Читал:
«…суд 30 января 1992 года определил принудительное лечение прекратить… в феврале 1992 года… выписали на амбулаторное лечение под наблюдением психиатра… направлено извещение районному психиатру и районному отделу внутренних дел, где указывалось, что больной должен наблюдаться в… группе специального учета, поскольку во время возможного обострения болезни может проявлять агрессию к окружающим…»
Вот, агрессия! А милиция где?
«…наблюдался психиатром по месту жительства… регулярно… Последнее посещение психиатра 16 апреля 1993 года… Больным себя не считал. При посещении психиатра охотно беседовал. Настроение ровное…»
А с чего нападение?
«По месту жительства наблюдала фельдшер… при совершении преступления 18 апреля… у Аверина имели место галлюцинаторно-бредовые расстройства… Анализ особенностей психопатологических нарушений и поведения Аверина за время его пребывания в стационаре и вне больниц показывает преобладание разной степени подострых расстройств, которые периодически существенно ослабевали и компенсировались, вследствие чего больной вел как бы двойной образ жизни».
Двойной образ жизни — это ближе…
А что же не разглядели «преобладание… подострых расстройств»?..
«Внешне поведение было упорядоченным, и вместе с тем скрывал, диссимулировал свои болезненные переживания… Психиатр района не получал тревожных сведений из милиции, которые должны были наблюдать за ним…»
Психиатр валит на милицию, милиция на психиатра… Чего они льют, где вывод: правильно его освободили от принудиловки или нет…
«Учитывая актуальность и приоритетность для медицинской службы работы по предупреждению опасных действий психических больных, в июне 1993 года проведено совещание психиатров области… Определены меры по профилактике общественно опасных действий психически больных…
Росписи».
Ну кикиморы! Прислали отмазку.
Даже росписи не расшифровали.
«3 сентября 1993 года»
И это-то все?
А где: верно — не верно…
Кто наказан?
Его проигнорировали, проверяли те, кто и лечил.
Мортынов схватился за трубку, нашел в справочнике номер телефона начальника департамента здравоохранения, машинально набирал, но на последней цифре замер: он еще к телефону начальника департамента не успеет позвать, а его уже вызовет к себе и взгреет прокурор области, и медленно-медленно опустил трубку. Знал, какой круговой порукой связаны власти с медициной.
А вызывать замглавврача психушки, его зама по оргработе, заведующего отделением было равносильным плевку себе в лицо.
Возникал вопрос: зачем он пишет представления, когда над ним смеются? Ему сочувствовали прокурор-криминалист Грищенко, которая по приезде с очередного «трупа» заходила и сетовала на свои болячки; следователь Сенищев, который подбивал медицинскую шишку кинуть в СИЗО, там быстро расколется, а там будь, что будет, забывая о том, что скорее окажется там следователь Мортынов.
У важняка вырвалось:
— Вот бы всех этих ментов и врачей на перевоспитание в монастырь! На самый строгий пост. И вкалывать с восхода до захода солнца! На скотном дворе!
Не хотелось больше читать ответы на представления.
Но на глаза попало его обращение к председателю колхоза «Дружба»:
«…установлено… в период с 10 по 13 апреля 1993 года, в вечернее время, пользуясь тем, что мастерские колхоза… не закрываются, в присутствии сторожей проник в мастерские, где с использованием механического оборудования изготовил холодное оружие — самодельный меч… используя самодельный меч, совершил убийство трех… в работе сторожей колхоза имеются недостатки по охране собственности колхоза, которые явились одной из причин и условий, способствовавших совершению преступления… прошу…»
Следующий лист оказался повторным запросом в колхоз, на который не соизволили ответить.
Уж эту мелкую сошку он мог закрыть…
Хозяйство в Волконском
Но ниже лежал ответ:
«…По вашему представлению о наказании лиц, позволивших Аверину изготовить нож… сообщаем: на общем собрании… мехпарка… Заведующий… проявил беспринципность… Сторожа… не сумели запретить Аверину вход на территорию мехпарка и использование точила… Собрание строго указало сторожам… зав. мастерскими… объявлен выговор…»
Выговорешник…
Поговорили и разошлись…
Выходило, следователя кидали…
— Вот вам и борьба с преступностью, — констатировал Мортынов.
8. Неожиданный сюрприз
Расследование катилось к концу, следователь Мортынов уже напечатал половину обвинительного заключения, которое вылилось в полста страниц, готовился к завершающему шагу, когда придут последние заключения, и он допечатает обвинительное.
А как же?
Думал, что дело уйдет с обвинительным в суд, где будут судить…
Хотя на душе скребло: как бы во второй раз не сорвалось…
Не отмазали психиатры…
Подумывал и о другом: все-таки вывезти Аверина в Оптину, пусть на месте покажет, где убивал, хотя и для этого пришлось бы на день выселить всю братию из обители.
Тут произошло неожиданное событие, которое чуть не изменило ход расследования.
Мортынов ругался:
— Всегда, когда кончаешь дело, жди какой-нибудь сюрприз.
На стол легло:
«Заключение 1486/04
от 2 сентября 1993 года…
Представленный на экспертизу обрез изготовлен из двуствольного охотничьего ружья…
Производство выстрелов из исследуемого обреза без нажатия на спусковые крючки… невозможно…
Четыре гильзы из семи, изъятых в доме Мосина, и одна гильза в доме Марченко, стреляны в левом стволе представленного обреза.
