«Это мы знаем».
— Когда они подошли, сумка где была?
Аверин признался:
— В это время сумка была у меня в руках.
— Потом?
— Я пошел к сараю, в котором складировали цемент. Здесь я посидел, немного вздремнул, а через некоторое время вышел на улицу. Сумку я оставил в сарае. Я вновь стал ходить по монастырю, стоял около кирпичей. Затем я спросил у двух монашек о времени. Они ответили, что уже или около шести часов, или шестой час. Я вновь подошел к кирпичам. Затем я увидел, что на втором этаже административного корпуса монастыря кто-то задернул штору. Я подумал, что меня заметили.
«А говорил про сигнал к нападению», — подумал следователь.
Аверин говорил:
— Колокола уже звонили. Становилось светло. Я подошел к звоннице и стал со стороны скитских ворот. Меч я вытащил, когда увидел задернувшуюся штору. На звоннице звонили в колокола два монаха. Один был ко мне спиной и смотрел в сторону храма, другой был ко мне боком.
Мортынов сжал губы. Глухо молчал.
Аверин рассказывал:
— Я перелез, точнее, перешагнул через заборчик, подошел к монахам и нанес удар ножом-мечом в спину монаху. Он стоял ко мне спиной и смотрел на храм…
«Как просто».
Аверин, не останавливаясь, продолжал:
— …а затем сделал один шаг в сторону второго монаха, ударил мечом в правый бок…
«Как легко. Ударил мечом». — Мортынов перекрестился.
Лакусов икнул.
Аверин:
— После этого я побежал к скитским воротам…
«Двое бились в страшных муках, а этот по-бе-жал…»
Аверин рассказывал:
— По пути я оглянулся на звонницу, увидел, что один из монахов еще держится за веревки.
«Бил в набат! Давал сигнал нападения».
Аверин говорил:
— Я посмотрел в сторону ворот и увидел еще одного монаха…
«Оглядывался. Значит, боялся. Или хотел насладиться…»
Аверин:
— Меч я спрятал за спину. Когда я подбежал к этому монаху, то сказал, что на звоннице что-то случилось. Монах спросил: «Что?» В этот момент я оказался у него за спиной и мечом ударил его в спину. Ближе к правой стороне…
«Не лицом к лицу, а подло, исподтишка», — снова перекрестился.
Аверин заметил, что следователь крестится, и заявил:
— Я не буду больше говорить…
— Почему? — спросил Мортынов.
— А ты за монахов…
— Я ни за кого… Я за справедливость… А что покрестился, так и ты крестился…
— До поры до времени…
Если бы Мортынов участвовал в допросе Аверина в Козельске, вряд ли был бы таким дотошным, а теперь допытывался, слушал и не перебивал.
— Продолжай…
— Ладно. Затем я добежал до ворот, но те были закрытыми. Я пробежал вдоль стены к сараю. По пути бросил меч. К сараю я подбежал потому, что перед этим здесь перелезал через забор. У сарая я сбросил с себя шинель и через сарай перебрался через забор. На другой стороне я сразу же побежал, как я думал, в сторону поселка стекольного завода, но, как потом оказалось, в другую сторону.
«Вся бравада улетучилась…» — подумал следователь.
Аверин:
— Обрез в это время висел у меня за спиной.
Когда допрос подошел к концу, Мортынов спросил:
— Ты кому-нибудь говорил о своих планах убить?
— Нет…
Мортынов записал: «О том, что я собираюсь убить монахов, я никому не говорил».
— Так все-таки, чья инициатива была убить? — спросил Мортынов, и его передернуло от того, что произнес кондовое слово.
— Инициатива убийства исходила от меня. Под воздействием Голоса. Никто из людей меня на это не подбивал.
— Говоришь, был в кепке. А где она?
— В какой момент я снял с себя кепку или она упала с меня, я не помню…
Мортынов смотрел на бородача: «Мясник…»
Переводил взгляд на то ли засопевшего, то ли певшего себе под нос адвоката…
На толстенные стены, за которыми оказался Аверин и куда попадали насильники, грабители, убийцы; батюшки, монахи, царские офицеры в годы репрессий, и у него при всем его богатом опыте поход бородача в монастырь не укладывался в голове.
«Как это запросто… Удар — человека нет. Три удара — и трех положил…»
Крутилась крамольная мысль, от которой становилось горше вдвойне: зачем убивать трех, ну, одного бы. И откуда-то звучало: «а зачем и одного?..»
Аверин расписался.
Под его подписью, поправив очки, оставил свой «иероглиф» Лакусов.
Ниже всех — росчерк следователя.
Аверин снова попросил:
— Пока не забрал конвой, еще цигарку…
— Нет уж, теперь хватит…
А адвокат встал, раскрыл газету:
— Это ты? — показал Аверину заметку «Задержан “посланец Сатаны”» с фотографией.
— А ну, дай! — резко потянулся рукой меж прутьев Аверин.
— Не-а, она у меня одна… — сказал и добавил: — Я что-то не пойму, в одной газете пишут: «схватил подполковник Зубов», здесь — «Зудов»… Чего это путаются?..
— Они во всем путаются… — выдохнул Мортынов.
— А вы на Первомай в Москву поедете? — спросил адвокат, толкнув дверь на выход.
