Гость расстегнул портфель, лежащий у ножки кресла, и сказал:
— Грампластинка. Опера «Далибор» Берджиха Сметаны. Самый финал. Арию Далибора исполняет Иван Ершов из Мариинского театра. Позвольте вам её подарить.
— Приму с большой радостью! — расцвёл Кутасов и, поднявшись, сказал: — А давайте мы её послушаем. У меня «Монарх». Отличное звучание.
— С удовольствием! Много времени не займёт. Одна сторона всего три минуты.
Напольные часы мерно, с печальным, точно похоронным боем, пробили три.
Хозяин подошёл к граммофону, поставил пластинку на «блин», и в этот самый момент зазвонил дверной электрический звонок.
— Простите, пойду открою.
— Да-да не беспокойтесь. Я подожду.
Когда Кутасов скрылся за дверью, гость вытащил из портфеля завёрнутый в газету небольшой предмет. Он снял пластинку, открыл крышку граммофона, опустил предмет внутрь, проделал какие-то манипуляции и убрал газету в карман. Потом поставил крышку обратно и вновь водрузил пластинку на диск. Плюхнулся в кресло, допил коньяк и с наслаждением потянул сигару.
Нефтепромышленник появился через несколько минут. Вид у него был несколько растерянный. В руках он держал книгу.
— Странный какой-то посыльный. Из «Русского книжного магазина Франца Говорка», что на Житной 21. Вот, книгу принёс. Говорит, мол, покупатель оплатил и просил доставить ровно в три пополудни. Я его убеждаю, что это ошибка, а он мне: «Нет, ваш адрес в квитанции указан: Иеронимова «15», господину Кутасову. Лично в руки». Пришлось взять. Но зачем она мне?
— Ну и хорошо! А о чём книженция? Интересная?
Хозяин опасливо протянул коробку с неразрезанными листами. На ней чернела надпись: «Осмотр трупа на месте происшествия», Издание Министерства Юстиции, 1917 год.
— Чертовщина какая-то. А давайте я её заберу, чтобы вас не расстраивать?
— Избавьте меня от такого подарка, ради Господа! — повеселел Абрам Осипович.
Визитёр щёлкнул луковицей карманных часов, покачал головой и извинился:
— Ох, надо бежать! Благодарю за угощения.
— А как же опера? Вы так её и не послушали?
— Ничего-ничего! Я имел счастье присутствовать на премьере в Мариинском театре в девяносто девятом году. Спасибо матушке, покойнице. Прививала непутёвому гимназисту любовь к прекрасному. А Иван Васильевич Ершов — что вы! — тогда был бесподобен! До сих пор перед глазами стоит. Глыба! Обязательно послушайте.
— Сейчас и поставлю.
— Честь имею кланяться, дорогой Абрам Осипович.
— И вам всего доброго!
Кутасов вернулся в залу. Ещё не придя в себя от чьей-то глупой шутки с отвратительной книгой, он, будто причёсываясь, провёл левой ладонью по бритой голове, подошёл к граммофону и медленно, чтобы не сорвать пружину, принялся накручивать ручку…
II
В Праге выпал первый снег. Зима торопилась занять город. Она не дождалась всего нескольких дней до своего календарного начала и ровно в три пополудни выбросила на землю бесчисленное количество белых перьев, точно выпущенных из разрезанной в небе гигантской перины.
Ардашев затопил в кабинете камин. Дрова издавали лёгкий треск, и комната наполнилась ароматом горящей ольхи. Неожиданно дверь открылась, и на пороге возник Войта.
— Разрешите погреться у вашего камелька?
— Заходите, Вацлав.
— На улице холодно. Извозчики грубые. Инспектор Яновиц злой. Кажется, сама природа, включая человеческих существ, решила меня сегодня расстроить. Но не тут-то было! Я зашёл в контору — передо мной Мария, улыбается и предлагает сварить чашку кофе. Ну не счастье? Признаюсь, выпил без вас, шеф, но только о вас и говорили.
— Ладно, хватит баламутить. Присаживайтесь. Какие новости?
— Благодарю, — Войта умастился поудобнее, и, глядя на огнь, начал вещать: — По ситуации с убийством Плечки вы оказались правы. Расследование теперь контролирует контрразведка. Дело осталось у Мейзлика и инспектора Яновица, но о каждом шаге они докладывают капитану Гамплу. Отпечаток указательного пальца перчатки, обнаруженного на фляжке с «Амаретто», совпал с рисунком на коже правого указательного пальца перчатки убитого. Все найденные отпечатки пальцев в комнате Плечки принадлежат исключительно ему. Ни на дверных ручках, ни на подлокотниках или пепельнице не обнаружено папиллярных узоров посторонних лиц. Водитель «Рено», привёзший Плечку на Пражский вокзал, подтвердил, что Плечка нанял таксомотор на станции Кутна — Гора и велел везти в Прагу. И последнее: проводник «пятнадцатого» вагона поезда «Прага — Оломоуц» узнал на фотографической карточке в Плечке того пассажира, который отирался около «пятого» купе, и был почему-то в кожаных перчатках. Таким образом, все прямые сошлись в одной точке. Единственное, чего они не могут понять — чей агент был этот Йозеф Врабец. Русский, британский, французский или американский. А может, он двойной агент? Простите, шеф, но сдаётся мне, что вы прекрасно об этом осведомлены. Не хотите случайно им помочь?
