ильин, — предложил он Фоме Тимофеевичу.
— Благодарю, но сперва разрешите снять пальто?
— Да-да, пожалуйста.
— Позвольте мне узнать, — обратился он к Ивану Дмитриевичу, — по какому случаю я, как государственный преступник, схвачен и доставлен к вам?
— Вам положительно неизвестно, по какому случаю вы сюда прибыли? — спросил Путилин.