В ворота имения въехали в восьмом часу. Светилось только одно окно, да и то сквозь неплотно закрытые шторы, длинной желтой полоской. На лошадиный топот вышел молодой человек в рубахе, подпоясанной тонким витым шнуром и расстегнутым воротом, и накинутом поверх нее пиджаком.
— Чем обязаны? — произнес он глухим ото сна голосом, но цепкий взгляд скользнул по Путилину и сопровождающим его лицам в полицейских шинелях.
— Доложите Петру Глебовичу, что статский советник Путилин просит его принять по конфиденциальному вопросу.
— Ваше высокородие, прошу, — Степан склонил голову и указал жестом на дверь, потом небрежно обернулся и кинул через плечо полицейским: — А вы здесь подождите, нечего топтать.
Когда вошли, молодой человек снова склонил в полупоклоне голову:
— Ваше высокородие, соблаговолите подождать.
— Ступай, — Иван Дмитриевич расстегнул шубу, чтобы не взопреть — после мороза стало жарко.
Ждать пришлось недолго, всего несколько минут, в течение которых Путилин осмотрелся. Дом был старой постройки, но хозяева приложили руки и деньги, пытаясь свить уютное гнездышко.
— Петр Глебович просит вас. Следуйте за мною.
Хозяин стоял у камина с сигаретой в руках и застывшим гипсовой маской лицом.
— Здравствуйте, — произнес он бесцветным голосом, — чем могу быть полезен?
Путилин ответил на приветствия с самым добродушным тоном и протянул бумагу, подписанную губернским прокурором.
— Любопытно, — сказал Анисимов. — Вы позволите мне одеться? Как-то неприлично наблюдать за вашими деяниями в домашнем халате.
— Пожалуйста, ведь вы здесь хозяин.
— Пока, — позволил себе пошутить Петр Глебович, выдавив из себя вымученную улыбку, и направился в комнату. Звякнул железный крючок на двери. Через минуту послышался грохот, звон стекла, крики, топот коня и несколько выстрелов.
— Иван Дмитрич, — ворвался в гостиную запыхавшийся Жуков, — Анисимов…
— Что с ним?
— Сбежал.
— Как?
— Открыл окно, а там конюшня, — указал помощник, — она чуть ли у него не под окнами, — торопливо добавил, оправдываясь, Михаил. — У нас кони уставшие, а он…
— Так, — Иван Дмитриевич был рассержен, но виду не подал. — Где Степан?
— Я здесь, — раздался совсем тихий голос молодого человека, стоявшего между двух полицейских у двери.
Путилин окинул его внимательным взглядом, словно пытался проникнуть в голову анисимовского слуги.
Потом скинул ставшую теперь ненужной шубу и бросил на кресло, подошел к горящему камину и протянул руки огню.
— Ты ничего не хочешь рассказать?
Молодой человек стоял, потупив голову, даже не пытался ответить, руками нервно теребил полы пиджака.
— Где может остановиться Петр Глебович? — голос Ивана Дмитриевича не выдавал раздражения, а был спокоен и ровен. — Не стоит молчать, рано или поздно он будет пойман. Россия велика, да спрятаться в ней негде… Я слушаю.
Лицо Степана выдавало все грани переживания, он понимал, что если приехали полицейские, то тайник будет найден, не даром же он с таким подозрением отнесся к петербургским чиновникам, гостившим недавно. Что-то в них было неуловимо опасное, но он так и не удосужился понять. Вроде бы даже следил, но не доглядел. Оказывается, молодой, он украдкой посмотрел на Жукова, не так прост.
— Хорошо, — Путилин придвинул кресло ближе к камину, — поставьте сюда стул, — распорядился он, показав рукою рядом с собою. Сел, что кресло погнулось. — Садись, Степан, — имя ранее назвал штабс-капитан, докладывая о поездке. Молодой человек сделал шаг, но замер, плечи опустились, и он шагнул к стулу.
— Миша, позови Василия Михайловича.
Жуков вышел.
Воцарилась тишина, только Степан от волнения хрустел пальцами.
— Иван Дмитрич, звали? — в гостиную вошел штабс-капитан в застегнутой наглухо шубе, и от него пахнуло морозной свежестью.
— Да, вот молодой человек дает нам позволение на проведение обыска, — Путилин повернул голову в сторону вошедшего, — начинайте, тем более что имение вам знакомо. А нас оставьте, мы здесь чайком со Степаном побалуемся.
— А…
— Не надо, — перебил Иван Дмитриевич, давая понять, что хочет поговорить с доверенным лицом Петра Глебовича наедине. Штабс-капитан понял, что необходимо пока расставить приехавших и ничего не предпринимать до окончания «душевного разговора».
— Так точно, — по-военному щелкнул каблуками, и находящиеся в гостиной вышли из нее вслед за Орловым.
Путилин откинулся в кресле, скрестил ноги, словно выжидал, но на самом деле устал от ночной тряски и холодного воздуха. Огонь очаровывал яркими языками, танцующими по поленьям и с жадностью пожирающими поднесенную деревянную дань.
— Ты сам откуда будешь? — наконец произнес Иван Дмитриевич, потирая пальцами подбородок.
— Я? — изумился молодой человек, повернул недоуменное лицо к развалившемуся в кресле собеседнику.
— Зачем же мне о себе знать?
— Из Тверской губернии.
— Значит, в анисимовском имении?
