Вот где нужно возбуждать уголовное дело!..
И приступить к расследованию…
И звучало в голове: «В Москве Кровавый Первомай, в Козельске Кровавая Пасха…»
Кое-кто из его знакомых схватились с «ландскнехтами», и теперь, когда повсюду рыскали, ища участников похода на Ленинские горы, он выгораживал их: «Они были со мной в Калуге». — «А что делали?» — «Пиво пили», — поддевал того, кто интересовался.
Когда Мортынова вознамерились послать в Москву помогать согнанным со всей страны следователям разбираться с участниками побоища, он попытался отвертеться:
— А кто дело Аверина будет доводить до ума?..
Но его все равно отправили.
И он видел, как все велось к тому, чтобы сделать виноватыми демонстрантов, этих мирных людей, которые шли на праздник, а «ландскнехты», избивавшие людей, действовали «правильно».
А что еще могла сказать действующая власть?
Кое-как вырвавшись из Москвы, Мортынов снова взялся за дело Аверина.
Теперь связывался с психиатрами и выяснял, не видят ли они у Аверина психические отклонения. Те посоветовали передопросить его и записать на камеру.
Лопатил тома. Подчищал дело.
Поручил провести обыск в Булатово, где зять Аверина, Мосин, хранил ружье и патроны.
Разбирался, кого еще нужно допросить, какие провести опознания, какие назначить экспертизы. И готовился к новому допросу обвиняемого, который предполагал записать на видео. Нужно было закрепить показания убийцы и устранить неясности и противоречия.
19 мая 1993 года Мортынов приехал в следственный изолятор с коллегой из прокуратуры, который тащил с собой портативный видеомагнитофон с камерой. Снова залязгали металлические двери, одна зарешеченная дверь открывалась за другой. Гости из прокуратуры прошли по узким коридорам в затхлый кильдим, откуда вышли во внутренний дворик, там в железную дверь и на второй этаж, где Мортынов снова заполнил требование на вывод арестованного. Вышли во дворик и оттуда снова на второй этаж.
— Нам камеру без клетки… — сказал дежурной.
— А почему?
— А мы писать на видео будем…
Вот немного подождали и зашли в маленькую комнатенку с одним зарешеченным окошком, под ним стол, табурет у стола, табурет у стены напротив и табурет у стены сбоку.
«Без клетки», — заметил следователь.
Аверин (справа) с друзьями
Комсомольская путевка Аверину в пограничные войска
Аверин сидит на стволе миномета
Только он сел за стол, достал из портфеля бумаги, а коллега расположился в углу, как в дверь заглянул коридорный:
— Этот ваш?
Мортынов глянул на бородача:
— Мой…
Ввели Аверина.
— Вот видите, что творится в Москве. Идет война между Богом и Сатаной… — сказал тот с ходу.
«А в этом что-то есть… — подумал Мортынов. — Народ от Бога, а кто его избивал… Хотя там скорее — схватка мускулов, а здесь — духа».
Но сказал:
— Что касается Бога, там священников не замечали…
Аверин опустился на табурет напротив столика:
— А это незримо…
— Ну, разве что незримо…
— А где мой очкарик? — спросил Аверин.
«Наверно, у любовницы», — подумал Мортынов, потянулся к окну, открыл створку и сказал:
— А тебе он нужен?..
— Ну как сказать…
— Лакусов звонил и сказал, что сегодня занят в суде…
— А этот тогда зачем? — посмотрел на коллегу Мортынова, который устанавливал на треногу камеру.
— Он будет писать на видик…
— А потом в кино?
— Да…
— Это я не хочу… — произнес манерно.
— Да ладно, давай допросимся… — положил на стол специально припасенную пачку «Беломорканала». — Это любимые одной нашей леди.
— И мои…
Аверин в юности
Мортынов протянул зажигалку:
— На, огонек…
Язычок пламени коснулся кончика папиросы.
Аверин затянулся.
Вот на столе появился бланк протокола допроса, рядом листочек с вопросами.
Мортынов спросил коллегу:
— Ну, готов?
— Погнали. — Тот включил камеру.
Мортынов говорил и писал:
— «Протокол дополнительного допроса… проведен в помещении учреждения ИЗ-37/1 г. Калуги… начат… в 10 час. 44 мин.».
Потом:
— Записываю: «На вопрос, согласен ли на проведение допроса без участия адвоката в связи с участием его в судебных процессах, обвиняемый Аверин ответил, что согласен».
Аверин согласился:
— Ага.
Снова затянулся. По комнате полетел дымок.
Мортынов посмотрел в вопросник:
— Вопрос: Николай Николаевич, расскажите о рождении, о родителях, о своем детстве, какие состояния испытывали, что помните.
— Я же рассказывал, когда меня дяди с тетей допрашивали…
— Надо теперь подробнее…
Аверин продолжал:
— Я родился 13 июня 1961 года. И я думаю, что это не случайно, ведь я родился 13-го числа.
Мортынов:
— Конечно, не случайно.
— Мой отец — Аверин Николай Николаевич, моя мать — Аверина Татьяна Ильинична…
«Вот теперь кому хлебать и хлебать».