— Видите ли, Войта, не стоит делиться всеми знаниями даже с самыми верными друзьями. Кто знает, как долго у вас с ними сохранятся добрые отношения.
— И то верно.
В двери появилась Мария.
— Клим Пантелеевич, простите, что прерываю ваш разговор. На проводе господин Кисловский. Он ждёт.
— Я возьму трубку.
— Мне выйти? — осведомился Войта.
— Нет, останьтесь.
Ардашев сел за стол, и снял телефон с рычага.
— Добрый день, Никанор Евграфович… Когда?.. Кто ещё там находился?.. Полиция была?.. Мы сейчас выезжаем. До встречи.
Ардашев и повернулся к помощнику и сказал:
— Едем на Иеронимова «15». Подробности расскажу по дороге.
Такси, как это было уже не раз, стояло неподалёку.
Уже в кабине автомобиля Клим Пантелеевич спросил Вацлава:
— Помните того старика, которого вы окрестили «преподавателем богословия»?
— Тот самый потерпевший, чей сейф в банке «Славия» взял Смутный и потом шантажировал?
— Он самый. В особняке его хорошего знакомого, только что прогремел взрыв. А знакомец этот персона не простая — нефтяной промышленник из России. Богат, как Крез. Дом на Иеронимова «15». Жена и дочь отдыхают в Париже. Горничной не было. Ушла за продуктами. Миллионер погиб. Ваши коллеги место происшествия осмотрели и уже укатили. Тело забрали. По их мнению, злоумышленник бросил бомбу в открытую форточку.
— Приехали, — проронил Войта.
Рядом с особняком собралась толпа. Рассекая её, точно два ледокола, Ардашев и Войта пробрались к дому. У порога их встретил Кисловский. Рядом с ним стояло ещё несколько человек, дымивших сигаретами.
— Господа, разрешите представить — Ардашев Клим Пантелеевич и его коллега пан Войта. Они из детективного агентства и будут нам помогать, — знакомил сыщиков старый эсер.
— Писатель Аристарх Сергеевич Долинский, — отрекомендовался высокий, худой человек в шляпе, очках, с усами и бородкой клинышком, в длинном, как солдатская шинель, пальто.
— Владимир Иванович Сухарев, купец, в добольшевистские времена держал аптеки в Самаре, — склонил голову в вежливом приветствии толстый господин невысокого роста с простоватым курносым лицом и обвислыми, моржовыми усами.
— Директор гимназии из Костромы, теперь уже бывший, Павел Емельянович Милосердов, — тряс руку Ардашеву жилистый, сутулый, с лысоватой, ещё не лишённой шевелюры головой, нафиксатуаренными усами и маленькими свиными глазками.
— Прошу, господа, — Кисловский пригласил войти внутрь.
Клим Пантелеевич миновал переднюю и оказался в зале.
На полу, стенах и даже занавесках виднелись следы крови. Окна были выбиты, в доме гулял ветер, на полу блестели осколки стекла. Мебель была перевёрнута. Обгорелые обои в самом углу напоминали о недавнем пожаре, который, судя по всему, дальше залы не распространился.
— Абрама Осиповича разорвало на части. Голова укатилась в угол к самому креслу, кисть улетела на книжный шкаф, левая нога попала под стол. Собирали по частям, — дрожащим голосом лепетал Никанор Евграфович. — До вашего прихода я не разрешил горничной проводить уборку. Да она и не смогла бы, наверное. Плачет беспрерывно. Вот и она.
Клим Пантелеевич приблизился к немолодой, лет сорока пяти, женщине с красными от слёз глазами. Он отвёл её в сторону и о чём-то беседовал минуты три. Затем выглянул в окно через пустую оконную раму.
Закуривая сигарету, Войта заметил:
— Тротуар под самыми окнами. И швырнуть сюда такой «подарок» большого труда не составит.
— Смею с вами, дорогой Вацлав, не согласиться, — покачал головой Ардашев.
Он поднял кусочек металла и спросил:
— Как вы думаете, что это?
— Похоже на осколок ручной гранаты.
— А какой?
— Точно не скажу.
— Тогда слушайте: данная граната стоит на вооружении Австро-Венгерской армии. На сегодняшний день — самая распространённая. Оснащена дистанционным взрывателем. Запал вставляется в верхнюю часть чугунного корпуса, на котором множество насечек, предназначенных для поражения живой силы. Отличается длинной загнутой проволочной ручкой-скобой, закрепляемой на поясном ремне, но есть и деревянная. Используется тёрочный запал с вытяжным шнурком и более простой, фосфорный, с фитилём. Он загорается от трения при срыве короткого тросика. Тёрочный механизм защищён обёрткой, пропитанной парафином. При приведении гранаты в действие, его надобно обязательно сорвать. Детонатор здесь гремучертутный. Масса его заряда, если я не ошибаюсь, всего два грамма.
— Откуда такие познания, шеф?
— Я любознательный. Но продолжу с вами спорить: знаете, какое у неё время горения замедлителя?
— Да, восемь секунд.
— И вы считаете, что погибший, находясь в комнате, и увидев залетевшую гранату, не успел бы выбежать в другое помещение за оставшиеся пусть пять или шесть секунд? — Ардашев уставился на собеседника.
— Успел бы. Если только не спал.
— А где тут спать?
— На диване, — указал рукой Войта.
— Но тогда бы он весь был залит кровью и мозговой жидкостью, а я этого не вижу. На кожаном покрытии остались лишь капли крови и следы огня.