— Если работа позволит…
— Там сходка красно-коричневых намечается…
— Шел бы ты, красно-коричневые! — рявкнул в ответ следователь: — Всю страну растарабанили…
Адвокат выскочил, как подхваченный потоком ветра.
Мортынов нажал на стене кнопку.
— Что? — вбежал коридорный.
— Забирайте, мне нужно в прокуратуру…
Через пять минут Мортынов за стеной следственного изолятора дышал свежим воздухом и ждал «Волгу».
— Меня с собой не возьмете?.. — подплыл адвокат Лакусов.
— А куда тебе?
— Любовница заждалась…
Мортынов:
— Да пока машина приедет, ты уж доберешься…
— До следующего свиданьица… — обиженно произнес адвокат и посеменил на остановку.
Он опаздывал.
А Мортынов не опаздывал ни-ку-да. Заканчивался последний рабочий день недели. Ноги гудели. Голова трещала. С его опытом, когда за спиной десятки расследованных убийств, убийство монахов почему-то подействовало с неожиданной силой. Оно оказалось за чертой его опыта. За чертой разума. Словно убили трех невинных детей. И стоило ему только представить, как смачно, с усладой затягивался папироской убийца, его тошнило.
6. Кровавый Первомай. Третий допрос Аверина
«Завтра 1 Мая… — подумал Мортынов. — Отдохну и отлежусь… Или поехать в Москву на демонстрацию?»
Он относился к тем людям, которые выросли в советскую эпоху и приняли разгул капитализма как страшную напасть на страну. В его кругу ругали действующую власть, прозванную «воровской». Не одобряли «прихватизацию», которая вела к обнищанию народа. А о горе-президенте былой Державы, прозванном Меченым, следователи восклицали: «Вот кого надо было арестовать». А кто-то и более радикально: «К стенке поставить — и точка».
1 мая 1993 года на Гагаринской площади
А как же иначе? За развал должен кто-то отвечать. И поэтому Мортынов нет-нет да и вырывался в Москву, чтобы пройтись в колонне ветеранов, людей труда, как любили говорить — с честным (ударение на второй слог) народом. Шли простые люди, а богатеи на демонстрации не ходили, они предпочитали Канары.
Время уже катило к ночи. Если ехать в столицу, то надо вставать в самую рань. И он решил на этот раз Первомай пропустить и остался дома…
Повезло ему или нет, трудно сказать.
На Первомай в Москве на Октябрьской площади собрались тысячи людей разных возрастов, с орденами и медалями на груди, с цветами. Пришли с детьми родители. Толпы запрудили площадь.
А их ждали оцепления на Крымском мосту. Власти боялись, что демонстранты пойдут на Кремль, ведь первомайская демонстрация всегда проходила по Красной площади.
Видя «воинство» в касках и со щитами, перекрывшее дорогу, люди повернули на Ленинский проспект, к Калужской площади, собираясь пройти на Ленинские горы и там отметить праздник. Откуда и вид на Москву, и место широкое-просторное. И Первомай от этого светлее…
Но не дошли…
Их встретили цепи. Машины перегородили проспект. Люди недоумевали: у них же праздник! Почему они не могут его отметить? Кто может это запретить?
И пошли на цепи. Цепи рассыпались. Милиционеры отходили, пропуская людей.
Но впереди показались «омоновцы». Они с Крымского моста успели переехать по Шаболовке на Ленинский проспект. И началось побоище… Дубинками колотили дедов… Невзирая на награды… А деды, хватая что попадет под руку, давали отлуп «ландскнехтам»… Крики: «Фашисты!», «Звери!» снова летели над Москвой… Кто-то еще пытался кого-то убеждать, но их сбивали с ног… Не гнушаясь, били женщин… Мамочки с детьми в ужасе пытались скрыться во дворах… Их мужья, забыв про праздник, ввязались в драку… Летели камни… В людей била из брандспойта пожарная машина… Творилось что-то невообразимое…
«Если бы я был там, я бы не остался в стороне…» — Мортынов прилипал к экрану телевизора, с которого сплошняком лились новости.
Скупал все газеты подряд и читал.
В газете «Советская Россия» проглатывал статьи: «Обагренный Первомай»… «Мирную демонстрацию… загнали в ловушку и устроили кровавую расправу»…
Читал: «… От Калужской площади демонстрацию, двигавшуюся по Ленинскому проспекту, сопровождали три бригады “скорой помощи”… В 12 часов 24 минуты, т. е. через 2 минуты после первого соприкосновения демонстрантов с бойцами ОМОНа, к месту событий были дополнительно направлены еще десять машин “скорой”, а затем число бригад было увеличено до тридцати… в результате столкновений в течение двух часов (с 12.35 до 14.35) пострадали и обратились за помощью пятьсот семьдесят девять человек… В течение 1–2 мая были доставлены и обратились самостоятельно четыреста девяносто пять человек… Подавляющее большинство… получили механические повреждения… (открытые и закрытые переломы, ушибы, сотрясения, ссадины)… Обострились хронические заболевания… Часть пострадавших отказывалась от медицинской помощи, высказывая предположения о принадлежности медработников к ОМОНу…»
В «Независимой газете»: «Кровавое столкновение в Москве. Организаторы коммунистической демонстрации бросили толпу на цепи ОМОНа… Власти и силы правопорядка продемонстрировали непростительный непрофессионализм…»