Аверин продолжал:
— Оба они 1935 года рождения. Кроме меня в семье еще были дети. Сейчас мать на пенсии, отец работает инженером по технике безопасности в колхозе «Дружба». Из своего детства я помню не очень много. Помню, как лежал в качалке, но когда я об этом рассказывал, мне никто не верил. Помню сны, которые были необычные. Постоянно мне снились маленькие люди необычные, которые у меня постоянно воровали, что кто-то постоянно стоит за дверью. С детства меня постоянно преследует страх.
«А при рассказе про убийство про страх не говорил», — подумал следователь.
Аверин:
— Постоянно засыпал ночью последним. Всю жизнь я гонял ночью. Ночь я люблю больше.
«Лунатик», — подумал Мортынов.
Аверин продолжал:
— Я всегда считал, что меня родил отец.
«Дурит?»
— Учился я в волконской средней школе. Учился плохо. В 1976 году я закончил школу (8 классов). Дальше в школе учиться не стал, не захотел. Из школы меня чуть не выгнали из-за моего друга. Этот друг уже умер. Я считаю, что он был Дьяволом.
«Начинается…»
Аверин продолжал:
— После школы я поступил в Калужское культпросветучилище. Закончил училище в 1979 году и почти сразу же был призван в армию. Служил в пограничных войсках с 1979 по 1982 год[14].
Мортынов достал из портфеля военный билет, заглянул во вкладыш:
— «Проходил службу в ДРА (Демократическая Республика Афганистан. — Прим. авт.). Воинская часть 2533 КГБ с 14 августа 1980 года по 2 февраля 1982 года… стрелок АКМ с 10.1979… минометчик с 02.1980…» Это когда тебя могли два раза убить?
Аверин промолчал.
— Что любишь читать?
— До армии я не прочитал ни одной книги. Первую книгу я прочитал, когда служил на 8‑й заставе… Это была книга Роберта Скотта. Книга не понравилась. Любил стихи Блока и Есенина. Даже когда жгут дрова в печке, мне кажется, что жгут Есенина.
«Ну и ассоциация…»
Аверин продолжал:
— Читал я мало, но мне всегда говорили, что я начитан. Я всегда считал себя дураком. Понимаю, что высказать не могу.
«У каждого могла возникнуть такая проблема».
— В детстве было много игр между моими сверстниками. Многие из них стали жуликами, ворами и убийцами. Мне казалось, что у взрослых нет грамотности, клуб может помочь в этом и не попасть в тюрьму. Из-за этого я пошел в училище. Это было запрограммировано, так как четыре года отучился в музыкальной школе. В училище я проучился первое полугодие неплохо. Я хотел доказать, что я не дурак. Потом начал пить. Я прошу считать меня нормальным человеком и чтобы суд судил меня как нормального человека.
«Считает, что лучше зона, чем психушка?»
Мортынов писал все подряд и запутывался.
Аверин:
— Вообще-то я хочу, чтобы меня судил или религиозный суд, или суд сатанинский.
«А разве такой есть?» — подумал следователь.
— То, что я совершил, не считаю уголовным преступлением, так как в настоящее время идет война между Богом и Сатаной и может ли считаться убийством — уголовным преступлением — убийство противника на войне.
«Логично».
— Я знаю, что лицо у меня другое и образ мыслей другой. В этом мире много загадок. Разве можно сказать, что я убил монахов, если Бог вывел меня на них? Бог знал наперед, что так будет. Меня не нужно трогать. Я никогда никого не трогал. Я думал: кому это выгодно, что я совершил. С одной стороны это выгодно Сатане, с другой и Богу. Я слышал в себе голос, и я понял, что это голос Бога. Когда я обращался к монахам и говорил о том, что слышу голос Бога, они мне говорили, кто я такой, что во мне Бог? Мне говорили, что я никогда не вылечусь, никто мне не поможет. Они не знали, что я такой на самом деле. Монахи даже креститься не могут, не соблюдают какие-то устои, порядки. Каким верующим был я — и какие они верующие. Богу что-то не понравилось в монастыре. Я не знаю, что это были за ребята, но я знаю, что сейчас они в раю. На убийство меня вывел Бог.
«В раю. Монахи тоже так считают. А закон требует возмездия».
Подсобное хозяйство
Мортынова потащили в такие дебри, что он оборвал Аверина.
— Был ли у вас в жизни человек, который был для вас наставником в жизни, в религии?
— Это были отец и мать. Мать — это святое. Я был самым любимым сыном в семье. Меня больше всех любил отец. Я везде делал добро, помогал, защищал. Я всегда был желанным гостем. Если нужно, я отдам последнюю рубашку. Мне всегда везло на хороших людей. Я никогда ни амбициями, ни звездными болезнями не страдал. В семье отношения были самые простые.
«Не слишком ли возносит себя?..»
Аверин курил. Мортынов снова спросил:
— Так как служилось в Афганистане?
— Про службу в Афганистане я ничего рассказывать не буду. — Аверин выпустил изо рта длинную струю дыма. — Там я принимал участие в боевых действиях. Ничего особенного там не было. В ДРА я был другим человеком, был чище и моложе, хотя многое осталось с тех времен. Вся жизнь моя — война. Я воин.