Через секунду Кузьмич лежал на сыне, на Кузьмиче — Зубов.
Оказавшийся тут как тут оперок связывал руки и ноги стрелку.
Зубов вытирал пот с лица.
Осел на скамью.
В ногах стрелка нашли обрез. Патроны. Еще какую-то металлическую звездочку.
Стрелок хлопал глазами.
— Батя, это ты?
— Я, Коля. Как видишь…
Отец приходил в себя: слава богу, штурма не получилось. Никто больше не погиб и сын жив.
Николай Аверин (слева) в армии
В дом набились милиционеры.
К уху Зубову прилип оперок:
— Отметьте, я с вами был… Мы вместе взяли опасного преступника…
— Не путайся под ногами…
Вот прозвучала команда:
— Отбой…
И сотрудники потянулись назад к машинам.
— Кузьмич, забирайте хозяйку дома и едем с нами… — сказал Зубов отцу Николая.
А выходя из дома, дал указание оперку:
— Все осмотреть. Изъять обрез. Патроны…
Оперок, выпятив живот вперед, вытянулся. Ему уже мерещились звездочки внеочередного звания.
Самого стрелка в УАЗе, окруженном другими УАЗами, повезли в милицию.
2. Вызов в отдел. Выемка оружия
— Товарищ Мортынов! Товарищ… — В дверь номера гостиницы стучал милиционер. — Вас срочно требуют…
Когда Мортынов открыл дверь, милиционер доложил:
— Аверина доставили…
— Я уже это слышал позавчера, — вспомнил, как его разбудили накануне, и хотел захлопнуть дверь, но милиционер придержал ее ногой:
— Стрелка! Вы все проспали…
«Проспал, так проспал», — не огорчился Мортынов и стал собираться.
Пока ехали, милиционер в красках рассказывал, как отважно кинулся в дом с преступником подполковник Зубов, при этом умолчав о том, кого тот толкал перед собой, и не забыл подчеркнуть:
— Вот здесь, где вы сидите, я вез убивца…
Мортынов поерзал.
Войдя в отдел милиции, Мортынов сказал дежурному:
— Давайте убивца…
Дежурный:
— Едет бригада из Калуги. Велено оставить им…
Мортынова вряд ли удивил ответ дежурного. Всегда на все готовенькое любили приезжать начальники, спеша протрубить о своем участии в операции, забыв про тех, кто ее проводил.
Рука потянулась в карман, где обычно лежала пачка сигарет, но ее там не оказалось. Вспомнил назидание Амвросия против курения: «…подробно исповедуйтесь во всех грехах, с семи лет и за всю жизнь, и причаститесь Святых Тайн…»
А он до исповеди до сих пор не созрел.
— Зубов у себя?
— Да, ждет. — Дежурный показал пальцем вверх и хихикнул.
Мортынов вошел в кабинет к начальнику, где тот вышагивал из угла в угол и через каждую минуту поднимал трубку и спрашивал: «ИВС. Как там мой ребенок?» — «Сидит в клетке». — «Смотрите, чтоб не убег…» — «Не убежит, с ним тут работают…» — «Да, может, какую важную информацию даст…»
Патроны 16-го калибра
Сюрикэн
Зубов рассказал, как Николай Аверин в 7 утра пришел в Козельск к тетке. Жене брата отца. С обрезом. Сказал: домой придет и застрелится. Тетка испугалась, накормила его, уложила спать — и скорее звонить отцу, а тот — в милицию. И взяли тепленьким.
Зубов ругался:
— Вот тварь! Ведь узнала. К ней приходил участковый, показывал фотопортрет Аверина, а она ничего не сказала. Так бы, еще когда стали искать. А теперь кается…
— Хорошо хоть кается… А так бы не сказала, и на этот раз шиш с маслом…
— Да, ты прав… Ведь как сдрейфила…
«А ты сам бы не сдрейфил?» — чуть не вырвалось из Мортынова.
Знай, что Зубов в бронежилете впереди себя толкал папашу, он бы рубанул правду-матку.
В дверь без стука зашел опер:
— Все изъяли… Кому протокол и вещдоки?
Зубов:
— Вон, важняку…
Мортынов взял листок, пытался прочитать:
— «Пракол… г. Казел…»
Зубов:
— Дай. Только я разбираю его почерк… — Взял листок, читал: — «Протокол выемки… г. Козельск… в присутствии понятых… произвел выемку двухствольного ружья 16-го калибра… с обрезанными стволами и прикладом, заряженное двумя патронами 16-го калибра с бумажными гильзами… Патроны… снаряжена круглыми свинцовыми пулями. На срезе приклада выжжена надпись “666”…»
«Опять 666», — мелькнуло в голове у Мортынова.
Зубов читал:
— «Шестиконечная звезда с заточенными концами… Перечисленные предметы были изъяты у… Аверина Николая Николаевича при его задержании в доме Авериной Веры Андреевны, прож. г. Козельск, ул. Победы, д…»
Посмотрел на опера:
— Ну и грамотешка у тебя, а орден канючишь… Как я тебя на орден-то?..
Опер даже не покраснел.
— А где обрез? — спросил Зубов, что-то вспомнив.
— В дежурке…
— А что за звезда? — спросил Мортынов.
— Сюряк… — ответил опер.
— Шуряк, — заржал Зубов, а просмеявшись сказал: — Сюрикэн. Оружие самурая…
— Серьезный кадр. Может, здесь еще японский след…
Зубов замахал руками:
— Да будет…
Ему еще японские концы не пришлось бы обрубать.
