— Кто лечился? Я не лечился… — вырвалось у адвоката.
Судья:
— Защитник, будьте внимательны…
Секретарь продолжала:
«Дома имел иконы… Перед едой молился… По праздникам и выходным ходил в церковь… В конце 1989-го перестал верить в Бога, а стал верить в Сатану…»
«Корчил из себя…»
Секретарь писала слова матери:
«Я сказала: это болезнь, нужно лечиться… Он: ничего не понимаешь, со мной разговаривает Бог… Я возила сына в Ригу к экстрасенсу, возила к колдуну, ничего не помогало. Два раза сын резал вены».
«Кому мальчишеская забава, а для кого кое-что посерьезнее».
Страсть мальчишек брататься перед призывом в армию знакома каждому судье.
Секретарь записывала:
«Никому не угрожал… С монахами Оптиной пустыни связан не был. Когда Николаю стало плохо, ему говорили: “Попы тебе помогут”. Он обратился в монастырь за помощью. Ему ответили грубо: “Молись”. Он сказал, что молится. Сыну сказали, что мало молится. Он не стал больше молиться Богу и ездить в монастырь».
«А что, с ним должны цацкаться?»
Секретарь записывала дальше:
«Спиртное стал употреблять понемногу с 1989… Чтобы спать и не слышать голоса… В 1991 году лечился в психбольнице в Калуге… После начал вести себя нормально, с год не пил спиртное… Он встречался с девочкой, все было у него нормально…»
Восиленко поводил носом, словно вынюхивая что-то.
Судья спросил про события на Пасху.
Секретарь записала за Татьяной Авериной:
«О происшедшем в монастыре мы узнали сразу, но никак не связывали с Николаем… Перед происшествием… 17 апреля сын помог сестре убраться на террасе. Сам повесил тюлевые шторы. Мы поужинали в 11 часу, его уже не было… Сын после 17 апреля дома не появлялся. Я думала, что уехал к женщине в Калугу… Меч, звездочку, обрез у сына не видела. По поводу оружия ничего сказать не могу…»
Аверина под возобновлявшийся и тут же прекращавшийся храп защитника рассказала, как ей показали найденные у звонницы вещи, и она опознала бескозырку сына… Как сумку и бескозырку опознали родные… Что не оказалось дома одной шинели.
Прокурор вскакивала и показывала на защитника:
— Ну это же невозможно!
Судья поводил рукой:
— Тише-тише…
Замена защитника могла затянуть дело.
Когда Аверина закончила, Полищук громко спросила:
— Скажите, ваш сын с сатанистами был связан? Может, он чье-то задание выполнял…
Аверина:
— Ни с какой религиозной организацией не связан. Не было у него таких знакомых…
— А в Киев ездил?
— В Киеве он не был.
— Вы говорите, в церковь ходил, а мне говорят — в Волконском от нее рожки да ножки…
— Да, рожки и ножки… Николай в церковь ходил, когда жил в Калуге.
Прокурорша посмотрела на судью:
— Вот видите, а игумен нам тут…
Все-таки пришлось объявить перерыв. Адвокат в буфете выпил стакан крепкого кофе и пришел в чувства, и заседание продолжилось.
Допрашивали родню. Выслушали брата Аверина Николая, Игоря. Рассказ его мало чем дополнял рассказ матери, но судье особенно запомнилось, что Аверин Николай продавал водку на дому, но сам не пил; что верил в Бога, но потом перестал; что хотел покончить жизнь самоубийством, Игорь пытался его переубедить, но потом сам понял, что в жизни ничего хорошего нет; что любимое число у Николая — три «6»…
Муж сестры Аверина, Мосин Геннадий, говорил о ружье, о бескозырке, которую опознал. Схитрил и умолчал про пропажу патронов, боясь самому попасть под раздачу, и все спрашивал судью: «Сколько Николаю дадут?», на что слышал: «Вопросы суду не задают…»
Тетка Аверина, Найкина, старалась выгородить себя и привирала:
— Мне показали фоторобот убивца… Я сказала, что похож на племянника… Мне сказали, чтобы позвонила в милицию, если появится… Неделю его не было…
Но потом говорила, как было на самом деле:
— Пришел утром… когда готовила еду поросенку… Сказал: «Два дня не ел, не спал»… Я накормила… Сказала, что же он наделал, убил трех монахов… Он: «Сам не знаю, хотел сделать хорошее, а откуда-то появился третий, и я его зарезал…»
От слов: «сделать хорошее» в зале ахнули.
А адвокат причмокнул.
Тетка путалась-выпутывалась:
— Он лег… Сидела, разговаривала, он говорил, что хотел пойти в милицию и сознаться, что убил монахов, но откуда-то взялся третий. Ругал Бога. Сказал, что жизнь его окончена, жизнь его на небесах… Сказал, что пойдет домой и застрелится. Когда уснул, решила позвонить матери с отцом. Через десять минут приехала милиция. С ней был отец Николая. Его увезли…
Рогчеев по ходу допросов листал тома.
В списке свидетелей ставил галочки и приглашал следующих.
Свидетель Карнаух Игорь:
— …я на дне рождения… приехал на «Яве»… Николай попросил отвезти: «Мне очень нужно в Козельск…» Я сказал: «Возьму шлем и поедем»… Я выпил стопку водки… Когда доехали до Козельска, он попросил в монастырь… Но я не доехал, так как дальше стоял пост ГАИ: «Извини, дальше не поеду…» Он слез… Я уехал…
«Поддатенький, — улыбался судья. — А от следователя скрыл».
