— Да прекратишь ли ты наконец, Эмили? Это прямо как беседа для молодых людей по радио. Ты разбила мне сердце. Ты не представляешь себе, как очаровательно ты выглядела, когда вошла в эту комнату с Нарракотом. Это был блеск!
На дороге послышались шаги, и появился мистер Дюк.
— О! Вот вы где, мистер Дюк! — сказала Эмили. — Чарлз, я хочу тебя познакомить. Это экс-шеф полиции инспектор Дюк из Скотленд-Ярда.
— Что? — воскликнул Чарлз, припоминая известное имя. — Тот самый инспектор Дюк?
— Да, — сказала Эмили. — Когда он вышел в отставку, он приехал сюда жить и, будучи прекрасным, скромным человеком, не захотел, чтобы тут знали о его славе. Теперь я понимаю, почему у инспектора Нарракота так сверкнули глаза, когда я попросила сказать мне, какие преступления совершил мистер Дюк.
Мистер Дюк рассмеялся.
Чарлз дрогнул. Между журналистом и влюбленным произошла недолгая борьба. Журналист победил.
— Я счастлив, инспектор, познакомиться с вами, — сказал он. — И я хотел бы знать, могу ли надеяться, что вы напишете небольшую статью, ну слов на восемьсот, по поводу дела Тревильяна?
Эмили быстро отошла в сторону и направилась в коттедж миссис Куртис. Она поднялась наверх, в свою комнату, вытащила чемодан. Миссис Куртис — за ней.
— Вы уезжаете, мисс?
— Уезжаю. У меня очень много дел: Лондон, мой жених…
Миссис Куртис подошла ближе.
— Только скажите, кто же из них?
Эмили как попало швыряла вещи.
— Конечно, тот, который в тюрьме. Другого никогда не было.
— А вы не думаете, мисс, что совершаете ошибку? Вы уверены, что тот, другой молодой человек, стоит этого?
— О нет! — сказала Эмили. — Не стоит. Этот… — Она глянула в окно: Чарлз все еще вел с экс-шефом полиции серьезные переговоры. — Этот переживет. Он создан для того, чтобы преуспевать. Но я не знаю, что станет с другим, если не будет меня… Подумайте, что бы с ним было, если бы не я!..
— И можете мне ничего больше не говорить, — сказала миссис Куртис.
Она спустилась вниз, где ее законный супруг сидел, уставившись в пустоту.
— Точь-в-точь моя знаменитая тетя Сара Белинда, — сказала миссис Куртис. — Бросается очертя голову, как та с этим несчастным Джорджем Планкетом из «Трех коров». Выкупила за него закладную, и все тут. А через два года дело стало прибыльным, и она с лихвой вернула свой капитал.
— A-а, — сказал мистер Куртис и слегка передвинул трубку.
— Он был красив, этот Джордж Планкет, — сказала миссис Куртис, настроившись на воспоминания.
— A-а, — сказал мистер Куртис.
— Но, женившись на Белинде, он больше ни разу не взглянул на другую женщину.
— A-а, — сказал мистер Куртис.
— Она уже никогда не дала ему такой возможности, — сказала миссис Куртис.
— A-а, — сказал мистер Куртис.
ЗАГАДКА ЭНДХАУЗАPeril at End House 1932 © Перевод Короткова E., 1965
Посвящается ИДЕНУ ФИЛЛПОТСУ[59],
Глава 1Отель «Мажестик»
Из всех приморских городов на юге Англии Сент Лу, по-моему, самый привлекательный. Он с полным основанием зовется жемчужиной морских курортов и поразительно напоминает Ривьеру. Мне кажется, что побережье Корнуолла[60] по своей прелести ничуть не уступает югу Франции.
Все это я сказал своему другу Эркюлю Пуаро.
— Вы прочитали это вчера на карточке меню, в вагоне-ресторане, mon ami[61]. Баше замечание не оригинально.
— Разве вы не согласны?
Он задумчиво улыбался и молчал. Я повторил вопрос.
— Ох, тысяча извинений, Гастингс! Я мысленно отправился странствовать, и, представьте, в те самые края, о которых вы только что упоминали.
— На юг Франции?
— Вот именно. Я ведь провел там всю прошлую зиму и сейчас вспоминал кое-какие события.
Я знал, о чем он говорит. Об убийстве в голубом экспрессе, совершенном при запутанных и таинственных обстоятельствах. Пуаро решил эту загадку с той изумительной проницательностью, которая никогда ему не изменяла.
— Как жаль, что меня не было с вами, — от всей души посетовал я.
— Мне тоже жаль, — ответил Пуаро. — Ваш опыт был бы просто неоценим.
Я покосился на него. Многолетняя практика научила меня не доверять его комплиментам, но на сей раз он, казалось, говорил совершенно искренне. Да и почему бы ему в конце концов не быть искренним? Я и в самом деле отлично разбираюсь в его методах.
— И больше всего мне не хватало вашего живого воображения, Гастингс, — мечтательно продолжал Пуаро — Небольшая разрядка бывает просто необходима. Мой лакей Жорж — восхитительный человек. Иногда я позволяю себе обсуждать с ним кое-какие вопросы. Но он начисто лишен воображения.
