– С удовольствием примем приглашение, – улыбнулся Скай.
Впечатления от пребывания в Гарт де Монте у волшебника остались гнетущие: вроде бы все злодеи наказаны, заговоры раскрыты, и никто непричастный к делу не пострадал, но радости Скай все равно не испытывал. Впрочем, горя, вины или другого какого сильного неприятного чувства тоже. Но на душе было как за окном – хмуро и тягостно. Возможно, гостеприимство Хахад слегка развеет душевную хмарь. К тому же вон как Ник оживился, а ему тоже несладко пришлось в Гарт де Монте, хотя держался травник молодцом. А уж сама Хахад какого страху натерпелась, когда ее схватили, притащили в замок и заточили в подвалы, стращали опять же и наверняка прощаться с жизнью советовали.
Знахарка всю дорогу беззаботно припоминала забавные истории из жизни: вон тот куст точь-в-точь как тот, под которым Хахад как-то довелось принимать роды у самонадеянной горожанки, решившей полакомиться ягодами в преддверии выхода сына на свет; а то дерево один в один как то, у которого она как-то встретила Лесного Хозяина со свитой, укрывшись от непогоды. И про травки рассказывала, и про местные обычаи, и про нечисть.
Скай больше слушал, а Ник то и дело задавал вопросы и даже пробовал шутить.
Разговор прервался лишь раз, когда подъехали к Круглому мосту. Всем захотелось лишний раз полюбоваться на изящество, с которым рукотворная конструкция вписалась в ландшафт. Мост по-прежнему был хорош, но серая река в сочетании с серым же, тяжелым и низким – вопреки благопожеланию знахарки – небом лишь усилили меланхолию, одолевающую волшебника. Он и сам точно не знал, что именно его удручает. А когда чего-то не знаешь и это что-то касается тебя, надо разобраться.
Когда они выехали на другой берег, Хахад на ходу объяснила Питу, как найти в городе ее дом, и вернулась к беседе. Увы, сосредоточиться на своих мыслях и одновременно слушать Хахад не очень-то получалось. Так что Скай решил разобраться со своим настроением позже: до Ларежа еще ехать и ехать, значит, времени для размышлений будет предостаточно.
Наконец повозка остановилась, и почти сразу Пит открыл дверцу со стороны Ская, выпуская «его мажество» под начинающийся дождик.
Хахад живо взбежала на крыльцо и недовольно цокнула, оглядев сломанную дверь. Скай и Ник спрятались под навесом, а Пит занялся лошадкой.
Знахарка впустила гостей и принялась хлопотать по хозяйству. Вскоре в небольшом домике стало светло, тепло и уютно: зажглись волшебные светильники, заработал Тепловик, заплясало в печке жаркое пламя, и совсем скоро запахло жарящимися лепешками.
– Вот сейчас поедим – и все печали разлетятся! – уверенно заявила Хахад, накрывая на стол. – От хорошей еды да с хорошими людьми за компанию все проходит!
Она весело подмигнула Скаю и пододвинула к нему миску с холодным мясом и горячими лепешками.
В дом вошел Пит, слегка подмоченный начавшимся дождем. Аккуратно стянул плащ, разложил его на скамье у входа и поспешил к огню и к столу.
Стоило приступить к еде в хорошо прогретой светлой кухне, под шум усиливающегося за окном дождя, как жизнь и вправду начала казаться не такой удручающей.
– Так что там стряслось с молодым Фортитусом? – с любопытством спросила знахарка, замешивая новую порцию теста.
Скай, занятый мясом, замешкался, и рассказывать начал Ник:
– Его убил Рорт.
– Зэ-э-э! – всплеснула руками Хахад. – Я-то думала, он только моих сородичей ненавидит! Что же такое молодой сотворил? Неужто девочку обидел? Вроде говорили, что она пропала… Но говорили еще, что нашлась.
Ник кивнул:
– Да, все верно: и обидел – точнее пытался, и пропала, и нашлась. Рейнард хотел убить сестру и подстроить все так, чтобы в этом обвинили нас.
– Напросился, получается, на злое заклинание! А что его отец? Не слишком убивался? Рорта наказал?
Хахад жарила лепешки и сыпала вопросами с живым любопытством ребенка, а Ник отвечал ей со степенной разумностью взрослого.
– Торн лишил Рорта рыцарского звания, но расстроился, как по мне, несильно. Да и было бы отчего расстраиваться! – Травник пренебрежительно поморщился и пожал плечами. – Доброго слова не стоит этот Рейнард.
– А кто стоит? – хитро поинтересовалась знахарка.
Ник недоуменно моргнул, потом чуть нахмурился и сказал:
– Ты стоишь. Скай и Пит само собой. А он не стоит.
– А ты сам? – не отставала Хахад.
– Не знаю… – Травник нахмурился сильнее. – Пользы с меня немного.
– Польза, она, знаешь, у каждого своя, – заметила знахарка, подкладывая Скаю новую порцию лепешек, а Питу – мяса. – Твоим друзьям с тебя польза всяко есть, а чужаку какому может и не быть пользы и даже может вред с тебя выйдет. Как тут рассудить правильно?
Она уселась за стол и, подперев подбородок руками, уставилась на Ника.
Тот задумался, отложил еду и некоторое время глядел в стол, собираясь с мыслями, потом поднял голову и сказал:
– Наверное, в этом и смысл: если друзьям с тебя польза, то стоит человек доброго слова. А если чужакам вред, то так им и надо. Рейнард своего друга предал, так что никаких ему добрых слов.
