Настало утро. По аллеям сада с криками пролетели бойкие дрозды. С шоссе в Эври послышались шаги идущих на работы крестьян. Но ничто не нарушало тихого молчания в библиотеке, и только шелест страниц тетради, которые время от времени переворачивал старый судья, да вздохи и стоны, долетавшие из запертой кладовой, нарушали эту тишину.
— Прежде чем начать, — сказал отец Планта, — я должен, господа, еще проверить ваши силы. Вот уже двадцать четыре часа, как вы на ногах…
Но доктор и агент тайной полиции заявили, что они чувствуют себя хорошо. Желание узнать, в чем дело, победило их усталость. Наконец-то они получат ключ к этой кровавой загадке!
— Пусть будет по-вашему, — сказал мировой судья. — В таком случае прошу вас слушать.
XII
Двадцатишестилетним молодым человеком граф Гектор Треморель представлял собой завидный образец прожигателя жизни, бесполезного и даже вредного и для себя, и для других, рожденного только для того, чтобы играть всеми и всем.
Молодой, знатного происхождения, изящный, владеющий миллионами, отличающийся железным здоровьем, этот последний представитель древней фамилии самым глупым и недостойным образом расточал свою молодость и доставшееся ему наследство.
Однажды во время ужина в каком-то парижском кафе он вышвырнул в окошко всю посуду, за которую с него взыскали тысячу луидоров. В другой раз весь Париж вдруг с удивлением узнал, что он похитил у одного известного банкира жену, мать семейства, и укатил с ней в Италию. Затем, попав в Баден, он сорвал там банк и на другой же день после сорокачасовой игры проиграл одному русскому князю сто двадцать тысяч франков.
— После нас хоть трава не расти! — восклицал он.
Но трава перестала расти для него еще при жизни.
В одно утро к нему явился лакей и сказал:
— Сударь, там внизу, в прихожей, дожидается судебный пристав. Он хочет описывать мебель.
Гектор зевнул, потянулся и ответил:
— Ну что ж? Скажи ему, чтобы он начинал с экипажей и лошадей, и приходи одеть меня. — А потом поднялся и проговорил: — Стало быть, конец всему…
Менее чем через час он уже был готов. Прикрепив по обыкновению к жилетке часовую цепь, украшенную бриллиантами, он положил в боковой карман пиджака пару щегольских английских пистолетов и, отослав слугу, достал из письменного стола последние крохи. Их оказалось всего только десять тысяч и несколько сотен франков.
Решившись покончить с собой, он отправился к своей любовнице, которая занимала небольшую квартиру близ площади Мадлены за шесть тысяч франков в год.
Эту любовницу Гектор восемь или десять месяцев тому назад подобрал где-то в полусвете, где она была известна под именем Дженни Фанси, настоящее ее имя было Пелажи Тапонне. При протекции графа Тремореля мисс Фанси пользовалась в парижском полусвете шумным успехом благодаря своим костюмам и красоте. У нее были маленькие, изящные ручки, миниатюрные ножки, роскошные волосы, белые зубы, но красивее всего были ее глаза, то наглые, то темные, ласковые, вызывающие, большие черные глаза, способные, кажется, расшевелить даже камень.
Граф Треморель подобрал девушку на каком-то танцевальном вечере где-то в подвальном этаже, куда он попал случайно. Он застал ее там танцевавшей рискованные па в рваных ботинках. И менее чем за двенадцать часов она переместилась вдруг из поражающей бедности в такую светскую обстановку, о которой даже не смела и мечтать. Проснувшись утром в грязной постели в меблированной комнате, которую снимала за двенадцать франков в месяц, она ложилась вечером под атласным пологом на ложе из палисандрового дерева. Но эта обольстительная перемена удивила ее меньше, чем это можно было предполагать. А двое суток спустя мисс Фанси уже приструнила всю прислугу. Ей повиновались с первого ее взгляда, а портнихи и модистки ходили перед ней на цыпочках.
Тем временем первое впечатление новизны скоро прошло, и Дженни, большую часть дня проводившая в одиночестве в своем хорошеньком будуаре, не знала, чем заняться. Ее туалеты, которые ничем не напоминали прежние, уже не радовали ее. Женщина не может быть счастливой вполне, если сознает, что ее счастью не завидуют соперницы. А ее соперницы завидовать ей не могли, потому что вовсе ее не знали, так как ей было строго запрещено появляться перед ними, чтобы не скомпрометировать графа. Зачем же тогда ей карета! Таким образом, все ее удовольствия составляли вечеринки у женщин ее круга, игра в баккара, где она выигрывала, и ужины, во время которых она только пробовала еду.
Все остальное время она скучала. Она скучала до отчаяния, ее снедала тоска по грязному переулку, где она жила раньше, по ее темному углу. Тысячи раз она умоляла Тремореля вернуть ее туда обратно, отказывалась от его роскоши, от его денег, слуг, просила его превратить ее в ту, кем она была раньше. Десятки раз она укладывала вещи, и каждый раз в самый последний момент ее удерживала искренняя к нему любовь.
Такова была женщина, к которой в минуту отчаяния в одиннадцатом часу утра явился граф Треморель.
