Вот участковый привел двух бабулек:
— Понятые…
— Татьяна Ильинична, должен провести в доме обыск… Так что прошу показать все помещения…
Аверина встряхнула головой.
Мортынов записал данные понятых, встал и обратился к Авериной:
— Покажите, где жил Николай…
Устроил бланк протокола на папочке и пошел за хозяйкой.
Лента на спинке стула
Бутылки
Теперь рассматривал все вокруг, произносил вслух, записывая в протокол:
— «Обнаружены… обрывок бумажки с рукописным текстом… в изголовье дивана, на котором спал Аверин Н.Н…»
Отдал бумажку эксперту.
Мортынов:
— «Общая тетрадь… на спинке дивана… Паспорт на имя Аверина Николая Николаевича на холодильнике… Свидетельство о регистрации предпринимателем Аверина Н.Н. в паспорте… Верхний лист блокнота в тумбочке у дивана… — Перешел в другую комнату. — Военный билет… в тумбочке у дивана в первой комнате…» Даже сейф есть.
— А он не закрывается, — открыла дверцу Аверина.
Мортынов заглянул внутрь, порылся:
— «Свидетельство участника войны в сейфе…»
Подошел к печи, открыл створку:
— «Штык-нож старый от огнестрельного оружия… в русской печке…»
Нож
Присмотрелся: есть ли следы крови на лезвии, вроде не видно… и спросил:
— Для чего он вам?
— Для забойки скота… — ответила Аверина.
Мортынов переходил из комнаты в комнату, открывал тумбочки, шкафы:
— «Часть книги Библии с 201 страницы… в большой комнате на кровати под матрацем… Общая тетрадь с записями на столе в комнате… Трудовая книжка… в ящике в большой комнате… Журнал “Знамя”, № 7 за 1991 год, книги “Практическая магия”, два тома… в большой комнате… — Склонялся под кровать: — Хлопчатобумажный мешочек… с приспособлением для снаряжения патронов… под кроватью… Банка из-под охотничьего бездымного пороха с дробью… под кроватью… Банка с надписью: “порох охотничий бездымный” в маленькой комнате под кроватью…» — достал из-под койки.
Вышел в сени:
— «Пять стальных прутов диаметром…»
Достал из портфеля раскладную линейку, померил, записал:
— «…по 10 мм длиной 791, 845, 809, 866, 450 мм в углу сеней дома… Лист металла прямоугольной формы размером 638х40х3 мм… над оконной рамой внутри веранды… Три солдатские шинели на веранде дома». Шинели изымать не будем. Сфотографируйте, — попросил эксперта.
Тот сфотографировал.
Мортынов вернулся в дом и проходил по второму кругу:
— «Отрезок прозрачной ленты темного цвета… со спинки стула в большой комнате… Две бутылки из-под спиртовых напитков импортного производства на шкафу в большой комнате…»
Когда Мортынов сказал: «Обыск окончен… Распишитесь…», бабульки поставили свои закорючки и, что-то бормоча, быстро скрылись.
— Татьяна Ильинична… Вы догадываетесь, что происходит?.. — сказал Мортынов.
— Да…
— Если что узнаете, где Николай, сразу сообщите. Вот телефоны или по «02», — написал на листке номера и отдал. — Вы, надеюсь, понимаете, какие последствия могут быть, если не сообщите… — Хотел добавить: «Сыну же хуже будет», но произнес: — Это только может усугубить ситуацию…
— Куда уж больше, — вздохнула мать Николая Аверина.
«Теперь что дальше. Ждут зять с сестрой Аверина, брат… — задумался следователь. — Начать с сестры? Расплачется или выгораживать начнет? Брата? Тоже темнить… Лучше с зятя».
Позвал участкового:
— Капитан, мне мужа сестры…
Напротив следователя сидел молодой человек.
У него на лбу выступила испарина.
— Мосин Геннадий Николаевич… — назвался тот.
И рассказывал:
— Родился в деревне Булатово Козельского района… Работаю в Волконском лесничестве (Козельский район) лесничим… Проживаю в деревне Волконское… Женат на сестре Аверина Николая…
Следователь записал и заметил:
— Фамилия у вас знаменитая…
— Почему?
— Мосин[12] изобрел трехлинейку…
— Да, на ее основе охотничьи ружья… — показал свою осведомленность зять.
«Грамотный…» — подумал следователь и, произнося вслух ответы зятя, продолжал записывать:
— «В 1990 году я женился на Авериной Ларисе Николаевне и с тех пор жил в доме ее матери. Кроме нас с женой в доме проживают мать жены — Аверина Татьяна… отец жены — Аверин Николай Кузьмич, брат жены — Аверин Игорь… и дочь Ксения. Аверина Николая Николаевича до женитьбы я знал, но отношений с ним не поддерживал. После того как я стал жить в доме Авериных, я более близко с ним познакомился. Отношения между мной и Николаем были нормальные, ссор и драк между мною и Николаем не было. Человек он по характеру замкнутый, своими мыслями со мной не делился. Я всегда видел его спокойным».
В разговоре Мосин обмолвился:
— Около двух лет назад Николай что-то совершил, им занимались следственные органы, а затем он лечился в Калужской психбольнице.
«Занимались следственные органы, это интересно», — подумал следователь и спросил:
— А что он совершил?
— Да толком не знаю. Из больницы он вышел где-то зимой 1992 года.