– Ну вот! – обрадовалась Хахад. – Я ж говорю: с тебя друзьям всяко польза есть!
Она улыбнулась Скаю и Питу, и те закивали: мол, конечно, есть, само собой, как не быть?
Хахад предложила остаться у нее, пока дождь не закончится, так что в дорогу они собрались лишь через пару свечек.
Когда Пит вышел готовить повозку, Ник собрался выйти с ним, но знахарка сказала:
– Погоди, мне с тобой поговорить надо. А ты, – она обратилась к Скаю, – сходи помоги приятелю, ладно?
Скай про себя хмыкнул, но спорить не стал: вот что это такое, а? Никакого почтения к «его мажеству»! А так-то размяться перед долгим-предолгим сидением в повозке он и сам собирался. Волшебник посмотрел на помощника: Ник выглядел настороженным, но не испуганным. Интересно, что же такое Хахад собирается сказать ему наедине? Обсудить травнические секреты, которые никогда-никогда не должны достичь ушей людей, далеких от сокровенных таинств травнического братства? Скай кивнул знахарке и вышел.
Когда Хахад сказала, что хочет поговорить с ним наедине, Ник на целый вдох успел испугаться. Но уже на выдохе сообразил, что раз она выставила Ская, то разглашать его, Ника, секреты не намерена. По крайней мере, не сразу.
– Я тебя вспомнила! – улыбнулась знахарка, едва они остались одни. – Правда, ты тогда совсем маленький был. Вот такой.
Она подняла руку над полом примерно в рост Розалинды.
– И звали тебя тогда по-другому. – Хахад пытливо посмотрела Нику в глаза. – Ты с дедушкой был. Зэ-э-э, золотой человек! Знал о травах почти столько же, сколько я! И поесть любил, и пошутить умел. Зэ-э-э! А ты все за ним ходил серьезный такой, строгий. Ой, погоди-ка!..
Знахарка вдруг всплеснула руками и метнулась к полкам у печки. Достала оттуда мешочек и вытряхнула на стол вяленые красные ягоды.
– Вот, вялить вишню с корицей меня твой дед научил – с тех пор и балую себя. А тебе они тогда очень-очень нравились. Бери.
Ник смотрел на подсушенные вишни и молчал. Яркое воспоминание накрыло его с головой: он идет по лесной тропинке, жует терпко-вязкую, жутко вкусную вишню, в воздухе пахнет сырой после недавнего дождя землей и прелыми листьями с нотками лесной земляники и безвременника. А перед ним шагает кто-то родной и знакомый в поношенном сером плаще и высоких сапогах. У него седая голова и большой мешок, набитый травами, на спине, а посох он потерял позавчера в болоте. Это дедушка. Он останавливается, чтобы повернуться, – и воспоминание гаснет.
Оттого что он не смог увидеть дедушкино лицо, не вспомнил, какой он, его дед, Нику стало холодно и тоскливо. Будто он остался один в густом лесном тумане и не знает, куда идти и зачем. Ник попытался вздохнуть, но воздух никак не хотел ни выходить наружу, ни проникать внутрь. Он будто окаменел: ни вздохнуть, ни двинуться, ни сказать что-нибудь.
Вот только слезам почему-то ничто не мешало катиться по щекам. Ник не мог перестать плакать, и Голос, как назло, молчал, хотя мог бы парой хлестких фраз вернуть ему самообладание, что он уже не раз делал. Но нет, Ник совсем один. Даже в подвалах господина Юстиниана ему не было так горько. Тогда он боролся за жизнь – с призраком, с голодом, с собой. А сейчас даже бороться не с кем. Нет спасительной злости, за которую можно зацепиться и выплыть из темного отчаяния, которое затопило и его самого, и весь мир вокруг. И остается только плакать…
Он никак не мог вспомнить дедушкино лицо или голос. И отчетливо понимал, что никогда больше не увидит и не услышит его, что дедушка остался только в его воспоминаниях, которых толком и нет.
Что с ним случилось? Почему Ник остался один? Почему он не может вспомнить самого родного человека? Почему он – такой?
Ник все плакал и плакал, выпуская неизбывное горе, но его становилось только больше и больше.
Когда он снова обрел способность слышать, Хахад сочувственно вздыхала рядом и что-то приговаривала на своем языке. Знахарка собрала со стола вишню, и у Ника не хватило сил попросить не убирать ягоды, хотя ему очень хотелось еще чуть-чуть посмотреть на них, почувствовать их аромат, чтобы, может быть, снова хоть на мгновение поймать краешек того воспоминания.
– Бери. – Она протянула травнику мешочек с вялеными ягодами.
Ник благодарно кивнул и взял мешочек. Спрятал в поясную сумку, вздохнул и попытался утереть лицо рукавом.
– Эй, погоди-ка, тебе умыться надо.
Хахад поманила его к тазу в углу комнаты, а потом долго поливала на руки теплую воду.
Наконец Ник привел себя в порядок и хрипло спросил:
– Как меня звали?
– Вит.
Травник прислушался к ощущениям, но прозвучавшее имя так и осталось незнакомым. Тогда он собрался с силами и задал более важный вопрос:
– А дедушка… как звали моего дедушку?
– Рейник. Он просил его по-простому Ником называть.
Ник зажмурился, чтобы снова не заплакать. Нет, больше он не будет рыдать. Он спрячет эти имена и сохранит их. Может быть, когда-нибудь он сможет вспомнить что-то еще. Хотя можно ли верить своим воспоминаниям, если он и имя-то запомнил не свое? Что еще в его скудных воспоминаниях не так?..