— Мой верный друг… преданный друг… К слову сказать, вы не так уж ошибаетесь. Голова у меня еще работает, как прежде, и метод и логика — все при мне. Но раз уж я ушел от дел, мой друг, то я ушел! Конец. Я не театральная звезда, которая десятки раз прощается с публикой. Я заявляю с полным беспристрастием: пусть испробует свои силы молодежь. Как знать, может быть, они чего-нибудь достигнут. Я в этом сомневаюсь, но это возможно. И уж во всяком случае, они вполне могут справиться с этим примитивным и нудным делом, которое волнует министра.
— Да, но какая честь, Пуаро!
— Что до меня, я выше этого. Министр внутренних дел, будучи человеком здравомыслящим, понимает, что все будет в порядке, если ему удастся заручиться моей помощью. Но что поделаешь? Ему не повезло. Эркюль Пуаро уже распутал свое последнее дело.
Я посмотрел на него. В глубине души я сожалел о его упорстве. Такое дело могло бы добавить новый блеск даже к его всемирной славе. В то же время я не мог не восхищаться его непреклонностью.
Неожиданно у меня мелькнула новая мысль.
— Одного не пойму, — усмехнувшись, проговорил я, — как вы не боитесь. Делать такие категорические заявления — это же попросту искушать богов.
— Не существует, — ответил он, — человека, который поколебал бы решение Эркюля Пуаро.
— Так-таки и не существует?
— Вы правы, mon ami, такими словами не следует бросаться. Ну та foi, я же не говорю, что, если пуля ударит в стену возле моей головы, я не стану разузнавать, в чем дело. В конце концов я человек.
Я улыбнулся. Дело в том, что за минуту до этого на террасу упал маленький камешек. Продолжая говорить, Пуаро наклонился и подобрал его.
— Да, всего лишь человек. И даже если этот человек сейчас вроде спящей собаки… Ну что ж! Собака может и проснуться. У вас ведь есть пословица: спящую собаку лучше не будить.
— Совершенно верно, — заметил я. — Надеюсь, если завтра утром вы обнаружите кинжал возле вашей подушки, преступнику не поздоровится.
Он кивнул, но как-то рассеянно.
К моему изумлению, он вдруг встал и спустился с террасы. В этот момент на дорожке показалась девушка, торопливо шагавшая в нашу сторону.
Мне показалось, что она недурна собой, впрочем, я не успел ее рассмотреть, так как мое внимание отвлек Пуаро. Он шел, не глядя под ноги, споткнулся о корень и упал. Мы с девушкой — Пуаро свалился у самых ее ног — помогли ему подняться. Я, разумеется, был занят только моим другом, однако краем глаза заметил темные волосы, озорнее личико и большие синие глаза.
— Тысяча извинений, — смущенно пробормотал Пуаро. — Мадемуазель, вы необычайно любезны. Я весьма сожалею… Уф-ф! Моя нога… какая боль! Нет, нет, ничего особенного, просто подвернулась лодыжка. Через несколько минут все будет в порядке. Но если бы вы помогли мне, Гастингс… вы, а вот с той стороны — мадемуазель, если она будет столь необыкновенно любезна. Я стыжусь просить ее об этом.
Мы с девушкой, поддерживая Пуаро с двух сторон, быстро втащили его на террасу и усадили в кресло. Я предложил сходить за доктором, но Пуаро категорически воспротивился.
— Говорю вам, это bagatelle. Просто подвернулась лодыжка. Минутку больно, и все уже прошло — Он поморщился. — Вы сами увидите, через одну маленькую минутку я обо всем забуду. Мадемуазель, я благодарен вам тысячу раз. Вы чрезвычайно любезны. Присядьте, прошу вас.
Девушка опустилась на стул.
— Это, конечно, не серьезно, — сказала она, — но показаться доктору не мешает.
— Мадемуазель, заверяю вас, все это пустяки. В вашем приятном обществе боль уже проходит.
Девушка рассмеялась.
— Вот и чудесно!
— А как насчет коктейля? — поинтересовался я. — Сейчас почти самое время.
— Ну что ж… — Она замялась. — Спасибо, с удовольствием.
— Мартини?
— Да, пожалуйста, сухое мартини.
Я вышел. Когда я возвратился, заказав коктейли, Пуаро с девушкой оживленно болтали.
— Вы представляете, Гастингс, — проговорил он, — тот дом — ну, самый крайний, мы им так восхищались, — принадлежит мадемуазель.
— Да что вы? — удивился я, хотя никак не мог припомнить, когда же это я восхищался этим домом. По чести говоря, я его даже не заметил. — У него такой мрачный и внушительный вид, — добавил я, — наверно, оттого, что он стоит на отшибе.
— Он так и называется: «Дом на краю», — сообщила девушка. — Я его люблю, но он совсем развалина. Дунь — и рассыплется.
— Вы последняя представительница старинного рода, мадемуазель?
— Да ну, какой там род. Впрочем, Бакли живут здесь уже лет двести — триста. Мой брат умер три года назад, так что я действительно последняя в семье.