Две гильзы из семи, изъятых у Мосина, стреляны в правом стволе исследуемого обреза.
…Патроны, представленные на экспертизу, для стрельбы пригодны…»
— И где ж ты болталось?.. — разозлился Мортынов.
Выходило, раз у Мосина изъяты гильзы, которые стреляны в обрезе Аверина, он мог оказаться причастным к убийствам, что разворачивало следствие. Теперь обвиняемым мог оказаться и зять Аверина. С одной стороны, вроде ничего страшного, привлечь и его, но с другой — следствие затягивалось неизвестно насколько, и еще неясно, к каким последствиям могло привести и на кого вывести.
На ту же банду, которая мерещилась монахам и мирским, которые не верили, что один человек мог завалить мастера спорта по водному поло, Илью Муромца инока Трофима, крепыша инока Ферапонта, и их предположения могли оказаться оправданными.
— Это Козельск? — Мортынов набрал номер милиции.
— Да, дежурный слухает… — послышалось в ответ.
— Срочно ко мне «генерала» Мосина!
— Какова генерала Мосина?
— Тьфу, да Мосина, зятя Аверина.
— Какого Аверина?
— Да ты совсем сдурел? Убийцу монахов…
— А зачем? Ведь его уже расстреляли…
— Кого?
— Убивца.
— С чего это ты взял?
— Бабки говорят…
— Болван! Еще суда не было…
— А-а-а… А зачем Мосина-то?..
— А затем, что затем…
— Теперя понял…
Несколько дней Мортынов разрывал телефон, пока не доставили Мосина. Он приехал с большой сумкой.
— Что, изобретатель, в тюрьму собрался? — спросил Мортынов.
Бледный, как простыня, Мосин сидел, потупив взгляд.
— На, читай. — Мортынов подал заключение.
Когда Мосин прочитал, Мортынов спросил:
— Ну что, патроны-то чьи?..
Мосин упал головой на руки.
Помолчал, потом поднял голову:
— Я все расскажу… Только-только, у меня дите, у меня…
Мортынов:
— Слушаю…
После разговора Мортынов в протоколе записал:
«Перед началом допроса свидетель Мосин Г.Н. был ознакомлен с заключением эксперта номер… от 2 сентября 1993 года по проведенной судебно-баллистической экспертизе. После этого Мосину предложено дать показания по вопросам, затронутым в заключении эксперта…
Обрез и патроны
Свидетель Мосин показал следующее: Как я ранее давал показания, у меня имеется ружье 16‑го калибра, которое хранится в сейфе в доме моей матери в д. Булатово… Часть патронов, порох, дробь, пули, гильзы, прокладки, пыжи и приспособления для зарядки охотничьих патронов хранятся в доме Авериных, где я проживаю в д. Волконске… Где-то в начале апреля 1993 года я заметил, что часть заряженных патронов к охотничьему ружью пропала, а через некоторое время появились пустые гильзы. Я сначала не придал этому особого значения, а потом, когда Аверин Н.Н. показал обрез ружья 16‑го калибра, я понял, что Николай без моего разрешения брал мои патроны для стрельбы из обреза. Насчет этого претензий к нему не имел и не имею. После того как Николай ушел из дома вечером 17 апреля 1993 года, примерно через несколько дней я обнаружил, что у меня пропало 15 патронов к охотничьему ружью 16‑го калибра. Я понял, чо Николай взял у меня эти патроны. Патроны были точно такие же, какие мне показывал следователь во время допроса 16 июня. От следователя я узнал, что эти патроны были у Николая. В ходе предыдущих допросов и очной ставки с Авериным Н.Н. я говорил, что у меня не пропадали патроны к охотничьему ружью, т. к. я боялся, что ко мне могут быть применены какие-нибудь санкции за плохое хранение боеприпасов к моему ружью. Однако теперь я даю правдивые показания. Николай — мой родственник, если бы он попросил у меня патроны, то я бы дал их ему. Для меня эти патроны не представляют ценности. Претензий к Аверину не имею. С моих слов записано верно… Подпись…»
Когда Мосин расписался в конце листа, Мортынов посмотрел на сумку и сказал:
— Иди…
Мосин попятился:
— Значит, не в каталажку…
— Да-да… И больше не «изобретай»…
А про себя подумал: «Благодари, что не отдал тебя операм. Они бы свое не упустили. Сделали бы групповуху… И загремел бы к родственничку…»
Когда Мосин тихо-тихо прикрыл за собой дверь, Мортынов вложил в печатную машинку чистый лист:
— Придется отказывать…
Из каретки пополз лист с текстом:
«…В период с 1 по 17 апреля 1993 года гр-н Аверин, зная, что родственник хранил снаряженные патроны… в картонной коробке под кроватью в доме, где они совместно проживали… похитил 6 снаряженных охотничьих патронов 16-го калибра, а затем еще 15 аналогичных патронов. Первые… использовал при стрельбе из… обреза, гильзы стрелянных патронов возвращены в то место, где их хранил Мосин. Остальные 15 патронов взял с собой в монастырь “Оптина пустынь”, чтобы использовать в убийстве монахов, однако обрез и патроны использованы не были.