— Да.
— Понятно, а фамилия?
— Да у нас почти все в Анисимовке Анисимовы.
— После указа фамилии появились, по хозяйской?
— Так и было.
— Батюшка жив?
— Нет, мне и четырех не было, когда уехал на заработки, так и не вернулся.
— А как к Петру Глебовичу попал?
— Так в ту пору и забрали в имение, — и добавил тихо, скрежетнув зубами: — Я при псарне их рос.
— Тяжело было?
— Ко всему привыкаешь, особенно в таком возрасте.
— Грамоте учили?
— Да! Меня, навроде ученого медведя, приблизили, обогрели, обучили, даже французскому языку, — он замолчал, словно тяжесть воспоминаний давила на грудь и становилось тяжело дышать. Иван Дмитриевич его не торопил. — А потом, словно надоевшую игрушку, снова на псарню.
— Тяжело было?
— Да я этого и ожидал, поэтому перемена мягкой постели на подстилку из сена прошла безболезненно.
— А здесь как оказался?
— В каждом деле нужны доверенные люди, особенно если их знаешь с детства. А я все равно давно хотел сбежать, ждал весны, чтобы потеплее было.
— А почему не ушел раньше?
— Я боялся, что меня Петр Глебович найдет.
— Почему?
— Кому нужны лишние свидетели, — на лице появилась кривая улыбка. — Да и без денег…
— А те, что…
— Увольте меня от этого, — перебил Путилина Степан. — Чтобы, не дай бог, попасться?
— Как же Анисимову удалось сбежать?
— В конюшне всегда оседланная лошадь, да и комнату для себя Петр Глебович выбирал с умыслом. Мне кажется, он всегда был готов к побегу, у него звериное чутье на опасность.
— Как он отнесся к смерти Левовского?
— Сергей Иванович умер? — произнес молодой человек удивленным тоном. — Мы об этом не знали.
— Что, Фома Тимофеевич не приезжал?
— Нет, он как в начале декабря поехал по делам в столицу, так и вестей от него не было.
— Даже писем?
— Я бы знал.
— Где, все-таки, может остановиться Анисимов?
— Либо у Ильина, либо в гостинице, но думаю, не больше одного дня, а дальше через Финляндское княжество в Швецию.
— Что его побудило к такому деянию? — хотя Иван Дмитриевич не называл преступление, но оба понимали, о чем идет речь.
— В первую очередь дело-то рискованное, вот этим и привлекало.
— Где он познакомился с Левовским и Ильиным?
— С Ильиным в Твери, там Петр Глебович цензором служил при губернской управе, а с Левовским не слышал. Я же, как сюда был привезен, так безвыездно и нахожусь, на мне все по имению.
— А Ильин? Он же управляющий?
— Да какой же он управляющий. Так только представляется, а на самом деле на побегушках у Анисимова.
— Не пойму, кто всем этим заправлял? — Путилин рукой вычертил в воздухе круг.
— Да они и сами не знали — Левовский считал, что он, а Петр Глебович себя за главного держал.
— Понятно. Теперь, может, о типографии расскажешь?
— А что о ней говорить? — Степан не выказывал никакого удивления осведомленностью Путилина. — Как я понимаю, Фома Тимофеевич о ней рассказал, да ваши помощники, — он кивнул в сторону.
— А все-таки.
— Подвальное помещения под хозяйственной постройкой выкопали при прежнем хозяине — Сергее Ивановиче, — на лице появилась улыбка, — он и из кухонного погреба туда ход сделал, так что готово оно было давно. Во все он вникал сам, даже учил людей работе на машинах.
— Сколько их там?
— Трое.
— Вооружены?
— Да вы что? Он, Петр Глебович, их в черном теле держал, как я подозреваю, когда стали бы не нужны, то и вообще… — однако он побоялся произнести вслух.
— Вполне в духе Эжена Сю.
— Они анисимовской породы, все жилы до указа тянули из своих, если не по их, то секли нещадно.
— И тебе доставалось?
— Бывало.
— Что ж, пора приступать к служебным делам.
— Ваше право.
Путилин прошел в подвал после того, как оттуда вывели троих мужчин невысокого роста в мешковатой одежде, но гладко выбритых и с какими-то неживыми глазами, словно у каменных статуй.
Пошли через кухню. Идти оказалось легче, когда и спереди и сзади несут по масляной лампе, но все равно пришлось держаться рукой за стену. Лестница казалась слишком крутой. Теперь Иван Дмитриевич жалел, что скинул шубу в гостиной, мороз пробирал до костей.
— А мы здесь, наверное, с час торчали, когда дверь закрылась, — пояснял начальнику Михаил. — Я докладывал вам… А вот такого холода не чувствовал, — младший помощник поежился. — Вот под той полкой краска стояла. Ее уже всю вынесли. И каждая банка была ассигнацией обернута, видимо, чтобы по цвету не искать.
— Разумно.
— Пойдемте дальше, Иван Дмитриевич.
Вырытый ход от дома до подвала не казался теперь таким мрачным в свете ламп, а только узкой щелью, укрепленной через сажень обструганными бревнами небольшого диаметра. Пол устлан досками, скрипящими под ногами. Впереди дверь.
Помещение было разделено на три части: в первом — самом большом, стояли те машины, что прибыли из Германии, и лежали пачки сероватой бумаги, приготовленной для печати, в