Его замечание показалось мне абсолютно неуместным.
— Скажите, Пуаро, — заговорил я, — неужели вас никогда не тянет вернуться к прежним занятиям? Ваша бездеятельная жизнь…
— Устраивает меня как нельзя лучше, мой друг. Греться на солнышке — что может быть прелестнее? В зените славы спуститься с пьедестала — можно ли представить себе жест более величественный? Обо мне говорят: «Вот Эркюль Пуаро… великий… неповторимый! Подобного ему никогда не бывало и не будет». Ну что ж. Я доволен. Я больше ничего не прошу. Я человек скромный.
Что до меня, я бы, пожалуй, воздержался от слова «скромный». Тщеславие Пуаро, на мой взгляд, нисколько не уменьшилось с годами. Приглаживая усы, он откинулся в кресле и прямо-таки замурлыкал от самодовольства.
Мы сидели на одной из террас отеля «Мажестик». Эго самый большой из здешних отелей. Он расположен у моря и окружен парком. В парке, раскинувшемся внизу, чуть ли не на каждом шагу растут пальмы. Море отливало густой синевой, солнце сверкало с тем искренним пылом, с каким и положено сверкать августовскому солнцу (англичанам, увы, не часто доводится видеть такую картину). Неистово жужжали пчелы, словом, большей идиллии нельзя себе представить.
Мы приехали накануне вечером и собирались провести здесь неделю поистине восхитительную, если судить по первому утру.
Я поднял газету, выпавшую у меня из рук, и снова погрузился в чтение. Политическая ситуация была неопределенной и малоинтересной. Был опубликован длинный отчет о нашумевшей мошеннической проделке городских властей, а в общем, ничего волнующего.
— Любопытная штука эта попугайная болезнь, — заметил я, перевертывая страницу.
— Очень любопытная.
— В Лидсе, оказывается, еще два смертных случая.
— Весьма прискорбно.
Я перевернул страницу.
— А о кругосветном перелете Сетона по-прежнему ничего нового. Отчаянный народ эти летчики. Его самолет-амфибия «Альбатрос», должно быть, замечательное изобретение. Жаль будет, если бедняга отправится к праотцам. Правда, надежда еще есть. Он мог добраться до какого-нибудь острова в Тихом океане.
— Жители Соломоновых островов, кажется, все еще каннибалы? — любезно осведомился Пуаро.
— Славный, должно быть, парень. Когда вспоминаешь о таких, чувствуешь, что быть англичанином в конце концов не так уж и плохо.
— Не так обидны поражения в Уимблдоне[62]? — заметил Пуаро.
— Я не имел в виду… — начал я.
Изящным жестом мой друг прервал мои извинения.
— Что до меня, — объявил он, — я хоть и не амфибия, как самолет бедняги Сетона, но я космополит[63]. И англичанами, как вам известно, я восхищаюсь глубоко и неизменно. Как основательно они, например, читают дневные газеты!
Мое внимание привлекли политические новости.
— Наш министр внутренних дел, кажется, попал в хорошую переделку, — заметил я со смешком.
— Бедняга! Ему приходится несладко. Так несладко, то он ищет помощи в самых невероятных местах.
Я удивленно посмотрел на него.
Чуть улыбаясь, Пуаро вынул из кармана свою утреннюю корреспонденцию, аккуратно перевязанную резинкой, вытащил из пачки одно письмо и перебросил его мне.
— Должно быть, не застало нас вчера, — заметил он.
Я пробежал его с радостным волнением.
— Но, Пуаро, — воскликнул я, — ведь это очень лестно!
— Вы думаете, мой друг?
— Он отзывается о ваших способностях в самых горячих выражениях.
— Он прав, — ответил Пуаро, скромно опуская глаза.
— Просит вас взять на себя расследование… называет это личным одолжением…
— Именно так. Вы можете не повторять мне все это. Дело в том, что я тоже прочел это письмо, мой милый Гастингс.
— Какая жалость! — воскликнул я. — Как раз когда мы собирались отдохнуть…
— О нет, calmez-vous[64], о том, чтобы уехать, не может быть и речи.
— Но ведь министр говорит, что дело не терпит отлагательства.
— Возможно, он прав… а может быть, и нет. Эти политические деятели так легко теряют голову: я своими глазами видел в палате депутатов в Париже…
— Так-то оно так, но нам все же следует приготовиться. Лондонский экспресс уже ушел, он отходит в двенадцать. А следующий…
— Да успокойтесь же, успокойтесь, Гастингс, умоляю вас. Вечные волнения, вечная суматоха. Мы не едем нынче в Лондон… и завтра тоже.
— Но ведь этот вызов…
— Не имеет ко мне никакого отношения. Я не служу в английской полиции. Меня просят заняться делом в качестве частного эксперта. Я отказываюсь.
— Отказываетесь?
— Ну, разумеется. Я отвечаю с безукоризненной вежливостью, приношу свои извинения, свои сожаления, объясняю, что очень сочувствую, но увы! Я удалился от дел, я конченый человек.
— Но это же неправда! — воскликнул я с жаром.
Пуаро потрепал меня по колену.