3. Первый допрос Аверина
Вот во дворе отдела милиции засигналили. Зубов побежал сломя голову встречать гостей из области. Из «Волги» с переднего сиденья вылез дядя в пиджаке и сразу направился в кабинет к Зубову. За ним выпрыгнула с заднего сиденья машины, удерживая копну волос, Грищенко, еле поспевая следом.
При виде Мортынова дядя в пиджаке бросил:
— Идите работайте. Мы сами справимся…
— Да, — нехотя поддакнула Грищенко, забыв поприветствовать коллегу.
Если бы Мортынов проследовал за ними, еще неизвестно, кому бы пришлось вести протокол допроса — ей или Мортынову, а когда Мортынова удалили, пришлось ей.
За столом начальника милиции сидел дядя в пиджаке, по бокам Грищенко и Зубов, а перед ними лысоватый, грязный, в ссадинах, несколько лопоухий бородач. Сбоку от него согнулся на стуле местный адвокатишка Пахов и, как и его коллега Москвин, листал «Независимую газету».
— Я начальник следственного управления облпрокуратуры Ерков… Мы вас допросим в качестве подозреваемого… — сказал лысоватому бородачу чин в пиджаке.
Аверин на допросе
— А в чем я подозреваюсь? — спросил лысоватый.
— Не лезь поперек батьки в пекло… Итак, допрос начат. — Ерков посмотрел на цейсовские часы на холеной руке: — 15.13.
Грищенко достала ручку и бланк допроса и стала записывать за бородачом:
«…Аверин Николай Николаевич… Родился 13 июня 1961 года в селе Волконском Козельского района Калужской области… русский… образование средне-специальное… не судимый… проживаю в Волконске…»
Аверин (справа) в армии
Ерков:
— Вас подозревают в совершении умышленного убийства.
— Я никого не убивал, — буркнул бородач.
— А трое монахов?
— Это монахи, а не люди…
— Ладно, мы с этим разберемся…
Не заметили, как закурили.
Ерков закурил «Мальборо» и угощал бородача. Зубов курил «Яву». Грищенко постеснялась в присутствии шефа достать «Беломорканал», ее угостил сигаретой Зубов. Адвокат изредка покашливал, поглядывая на закрытую форточку.
Бригаде из Калуги повезло: бородач оказался разговорчивым.
Сначала заговорили о Боге.
Грищенко, удерживая сигарету в губах, писала ответы Аверина:
«…Во время службы в Афганистане меня могли дважды убить: один раз свои, а другой раз чужие, басмачи. Ночью я часто думал: почему я остался жив? В голове промелькнуло, что мне помог Бог. В дальнейшем я понял, что так оно и было. Я заинтересовался: а что такое Бог?.. В 1988 году пошел учиться на киномеханика в СПТУ г. Калуги… Меня постоянно мучали кошмары, расстройства на работе и в жизни. Купил Библию в православной церкви г. Козельска. Когда стал читать, то после слова “Бог” слышал нехорошее слово. Я подумал: откуда в голове берется это слово, не выдержал и бросил читать, так как считал, что Бог есть любовь. Я был верующим человеком, соблюдал все каноны, посещал службы, постоянно читал молитвы».
Грищенко покряхтела, давая понять, не стоит ли переключиться к приходу бородача в Оптину, но Ерков помахал сигаретой: «Пусть выговорится». Он разлядывал царапины на носу и лысине задержанного:
«Меченый».
Грищенко писала за Авериным:
«Однажды в училище, когда я был в комнате один, это было в субботу, стою, топчу ногой. Затем мне показалось, что я не сам топчу ногой. Остановился, и мне показалось, что я не сам остановился. Потом мне показалось, что надо мной какой-то Мудрец, контролирует все мои действия. В ушах появился тонкий свист и голос, который приказал мне удариться головой о стенку. Мне стало страшно. Я понял, что я робот, и ударился головой о стенку пять раз. Затем голос спросил у меня: знаю ли я, кто это, и ответил: “Бог”. Затем голос заставил меня… и смотреть. Затем появилась летающая тарелка с существами, которые стали расспрашивать меня, что я думаю о СПИДе и т. д. Мне стало страшно, так как понял, что Земле грозит опасность. Голос спросил: “Ты понял, что нужно делать?” Я ответил, что понял, что их нужно взорвать. Затем голос стал спрашивать, могу ли я отдать жизнь за родственников и друзей, а потом приказал выброситься в окно. Сколько это продолжалось, я не помню».
Пахов что-то искал в газете, чесал голову и морщился: интересный клиент.
Грищенко качала копной волос: дуру гонит.
Ерков подмечал: глаза щурит и улыбается неспроста. На понт берет.
Аверин затягивался, выпускал дым и говорил.
Грищенко строчила на листе:
«На следующее утро мне показалось, что у меня что-то случилось с головой. Я стал курить. Голос издевался надо мной. Я понял, что голос обо всех все знает и управляет всеми. Голос сказал, что я — Сатана».
Все задымили с новой силой.
Ерков подсунул Аверину еще сигарету, дал прикурить.
Зубов положил пачку «Явы» на стол, чтобы брала сигареты Грищенко.
Она писала:
«Месяца через три я возненавидел Бога, понял, что он делает зло. Резал себе вены, начал курить под воздействием голоса, не мог спать. Затем Бог толкал к преступлен