«Не хотели класть в больницу».
Татьяна Аверина продолжала:
— Ему делали уколы… Давали таблетки… Пролежал около двух месяцев. Потом поработал шофером. Пошел учиться на киномеханика, но после курсов работать не стал.
Заговорили о вере.
Больница им. Ганнушкина
Аверина рассказывала:
— Еще на курсах читал Библию и другие священные книги. Сильно обозлился на Бога, так как прошел Афганистан без царапинки, а теперь ему голоса с неба угрожают, не дают покоя. Он никак не мог простить Богу, что он его наказал. В своих дневниках, которые он вел, я их украдкой прочитала, он всячески обзывал Бога, говорил, что отомстит ему.
«Конфликт с Богом».
Татьяна Ильинична:
— В августе 1991 года он попал в Ганнушкинскую психбольницу, пробыл там до февраля 1992 года. Был очень замкнут.
«Все-таки лечился».
— Суициды были? — спросила Грищенко.
— От дочери уже сейчас я узнала, что в августе прошлого года сын хотел покончить с собой, но дочь его отговорила, так как была беременна. А перед этим у нее было два выкидыша.
«Сестру пожалел или себя?»
— Что делал сын 16 и 17 апреля?
Аверина:
— Шестнадцатого апреля, в пятницу, сын вместе с дочерью убирались по дому. Он был спокоен. Никаких намерений не высказывал. Он был трезвый, так как он не пил спиртное. В субботу 17 апреля примерно до 23 часов сын был дома, помогал нам убирать скотину. Как сын ушел из дома, я не заметила, так как вязала свитер. Я думала, что он ушел шастать с девками по деревне.
— В чем он ушел?
— Я не видела, но все куртки его остались дома.
— У него воинские шинели были?
— Были…
— Сколько?
— Было четыре солдатские шинели, а сейчас висит только три. По всей видимости…
«Убийца бросил шинель».
— Какие он носил головные уборы?
— Всякие…
— Кепка была?
— Да.
— Из чего?
— У сына была коричневая вельветовая кепка, но затем он отрезал от нее козырек и ходил так.
— Он в кепке ушел «шастать»?
— Ушел он в кепке или нет, я не знаю. Но что-то кепка сейчас мне на глаза не попадалась.
Грищенко ударил адреналин в голову: «Кепку без козырька изъяли с места преступления. У него было четыре шинели, сейчас висит три. Неужели сын этой женщины порешил монахов?»
Спрашивала про обувь, а именно: был ли в кроссовках…
Аверина:
— У сына были белые кроссовки, но сейчас их не видать, а ботинки стоят дома.
«След на рубероиде мог быть оставлен спортивной обувью, может, кроссовкой…» — Грищенко вспомнила заключение.
— А ножи у него…
Аверина:
— У сына я никогда ножей не видела, может, что и было, но он от меня прятал.
— Ружье…
Аверина:
— У нас было ружье, когда сын пришел из армии, но у него отобрала какая-то охрана. Это ружье, когда он стрелял по бутылкам (мальчишка!). У нас дома никогда не было ружья. У зятя есть охотничье ружье. Он член охотничьего общества, но ружье и патроны он хранит у себя дома в деревне Булатово. У сына я в последние годы охотничьего оружия не видела…
«У стрелка был обрез».
— Сумки дома были?
Аверина:
— Сумки у меня дома преимущественно тряпичные. Цветные сетки. В них дочь забирает молоко. Какие из них оставались дома, не знаю.
— А хозяйственные?
— У меня не было никакой хозяйственной сумки.
— После того как сын ушел, он возвращался?
— Сына с субботы мы больше не видели. Где он может находиться, не знаю.
«Мы тоже не знаем», — подумала Грищенко и спросила:
— Что можете еще рассказать о болезнях Николая?
Аверина рассказывала:
— Сын себя больным не считал. Говорил, что при жизни он с Богом не может справиться, а уйдет из жизни — и на том свете он с ним посчитается.
Догадываясь, о ком теперь идет речь, Грищенко дотошно выясняла и потом записала:
«Дополняю: приметы сына — рост… среднего телосложения… лысоват, но по бокам немного русых волос… борода начинается с щек… длина бороды примерно 5 сантиметров… борода светлее, чем волосы на голове…»
Раскрыла корочки, нашла лист опроса бабули в Орлинке:
«…Лицо круглое, голова лысая с редкими волосами, светло-русого цвета, борода русая с сединой полукруглой формы, небольшого размера…»
«Он!» — захлопнула корочки.
2. Отъезд в Калугу. Опознание комендантом монастыря
Попросив Аверину выйти в коридор, усадила ее под дверьми кабинета, закрыла дверь на ключ, поправила копну волос на своей голове и направилась к Зубову.
У начальника сидел Мортынов.
— Прохлаждаетесь, мальчики? — произнесла с порога.
— Почему же, вкалываем в поте лица, — сказал Зубов и хлопнул по кипе бумаг на столе.
«У всех одни бумаги».
— Где вещдоки: кепка, шинель, сумки? — спросила Грищенко. — Нужно Авериной предъявить… Похоже, ларчик открылся: убийство совершил ее сыночек Колюшка-Колюшка-Николай…
— Наконец-то. Выходим на раскрытие, — взбодрился Мортынов. — А то все БОМЖ да БОМЖ…
— А мы в любом случае выходим, — потер ручищами Зубов. — Вещдоки забрали…
— Куда? — удивилась Грищенко.