Свидетель Баева Антонина:
— …я работала в магазине «Калуга»… мужчина в плаще просил выгравировать на ноже три «6»… Спустя месяц, как прошел фильм об Омэне. Мы еще поговорили об этом фильме… Одна организация хотела на названии выгравировать «666», но милиция не разрешила, и они заменили «6» на «8»….
Фильм ужасов «Омэн…» принес много бед.
Свидетель Гусева Татьяна:
— …я гравер в магазине «Калуга»… приходил, просил выгравировать «666»…
Свидетель Бетев Василий:
— …приходил Аверин… поточить заготовку… у нас точат лопаты и всякое прочее… вышел с заточенной пластиной…
Хотел кое-что скрыть, но судья поинтересовался:
— Вы разве так говорили на предварительном следствии?
Бетев оправдывался:
— Я забыл, Аверин несколько раз ударил ножом по столу. Мой напарник его остановил…
И разревелся, как мальчик, и пробормотал:
— Простите, я больше не буду…
Рогчеев посмотрел на часы и поинтересовался:
— Успеем до обеда еще одного допросить?
Адвокат широко открыл глаза:
— Успеем!
Судья попросил:
— Позовите отца обвиняемого — Аверина Николая Кузьмича…
Аверин-старший облокотился на тумбу и рассказывал:
— …У меня пять детей… Николай третий по счету… 24 апреля мне позвонила Найкина и сказала, что Коля у нее. Я заехал в милицию. Там заставляли меня надеть бронежилет, сказали, что Николай может стрелять… Дома у сына я не видел холодного оружия… Я не боялся, что он меня застрелит… Я вошел в дом за Найкиной. Сын спал на кровати. Я позвал Зубова. Он прошел к Николаю. Потом Зубов мне сказал, что в ногах у сына лежал обрез, показал его мне.
Судья посмотрел в список:
— А Зубова вызвали?
Секретарь:
— Его в списке нет.
Полищук:
— Даже не допросили главного героя…
— Главный герой-то вот! — Судья показал пальцем на Аверина-старшего.
И, захлопнув том, воскликнул:
— Война войной, а обед по расписанию! Встречаемся через час тридцать здесь…
Восиленко потянулся:
— Хавать пошли…
А ему заседатель:
— А, похмелиться?
В 14 часов 30 минут заседание продолжилось.
Свидетель Касатов Михаил рассказывал:
— …я продал шинель Николаю за бутылку водки…
Свидетель Тазов Александр:
— …я продал Аверину за тысячу рублей солдатскую шинель…
Свидетель Юров Николай:
— …я продал Аверину за бутылку водки солдатскую шинель…
«Коллекционер…»
Свидетель Дудров Виктор:
— …у меня на дне рождения Карнаух… Пришел Аверин и Карнауха просил отвезти… потом уехал…
Судья:
— Следующего пригласите…
Секретарь вышла в холл и вернулась:
— Все…
Судья пробежал по списку:
— Остались… Что-то военврачи не явились… Такая вот у нас дисциплина в армии… А как по… — чуть не выдал: «По Белому дому стрелять», — тут они мастаки… Паломниц нема… Монахинь… Да из монахов один Артюхин… Ладно, какие будут предложения? Можем окончить судебное следствие в отсутствие неявившихся свидетелей?..
Вот тут-то и нужен был игумен Мелхиседек, который бы отстаивал интересы обители, потребовал бы вызывать и вызывать свидетелей всех до одного, искать заказчиков, сатанистов, наводчиков. Если надо, позвать братию. Не умерли бы, приехали и крестным ходом обошли бы суд…
Но ни его, никого из братии не было.
Не поспели потерпевшие: брат Трофима, мать Василия, отец Ферапонта. Их бы дождаться.
А призванный защищать убийцу Восиленко боролся со сном после буйной ночи в консультации.
Полищук:
— Давно пора кончать…
Судья:
— Будете оглашать материалы…
Полищук взяла три тома, перелистывая страницы, что-то бубнила себе под нос, что различались лишь редкие слова и фразы «акт…», «психически больной», «нуждается», мусолила заключения экспертиз, звучало: «трупные пятна», «порезы», «отпечаток пальца»…
А потом вернула тома судье.
«И все?» — сверкнули вопросами глаза заседателей.
Даже судья хотел что-то сказать…
Может, огласить хотя бы показания убийцы, хотя бы одно, чтобы расшевелить участников процесса, который еще мог свернуть с проторенного пути, прочитать то же письмо отца инока Ферапонта, разведчика в войну, который просил высшей меры наказания, а если нет, то чтобы содержал его, больного, лишенного помощи убиенного сына, и смотрел открыв рот на Полищук, которая стала причесываться, и на кителе выступили грелки-груди…
На адвоката даже смотреть не стал: ему все до лампочки…
Помолчав минуту, Рогчеев сложил руки сверху томов и произнес:
— Судебное следствие закончено. 3 декабря в 14 часов прения сторон… Доведите до защитника…
Секретарь подошла к Восиленко и громко произнесла в ухо:
— Уважаемый, прения…
— Я готов! — Тот снова резко поднялся.
— Да не сегодня…
— А-а… Всегда готов… — бросил и сел.
Женщина-заседатель зажала ротик от смеха, а мужчина-заседатель позеленел.