Ждите и мужайтесь…»
У Мортынова захватило дух: сатанист-афганец! Неужели он положил и Александра Меня? Это случилось 9 сентября 1990 года. А где он был в это время? Из армии уже дембельнулся. Поработал в ДК, пошоферил.
Пишут про «прокол золотым шомполом», а у монахов — мечом…
В голове закружилось: а если сатанинская сеть на самом деле… И только начался отсчет ее жертвам: протоиерей Мень, иноки Трофим, Ферапонт, иеромонах Василий…
Дело могли забрать в Москву!
«Ну, и пусть сами разгребаются, — даже обрадовался Мортынов, но сразу приуныл. — А если не заберут, вотрут мне еще и Меня, тогда кранты. То из Козельска не вылезал, а тут придется мотаться по всей стране. Мень с кем только не был завязан».
3. Комиссия экспертов. Допрос игумена Мелхиседека
В Оптину приехал иеромонах Тихон со свитой из специалистов по религии, юристов, криминалистов, как они себя называли. Они словно прознали, что назначена «психушка» и дело может улететь в никуда, и захотели вмешаться.
Иеромонах Тихон
Все собрались в покоях наместника. Пришли и насельники. Сюда, как на съедение, прислали из Калуги следователя Мортынова: пусть отбивается.
Когда отец Тихон спросил у Мортынова:
— Вы мою статью «Невидимая брань» читали?
Мортынов:
— Конечно, она на меня произвела впечатление… — выразился очень мягко, выставляя на стол портфель с документами. Он готовился к обстоятельному разговору.
— Вот именно… — продолжил Тихон. — Так в деле вы видите только уголовщину?
— Ну как вам сказать, может, появятся новые данные и тогда мы… — осторожно ответил Мортынов, стараясь меньше разглашать тайны следствия.
И тут в дискуссию влезли религиоведы-юристы-криминалисты.
— А вам не достаточно «Сатаны» на ножах?!
— Шестерок на обрезе?!!
Они кричали и не давали следователю и рта открыть.
Тот пытался пробиться через крики:
— Дайте мне фактические данные, и я разберусь…
Поглядывал на игумена Мелхиседека, который сжался в углу.
А ему:
— Какие данные?! В Киеве сатанисты…
— Но я на Украину поехать не могу… — объяснялся Мортынов. — Это другая страна…
— Бросьте отговорки!
— Вы хотите списать на дурака!!!
— Вы что, не видели, что клобуками накрыли убиенных?..
— Это ритуальные убийства…
— Но у нас специальной статьи за ритуальные убийства нет… — пытался перекричать Мортынов.
Смотрел по сторонам, на членов «комиссии», стоящих в дверях монахов и надеялся достучаться до их разума.
— Он в сговоре с Дьяволом! — кто-то выкрикнул.
— Сатаной! — поднялся чуть ли не визг.
Видя бесполезность встречи, и… не дай бог, поколотят, Мортынов схватил портфель и поспешил к выходу.
Монахи расступились, пропуская разгоряченного следователя.
— Что с ними разговаривать? — бросил дежурившему на входе в дом послушнику.
А сзади слышались громкие шаги.
Мортынов спрятался в надвратной. Он бы сразу уехал из обители, если бы не намеченный допрос Мелхиседека.
Сюда к нему пришел игумен.
— Зря вы поторопились… — произнес тот.
— А что я мог сделать, если началось такое… — еще не остыв от «дискуссии», оправдывался Мортынов.
Он словно упрекал игумена за то, что тот не вмешался.
— И все равно… — стоял на своем игумен. — Тихон дельное говорил…
Он осторожно избегал вопрос о рукоприкладстве, которое могло случиться.
— Ладно, с Тихоном… — осадил следователь игумена. — Давайте к нашим баранам…
— Ну, если к баранам…
Мортынов приступил к допросу:
— Ваше мирское имя, отчество и фамилия…
Мелхиседек:
— Артюхин Павел Дмитриевич. Игумен Мелхиседек. Родился в 1962 году в Москве. Образование высшее…
«Что-то Мишей-евреем и не пахнет», — вспомнил обращение в письме к Мелхиседеку.
Мортынов:
— Допрос начат в 13.15…
Артюхин говорил:
— …Я являюсь помощником наместника монастыря «Оптина пустынь». В течение нескольких лет я получал письма и телеграммы с угрозами физической расправы со мной.
«Выходит, это не единственное письмо».
Артюхин:
— Кто писал эти письма, я не знаю. Кроме того, угрозы получал, когда находился в Москве, наместник монастыря отец Венедикт. Эти угрозы он получал по телефону. Получал ли кто из насельников монастыря угрозы извне монастыря, я не знаю, так как никто об этом не говорил мне. «А опера не рыли… Спустили на тормозах…»
Мортынов перешел к обстоятельствам убийства.
Артюхин:
— Иноков Трофима, Ферапонта и иеромонаха Василия я знал хорошо. Ничего плохого о них я сказать не могу. За время нахождения их в монастыре каких-либо серьезных нареканий к ним не было. Насколько я знаю, у них никаких порочащих их связей за пределами монастыря не было. О них много можно говорить, и говорить только хорошее.