— В монастырь предъявлять монаху Силуану…
— Какому еще Силуану?
— А он у них охраной командует, — сказал Мортынов, — и видел человека в шинели…
— Жаль, — махнула рукой Грищенко. — Тогда сами проведете опознание. — Посмотрела на Мортынова. — А я в Калугу. Надо там расшевелить, в архивах порыться. Чует мое сердце, на сынка этой тети там что-то есть. А вы здесь, — снова глянула на Мортынова, — родню тряхните…
— Что уж, проведем… Перетряхнем, — протянул Мортынов.
— Надо там, где Аверин может появиться, засады выставить. Вот описание внешности Аверина, — протянула листок. — Разошлите ориентировку…
— А мы разослали… — сказал Зубов. — В газете поместили…
— Там фамилию не указывали, а теперь все ясно. А Карташову очень повезло, выпускайте…
— Его зря продержали… — произнес Мортынов.
— И ничего-то и не зря, — всплеснул руками Зубов. — Он БОМЖак. Вот у меня на него бумага. Его в приемнике-распределителе ждут…
— В каком еще приемнике? — удивилась Грищенко.
— Как лицо, которое занимается попрошайничесвом и бродяжничеством…
— Ну и мудрые! — воскликнула Грищенко. — У вас заготовки на все случаи жизни…
— Стараемся… — улыбнулся Зубов.
Грищенко пошла собираться в дорогу.
В Оптиной кипела работа. Следователь Сенищев опять допрашивал в надвратной.
— Как звать? — спросил монаха в длинном черном подряснике.
— Отец Анисим, а в миру Степанов Павел Николаевич… Родился в 1963 году в Москве…
«Все, как на подбор, сплошь молодцы», — подумал о насельниках монастыря Сенищев.
— Место работы?
— Монастырь Оптина пустынь. Монах.
«Классная работенка».
— Значит, живете здесь. А прописаны?
— Прописан в Москве, на улице Галушкина…
— Рядом со ВГИКом, — вырвалось у Сенищева.
ВГИК
Он вспомнил свою давнюю мечту, которую осуществить не удалось. Бросить службу и пойти учиться в институт кинематографии, к чему с детства тянулась душа, не мог. Его из прокуратуры ни в какие ВГИКи ни за что не отпустили бы. Путь на свободу лежал только через увольнение, а уволиться и остаться без куска хлеба не могла позволить семья.
Вот и брушил.
— Не доезжая…
— Ну, ладно, давай о монастыре.
— В монастыре Оптина пустынь я с 1990 года. Проживаю не на территории монастыря, а в скиту. Он расположен от монастыря метров 300–500… Перед Пасхой, дня за два, я заболел и в службе не участвовал. Плохо себя чувствовал и в ночь с 17 на 18 апреля. Но я ходил на пасхальное служение в монастырь.
— Вот-вот, что было на Пасху?
— В монастырь я пошел в 0.15 или полпервого ночи. Пришел в монастырь к центральному входу и пошел в храм. Дело в том, что у меня нет ключа от двери в скит. По дороге встретилось много мирских. Я ни на кого внимания не обратил.
«Как монашка, смотрел в землю».
Отец Анисим продолжал:
— В храме пробыл полчаса и ушел обратно в скит, так как плохо себя чувствовал. Пришел в скит, лег в своей келье. Я живу один. Примерно в 6.45 меня разбудили, так как я должен был петь на литургии в скитском храме… В скитском храме был иеромонах Иоанн, который исповедовал. Потом я слышал от братьев, что исповедовать должен был отец Василий. Когда только началась литургия, прибежал какой-то паломник с трапезной и сказал, что зарезали отца Василия в монастыре, и он искал духовника отца Илии. Мы закончили службу, она идет примерно 2 часа 30 минут, и после этого я пошел в монастырь…
«Интересно, много нового, но про убийцу ничего».
Сенищев ощутил вкус к общению с монастырской публикой, и допросы, сменяя один другой, не раздражали и следовали, как по часам.
Перед ним сидела дородная бабенка.
— Ковтунова Светлана Ивановна… — рассказывала она, — родилась в 1938 году в Туапсе… Не замужем… Работаю в монастыре Оптина пустынь комендантом женского общежития.
«Вот кого надо с пристрастием, она знает тех, кто приезжает в монастырь».
Комендант общежития продолжала:
— …В монастыре на послушании нахожусь постоянно в течение четырех лет в качестве коменданта… Может, с октября 1992 года. До меня комендантом никакого учета проживающих не велось… Кроме того, я несу послушание и в трапезной и по переборке овощей и много других… Всего женщин-послушниц при монастыре, постоянно проживающих, 75 человек…
«Не слабо! А монастырь-то мужской», — удивился Сенищев.
Комендант:
— Но часть из них живет в кельях на подсобном хозяйстве. В гостинице под женское общежитие отведен второй этаж, над трапезной. Из постоянных послушниц в гостинице в настоящее время проживает 43 человека. Кроме того в гостинице имеется 50 коек для паломниц. Для постоянно проживающих я составила список в тетради учета. Он по именам и какое кто исполняет послушание в монастыре. Стала вести список с паспортами… В последнее время примерно полмесяца я не вела такой список, потому что наступило время перебирать овощи, готовить под посадку…