— Очень неприятное дело, господин комиссар, — заявил он вместо приветствия.
Он повел их в маленький дворик, где стояла тяжело груженная телега, запряженная серой клячей. Груз был прикрыт старыми тряпками, однако распространявшаяся из-под них затхлая вонь не оставляла сомнений относительно его природы. Позади телеги высился частокол, скрывавший гигантский котел, откуда валил густой черный дым.
— Здесь перерабатывают рога, копыта и остатки требухи, — объяснил подошедший Рабуин.
С помощью пристава он сдернул с телеги тряпье. Вонь стала еще сильнее. Бурдо вытащил трубку и живо раскурил ее. Достав табакерку, Николя схватил понюшку и вскоре с наслаждением начал чихать.
Сваленные вперемежку копыта, рога и прочие несъедобные останки покрывал плотный черный слой осенних мух, отчего разглядеть что-либо в подробностях возможности не представлялось. И все же, приглядевшись, они различили бледное, пожелтевшее лицо, смотревшее на них мертвыми глазами. На этом юном, почти детском личике застыло выражение ужаса и изумления. Скорее всего, тело сбросили на ужасную кучу откуда-то сверху. Николя приказал снять труп с телеги. Призванные на помощь рабочие, вооружившись деревянными лопатами, аккуратно поддели его и опустили на носилки. Размахивая сорванной с куста веткой, чтобы отогнать назойливо жужжащий перед лицом рой мух, Семакгюс склонился над телом.
— Молодая девушка или женщина, приблизительно… гм… восемнадцати-двадцати лет… Отметинки от оспопрививания. Глаза голубые, насколько можно сейчас судить. Зияющая рана на шее. Практически без одежды. Рубашка… Дезабилье в полоску.
— Время смерти?
— Трудно сказать. Надеюсь, вскрытие поможет определить.
— Кто ее нашел? — спросил Бурдо.
— Рабочие, что приходят утром опустошать телеги, — поторопился ответить толстяк.
Он указал на высокую дверцу.
— За ней расположен наклонный желоб. Кишки сами соскальзывают в котел. Обычно тот, кто этим занимается, не смотрит, что он сбрасывает.
— Тело могло остаться незамеченным?
— Конечно. Они сами говорят, что выполняют свою работу не глядя, лишь бы по сторонам ничего не сыпалось.
— Тогда отчего они вдруг обратили внимание на то, что сбрасывают?
Толстяк разжал руку и протянул Николя маленький круглый предмет.
— Лучи восходящего солнца осветили эту штуку, и она заблестела. Вдобавок им показалось, что сегодня телега легче, чем обычно.
— Бонбоньерка, — произнес Николя, вертя в руках сияющую коробочку.
Позолоченная, украшенная искусно выполненной гирляндой из зеленых камней, она имела эмалевую крышку с изображением четырех амурчиков, выпускавших птичку из клетки. Вокруг рисунка вилась надпись «Амур гравер» и четверостишие:
В детстве амур не помышлял ни о чем,
Лишь о свободе птичек.
А мы, повзрослев, мыслим только о том,
Что нашей душе стало ближе.
Николя попросил у Семакгюса очки: корабельный хирург все чаще вынужден был прибегать к помощи сего прибора, и это его ужасно раздражало его. Получив очки, Николя сложил их пополам, дабы стекла оказались друг над другом, и воспользовался ими как увеличительным стеклом. Внимательно оглядывая бонбоньерку, он в конце концов отыскал клеймо в виде головы легавой собаки. Удовлетворенно вздохнув, он открыл коробочку.
— Друзья мои, — объявил он, — это коробочка для пилюль…
Пристально рассмотрев ее содержимое, он вскрикнул от неожиданности.
— Шпанская мушка! Какое отношение может иметь афродизиак к этой девушке?
— Возможно, она была девушкой для утех, — произнес Семакгюс. — Эти жучки помогают наименее отважным мужчинам и способствуют возбуждению матки у самых холодных женщин.
Николя знал, что в области афродизиаков познания Семакгюса отличались исключительной глубиной, но он до сих пор не мог понять, являлись ли причиной тому медицинские штудии или опыт бывшего либертена. Еще он подумал, что в ходе расследования этот афродизиак появился уже второй раз. Тотчас мысль повлекла его дальше.
— Рабуин, — спросил он, — как ты считаешь, каким образом этот предмет мог попасть на глаза работникам? Впрочем, мы обязаны отблагодарить их за честность.
— Скорее всего, он выскользнул из кармана ее платья… Там есть кармашек…
Николя размышлял, пытаясь соединить воедино разрозненные сведения. Ему не хватало одной детали.
— Мне необходимо знать, какой путь проделала телега и за какое время, если, конечно, это возможно. Так что приведите мне возницу.
Толстяк с выпученными глазами выступил вперед.
— Вам следует знать, господин комиссар, что телеги подъезжают сюда беспрерывно, одна за другой, в течение всего дня. Последняя прибывает около трех часов ночи, ее возница возвращается сюда к семи утра, чтобы забрать ее. Но сегодня он не пришел…
— Интересная подробность, которая сама по себе ограничивает возможное время совершения преступления. Если Семакгюс сумеет внести кое-какие уточнения, мы подберемся совсем близко к истине, — проговорил Бурдо.
— Совершенно справедливо, Пьер, — поддержал его Николя. — Итак, выстраиваем план кампании. Тело надо отвезти в мертвецкую, где господин Семакгюс произведет тщательный его осмотр. Если, разумеется, вы, Гийом, не возражаете.