Она не ожидала его так рано и была очень удивлена, когда он сообщил ей, что пришел к ней позавтракать. Он просил ее поторопить кухарку, так как времени было мало. И никогда еще мисс Фанси не видела своего любовника таким любезным и веселым. В течение всего завтрака его не покидало вдохновение.
Когда подали кофе, Гектор улучил момент и сказал:
— Все это, дитя мое, только предисловие к тому, что сейчас тебя очень удивит. Ты знаешь, я разорен.
Это поразило ее. Казалось, она его не поняла.
— Я разорен, — настаивал он все так же весело, — разорен совсем!
— Ты смеешься надо мной, — ответила она. — Ты шутишь…
— Нет, я очень серьезен. Тебе кажется это невероятным, не правда ли? Что же делать? А все-таки это так.
Дженни большими глазами посмотрела на него.
Он не разыгрывал комедию. Его правдивость была ясна без всяких сомнений. Он даже не старался подбирать выражения.
— Но… Тогда… — проговорила мисс Фанси.
— Что? — спросил он ее. — Ты хочешь свободы? Это само собой разумеется!
На самом деле она не знала, радоваться ей или печалиться.
— Да! — подтвердил он. — Я возвращаю тебе свободу.
Дженни сделала жест, который Гектор истолковал ошибочно.
— Будь спокойна, — сказал он. — Я не брошу тебя так. Я не желаю, чтобы завтра же ты очутилась, как рак, на мели. Квартира снята на твое имя, тебе остается обстановка, да, кроме того, я еще позаботился о тебе. У меня в кармане приготовлены деньги для тебя — это все, что у меня осталось, и я принес их тебе.
И, подражая лакею в ресторане, он положил на тарелку свои последние десять тысяч франков и подал ей.
Она отшвырнула их от себя.
— Ну что же! — возразил он тоном человека, привыкшего смотреть на нее, как на дитя. — Это очень доброе движение души, дитя мое. Очень, очень похвально с твоей стороны. Я всегда думал и высказывал это открыто, что ты хорошая девушка, настолько хорошая, что тебя вовсе не понадобится исправлять.
Да, эта мисс Дженни Фанси была действительно хорошая девушка, потому что, вместо того чтобы сграбастать деньги и вытолкать Гектора за дверь, на что она имела полное право, она попробовала его утешить и ободрить, так как считала его действительно очень несчастным человеком.
Как только Треморель объявил ей, что теперь уж он остался без гроша за душой, она уже больше его не боялась и, как это часто случается с женщинами ее темперамента, полюбила его сильнее.
Угнетенный долгами, лишенный крова, Гектор не был для нее так страшен. Он уже не будет платить ей за свою власть над ней, он больше не миллионер, игравший ее судьбой по своему капризу, не тиран, не нечто проклятое. Разоренный, он сошел со своего пьедестала, стал таким же, как и все другие, для него стали общими их законы, и только своей поразительной красотой он еще может выделяться из толпы. А затем, приняв хитрость за благородное движение сердца, Фанси до глубины души была тронута этим подарком в десять тысяч франков.
— Ты еще не так беден, — сказала она, — если располагаешь такой суммой.
— Э, дорогое дитя, — воскликнул он, — ведь это едва ли та сумма, которую я тратил на тебя в месяц. Кроме того, два или три раза я давал тебе по столько же на бриллианты, чтобы ты могла появляться на вечерах.
Она подумала и, удивленная так, точно ей открыли глаза, ответила:
— Да, да, это правда. Но я могу тратить гораздо меньше, совсем мало, и быть в то же время счастливой. Уверяю тебя. Прежде, когда я не была еще с тобой знакома, когда была молода — мне уже девятнадцать лет, — десять тысяч франков казались мне сказочной суммой, но что легко наживается, то еще легче проживается.
Она пыталась засунуть деньги графу в карман, но он увернулся.
— Тогда сохрани их, подержи у себя… — сказала она.
— Что же мне с ними делать?
— Я не знаю, но мне кажется, что этими деньгами можно нажить другие. Поиграй на бирже, в тотализаторе, в рулетку в Бадене, испытай что-нибудь еще. Я слышала, что есть люди, богатые, как короли, которые начали без гроша и в то же время не обладали твоим образованием. А ты ведь все видишь, все знаешь. Почему бы тебе не поступить, как они?
Она говорила быстро, с воодушевлением женщины, которая хочет, чтобы ее идея одержала верх. А он, глядя на нее, приходил в изумление от такой рассудительности, от такого равнодушия к собственным интересам.
— Ведь ты поступишь так? — настаивала она. — Поступишь, не правда ли?
— Да, ты хорошая девушка, — ответил он. — Но бери эти деньги, я их дарю тебе, и, пожалуйста, не беспокойся ни о чем.
— А ты? У тебя самого-то есть деньги? Осталось ли у тебя что-нибудь?
— У меня еще…
Он остановился, порылся в карманах и пересчитал золотые монеты в кошельке. Этого с ним раньше ни разу не случалось.
— Черт возьми! — воскликнул он. — Да у меня еще триста сорок франков! Этого для меня много, так как мне нужно всего только десять луидоров, чтобы дать твоей