Дальше писал за зятем:
— «После этого он некоторое время проработал в колхозе “Дружба” Козельского района, а потом нигде не работал. Каких-либо странностей за ним я не замечал. Книги он читал, но я не спрашивал, что он читает. Со слов жены я знаю, что он одно время интересовался религией, читал Библию. Я с ним разговоров о религии не вел. Чем он занимался дома днем, я не знаю, так как с раннего утра до позднего вечера нахожусь на работе».
— У него есть оружие? — спросил Мортынов.
— Примерно две недели назад он показывал мне обрез охотничьего ружья 16-го калибра. Ружье курковое. Марки ружья я назвать не могу, так как не знаю.
— А еще что-нибудь?
— В начале апреля я видел у Николая нож самодельный. Изготовлен по типу финки. Лезвие с двухсторонней заточкой, ручка или деревянная, или сделана под дерево, светлая. Более точно я нож описать не могу. Но могу добавить еще, что на лезвии ножа имелись выбитые три цифры «6».
— Нож опознать сможете?
— Этот нож я опознать не могу, так как видел его мельком, когда Николай его протирал. Больше никакого холодного или огнестрельного оружия я у Николая не видел.
«Вооружался: обрез, нож… И шинели. Воин».
— У вас есть оружие? — спросил Мортынов.
— У меня имеется охотничье ружье 16‑го калибра. Ружье хранится у моей матери в деревне Булатово. Здесь у меня хранятся гильзы, пыжи, патроны, порох, дробь, — отвечал Мосин, не переставая протирать испарину со лба. — О том, что хранится у меня дома, Николай не знал. Пропажи пороха, дроби, гильз и патронов я не замечал. — Голос у Мосина задрожал. — Когда Николай показывал обрез, он сказал, что купил его. У кого он купил обрез, он мне не говорил.
— Скажите, что делал Николай 17 и 18 апреля?
— 17 апреля 1993 года Николай был дома. Около 23 часов я вышел на веранду, где до этого был Николай, но его не увидел. Куда он ушел, не знаю. Больше его я не видел. В чем он был одет, когда уходил, я не знаю.
— А что он носил на голове?
— В последнее время вельветовую кепку без козырька. Кроме этого у него имелось четыре шинели. Шинели без знаков различия, солдатские. В настоящее время шинелей осталось всего три. Были у него кроссовки, наверное, «Адидас». Шинели он купил у неизвестного мне лица в конце прошлого года. Были ли у него какие сумки, я не знаю…
Мортынов отметил в памяти: «Финка. Обрез. Кепка. Патроны. Шинель» и подумал: «С чего это зять потом обливается?..»
Когда Мосин прочитал протокол и под ним расписался, следователь попросил его ожидать в другой комнате и позвать сестру Аверина.
На месте мужа сидела молодая мама. Думая, что от нее услышит примерно то же самое, Мортынов мог ее и не допрашивать, но, зная, что к такой мелочи могут потом придраться, достал чистый бланк протокола допроса.
Записал в протокол данные молодки:
«Мосина Лариса Николаевна… Родилась в 1972 году в селе Волконске Козельского района… беспартийная… образование среднее… временно не работает… находится в декретном отпуске… Сестра Аверина Николая…»
Дальше Мосина отвечала на вопросы следователя и сама писала в протокол свои показания корявым почерком:
«По характеру он был добрый, незлой, простой. Никогда я от него не слышала ничего плохого. Никаких странностей в его поведении я не находила. Бывало иногда, нервничал».
— А почему иногда? — спросил Мортынов.
— По-моему, нервы у него были не в порядке. Лечился в психбольнице в 1991 году. На лечении находился полгода.
«Про проблемы с законом молчит», — заметил Мортынов.
Мосина отвечала и писала:
«Отношение к религии у него было плохое. Но вначале он верил в Бога, рассказывал мне, как нужно вести себя, говорил мне, что грех — ругаться с людьми, да и вообще все о Боге. Но потом он резко перестал верить в Бога. Говорил о Боге только плохое. Я у него иногда спрашивала, почему ты раньше верил в Бога, а сейчас нет. Он отвечал, что раньше он был глупый, многое не понимал».
— У него было оружие? — спросил Мортынов.
— Был обрез.
Мосина писала:
«Недели за две до ухода из дома он мне его показывал. Я спросила у него, зачем он тебе нужен? Он ответил: да так, на всякий случай. Был у него и нож. Длинное лезвие и деревянная ручка. Но то, что он мог убить человека, я бы никогда не поверила. Мне казалось, что он не смог бы сам убить человека. Он никогда в жизни никого не обидел».
— Хм… А как был одет?
Мосина:
«Перед тем как уйти из дома, он был в джинсовой куртке, в брюках серого в крапинку цвета, что было у него на ногах, я не обратила внимания».
— Что он делал 17 и 18 апреля?
— В субботу днем 17 апреля он убрался на терраске, а вечером я мыла стекла, а он слушал музыку. Когда я мыла и хотела повесить тюль, он сказал: «Иди домой, а то заболеешь, я сам повешу». Я пошла в дом. Потом он тоже пришел домой. Что-то попросил у моего мужа. Перед тем как уйти из дома, он дал мне кусок шоколадки. В 10 часов вечера я пошла на улицу, он был на терраске, что он там делал, я не видела. Перед этим он ходил опускать письмо в почтовый ящик. В 11 часу я вышла на террасу, его там не было. Я забрала магнитофон и пошла в дом. Больше я его не видела.