Хирург кивнул в знак согласия.
— Пьер и Рабуин, вам два задания. Найдите мне возницу этой колымаги. Я хочу допросить его. А бонбоньерку или коробочку для пилюль — называйте как хотите — мне хотелось бы показать эксперту, способному определить ее происхождение. Это ценный предмет, и я не сомневаюсь, что можно отыскать его изготовителя. Исходя из того, что он скажет…
Он взглянул на часы.
— Встречаемся в Шатле ровно в шесть. Бурдо, что у вас еще по второй жертве?
Мысли вихрем проносились в голове Николя.
— У нас, к сожалению, имеется всего лишь экипаж доктора, — произнес он, отвечая самому себе.
— Нет, — сказал Бурдо, — я на всякий случай нанял еще один, он следовал за нами. Что же касается второй жертвы, то удача мне улыбнулась. Мои осведомители быстро обнаружили, что ниточка ведет в мир любителей галантных похождений. В этом мире все всех знают, и стоит кому-нибудь исчезнуть хотя бы ненадолго или изменить привычки, как начинается переполох, словно на птичьем дворе.
Выбив трубку и спрятав ее в карман, инспектор извлек на свет очки и, расправив бумагу, принялся читать:
— Девица Жюли Жанна Маро, уроженка Шампани, из деревни Сюзонкур, девятнадцати лет от роду. Сирота; отец и мать жительствовали в той же деревне, владели виноградником; прибыла в Париж год назад, хотела наняться в услужение. Встретила даму Ларю, акушерку с улицы Бур-Лабе, промышляющую сводничеством. Ларю продала ее одному малому, из числа своих знакомцев, с которым у нее давние отношения, и тот, несмотря на крики и протесты девицы, лишил ее девственности, и мамаша Ларю принялась беззастенчиво торговать ее прелестями. Быстро поняв, что она не имеет от своих трудов никакого дохода, девица ушла от нее и устроилась у мамаши Иларии, в тупике Сен-Фиакр. Сводне она понравилась, та стала заботиться о ней, и вскоре девица стала украшением ее сераля. Ее прозвали Этуаль и известили всех, что взошла новая звезда. Вакханалии пришлись девице по вкусу, и она стала принимать участие в вечерах и ужинах, где царил самый неприкрытый разврат.
— Мои поздравления! Однако поиски надо продолжить. Кто был ее покровитель? А может, их было несколько? Кроме денежных поклонников, у нее наверняка был какой-нибудь смазливый вертопрах для собственного удовольствия. Какие места она посещала? Словом, ищите, вы прекрасно знаете, как браться за такое дело, и выполните все лучше меня.
Труп водрузили на повозку караула, набросали поверх тряпья, и кортеж двинулся в сторону города. Опустив окошко, Николя высунулся из кареты и окинул взором отходившую вбок улицу.
— Не забудьте про скотобойню возле Инвалидов, это совсем рядом с нашим благословенным островом. Проверьте, не останавливалась ли там эта колымага.
Он рассуждал громко, но Семакгюс лишь слушал его, не считая нужным отвечать.
— Нам крайне необходимо определить, когда и где тело бросили на кучу кишок, — то ли для того, чтобы его нашли, то ли для того, чтобы оно бесследно исчезло в котле на острове Лебедей.
— А как же бонбоньерка? — спросил Семакгюс. — На дорогих безделушках часто пишут имя дарителя или одариваемого.
— В этом-то и загвоздка! Не верю, что такое сокровище забыли, тем более, девушка была полураздета. Уверен, коробочку специально засунули в одежду, чтобы привлечь внимание к трупу.
— Вот вы и ответили на свой вопрос. Кто-то хотел, чтобы тело было найдено.
— Без сомнения. Продолжим. Убийца кладет тело на кучу кишок и засовывает в одежду бонбоньерку, в надежде, что жертву обнаружат.
— Согласен, но на коробочке нет ни одного имени!
— Вы правы, совершенно правы!
И он дружески хлопнул по плечу озадаченного Семакгюса.
— Разве самая большая хитрость состоит не в том, чтобы суметь притвориться, что ты попал в ловушку, которую тебе расставили?
— Я вас не понимаю.
— Не кажется ли вам, что мы имеем дело с изощренным умом? Эта бонбоньерка призывает нас делать ставку на нашу сообразительность.
Семакгюс забеспокоился: похоже, Николя лихорадило. Неужели бред, который он несет, является последствием вчерашнего ранения?
— Я окончательно перестал понимать вас.
— Все правильно, все верно. Подумайте. Если бы эта бонбоньерка, явно дающая нам нить для поиска, вывела бы нас к своему владельцу или к тому, кто получил ее в подарок, мы бы непременно занесли обладателя сей коробочки в разряд подозреваемых. А, значит, тот, кто специально подбросил нам эту улику, добился бы своей цели, из чего следует, что мы не можем рассматривать эту вещицу как прямую улику.
— Вместо того, чтобы…
— На коробочке нет имен, и задача наша усложняется; тем не менее, решив ее, мы сможем определить подлинное значение найденных нами улик. Напоминаю вам, что после установления орудия убийства главным подозреваемым стал герцог де Ла Врийер. Тем более что орудие исчезло, а герцог не смог дать убедительный ответ, где и когда оно могло пропасть. Мы по-прежнему не знаем, где находился герцог в ночь первого убийства; это означает, что он не имеет алиби. Надо постараться установить его местопребывание еще и на то время, когда произошли еще два убийства, и полагаю, с