«Вот как в жизни: страдают хорошие люди».
Игумен Мелхиседек у своей кельи
Артюхин продолжал:
— В ночь с 17 на 18 апреля 1993 года я находился на праздничной пасхальной службе в храме. После окончания службы, примерно в 5 часов 15 минут, почти вся братия направилась в трапезную, где прошло разговление после Великого поста. Затем я и еще 8—10 высоких служителей монастыря пошли к отцу-наместнику, чтобы обсудить, как прошел праздник, что нужно сделать, чтобы все прошло нормально. Через некотрое время к наместнику прибежал послушник Александр Петров, который сообщил: что-то произошло. Об этом он узнал от двух женщин-паломниц. Для того, чтобы узнать, что произошло, я вышел на улицу. Недалеко от скитских ворот я увидел лежащего на земле отца Василия. Он был без сознания. Затем я увидел, что на звоннице лежат еще два монаха. Для того, чтобы узнать всю обстановку, я пошел на звонницу…
Лаконичный язык игумена отталкивал: он не охал и не вздыхал, как другие свидетели, и вместе с тем озвучивал выверенные факты, которые словно бы не нужно проверять.
Артюхин:
— Здесь я увидел лежащих иноков Трофима и Ферапонта. Кровь. Ферапонт был уже мертв. В это время монахи стали заносить отца Василия в храм. Я имею медицинское образование. Для того чтобы оказать первую помощь пострадавшим, я сбегал в лазаретную башню и взял ящик «скорой помощи». Сразу после этого я побежал в храм. Здесь я и еще несколько человек стали оказывать отцу Василию первую помощь. Его погрузили в машину и повезли в больницу. Он был в сознании, но ничего о происшедшем не говорил. Он был при смерти. В больнице, после того, как врачи стали оказывать помощь, позвонили из монастыря и сказали, что Трофим еще жив. На машине скорой помощи мы съездили в монастырь и привезли Трофима в больницу, но Трофим был уже мертв. В больнице нам сказали, что Василий скончался. Нам отдали одежду Василия, и мы вернулись в монастырь. Куда делась одежда Василия, я не знаю. После происшедшего эконом монастыря о. Митрофан в течение недели никуда не отлучался. После происшедшего каких-нибудь угроз в мой адрес или в адрес других насельников монастыря не поступало, по крайней мере, я об этих угрозах ничего не знаю.
Мортынов записал показания.
— Допрос окончен в 14.00…
Мелхиседек размашисто расписался внизу протокола.
Мортынов подумал: «А ведь мог угрожать в письме Аверин, раз после его ареста запугивания прекратились».
— Да, у вас жизнь, как на пороховой бочке, — заметил Мортынов.
— А что ж вы хотели?.. Сюда тянется самая греховная часть населения…
— И Аверин пришел…
— А про Аверина я вам вот что скажу… Это все неспроста… Известно много случаев, когда приходили в Оптину и с собой не справлялись…
— А что вы имеете в виду?
— А вот, я заложил странички, почитайте… — показал книжечку с потрепанной обложкой. — Там несколько листиков…
— Вы хотите ее приобщить к протоколу?
— Да нет, это для вашего просвещения…
4. Предвестие в 1904 году
Мортынов на обложке прочитал:
«Сергей Нилус. На берегу Божией реки. Записки православного…»
Раскрыл книжечку.
Погрузился в чтение:
«В начале каникул лета того года в Оптину Пустынь к настоятелю и старцам явился некий студент одной из духовных академий, кандидат прав университета. Привез он с собою от своего ректора письмо, в котором, рекомендуя подателя, о. ректор (преосвященный) просит начальство Пустыни дать ему возможность и указания к деятельному прохождению монашеского послушания во все его каникулярное время.
Дореволюционная Оптина
Аспирант монашеского подвига был принят по-оптински — радушно и ласково. Отвели ему номерок в гостинице, где странноприимная, а послушание дали то, через которое, как чрез начальный искус, оптинские старцы проводят всякого, кто бы ни пришел поступать к ним в обитель, какого бы звания или образования он ни был: на кухне чистить картошку и мыть посуду. Так как у нового добровольца-послушника оказался голос и некоторое уменье петь, то ему было дано и еще послушание — петь на правом клиросе. Оптинские церковные службы очень продолжительны, и круг ежедневного монастырского богослужения обнимает собою и утро, и полдень, и вечер, и большую часть ночи.
Чистить картошку и посещать клиросное послушание — это такой труд, добросовестное исполнение которого под силу только молодому, крепкому организму и хорошо дисциплинированной воле, одушевленной к тому же ревностью служения и любви к Богу. Но этого труда ученому-послушнику показалось недостаточно, и он самовольно (по-монастырски — самочинно) наложил на себя сугубый молитвенный подвиг: стал молиться по ночам в такое время, которое даже и совершенным положено для отдохновения утружденной плоти. Это было замечено гостинником той гостиницы, где была отведена келья академисту; пришел он к настоятелю и говорит:
— Академист-то что-то больно в подвиг ударился: по ночам не спит, все молится; а теперь так стал молиться, что, послушать, страшно становится; охает, вздыхает, об пол лбом колотится, в грудь себя бьет.