— Печально. И вы живете в доме одна, мадемуазель?
— О, я ведь тут почти не бываю! А если приезжаю, у меня всегда собирается теплая компания.
— Как это современно! А я-то уж представил себе вас в таинственном и сумрачном особняке, над которым тяготеет фамильное проклятие.
— Какая прелесть! У вас, наверное, очень богатое воображение. Нет, надо мной ничего не тяготеет. А если в доме и завелся призрак, он хорошо ко мне относится. За три последних дня я трижды избежала верной смерти. Можно подумать, что меня заколдовали.
— Избежали смерти? — встрепенулся Пуаро. — Это любопытно.
— Да нет, ничего особенного, чистая случайность.
Вдруг она резко наклонила голову — мимо пролетела оса.
— Противные осы! Здесь, наверное, близко гнездо.
— Пчелы и осы… вы их не любите, мадемуазель? Они вас когда-нибудь жалили?
— Нет… просто действует на нервы, когда они проносятся у самого лица.
— Пчелка в чепчике, — проговорил Пуаро. — Ваша английская поговорка.
Принесли коктейли. Мы подняли фужеры и обменялись обычными незначащими фразами.
— А я ведь и в самом деле шла сюда на коктейль, — сказала мисс Бакли. — Наши, наверное, удивляются, куда я запропастилась.
Пуаро откашлялся и поставил фужер.
— Чего бы я не дал за чашку густого, хорошего шоколада, — вздохнул он — Но в Англии его не делают. Однако и у вас есть приятные обычаи. Молодые девушки… их шляпки надеваются и снимаются… так легко… так мило…
Девушка удивленно посмотрела на него.
— Что вы имеете в виду? А как же им сниматься?
— Вы говорите так, ибо вы молоды… да, очень молоды, мадемуазель. А для меня самым естественным кажется тщательно уложенная высокая прическа… вот так… и шляпка, прикрепленная множеством булавок, lа-lа-lа et la[65].— И он с ожесточением вонзил в воображаемую шляпку четыре воображаемые булавки.
— Но это же неудобно!
— Еще бы! Конечно! — воскликнул Пуаро. Ни одна светская страдалица не произнесла бы этих слов с большим чувством. — При сильном ветре это было мучительно… у вас начиналась migraine[66].
Мисс Бакли стащила свою простую широкополую фетровую шляпку и бросила ее рядом с собой.
— А теперь мы делаем вот так. — Она засмеялась.
— И это разумно и мило, — с легким поклоном ответил Пуаро.
Я посмотрел на девушку с интересом. Растрепанные темные волосы придавали ей сходство с эльфом. Да и не только волосы. Круглое выразительное личико, огромные синие глаза и еще что-то — притягательное и необычное. Какая-то отчаянность? Под глазами у девушки запали темные тени.
Терраса, на которой мы сидели обычно, пустовала. Публика собиралась на другой террасе, она находилась сразу же за углом, там, где скалистый берег обрывисто спускался к морю.
Из-за этого утла и показался сейчас краснолицый человек, который шел вразвалку, сжав руки в кулаки. От него веяло чем-то лихим и бесшабашным — типичный моряк.
— Понять не могу, куда она запропастилась — Он изумлялся так громко, что его без труда можно было расслышать — Ник! Ник!
Мисс Бакли встала.
— Я так и знала, что они будут волноваться. Ау, Джордж! Вот она я!
— Живее, детка! Фреди до смерти хочется выпить…
Он с нескрываемым любопытством взглянул на Пуаро. Мой друг, должно быть, сильно отличался от большинства знакомых Ник.
Девушка сделала широкий жест рукой, как бы представляя их друг другу.
— Капитан третьего ранга Челленджер — м-м…
К моему удивлению, Пуаро и не подумал прийти к ней на помощь. Вместо того, чтобы назвать себя, он встал и, склонившись в церемонном поклоне, забормотал:
— Из английского военно-морского флота?.. Я преклоняюсь перед английским флотом.
Сентенции такого рода обычно ставят англичан в тупик. Капитан Челленджер покраснел, и Ник Бакли взяла инициативу в свои руки.
— Пошли, Джордж. Хватит считать ворон. А где же Фреди с Джимом?
Она улыбнулась Пуаро.
— Спасибо за коктейль. Надеюсь, с лодыжкой все обойдется.
Кивнув мне, она взяла моряка под руку, и они скрылись за углом.
— Так, стало быть, это один из приятелей мадемуазель, — задумчиво проговорил Пуаро. — Из ее теплой компании. Что же мы можем сказать? Каково ваше просвещенное мнение, Гастингс? Подходит он под вашу категорию «славного парня»?
Я замялся, пытаясь понять, какой смысл, по мнению Пуаро, я вкладываю в эти слова, затем довольно неуверенно согласился:
— Он показался мне симпатичным… м-да… если можно судить по первому впечатлению.
— Занятно… — проговорил Пуаро.
Девушка забыла у нас свою шляпу. Пуаро нагнулся, поднял ее и стал рассеянно вертеть на пальце.
— Он испытывает к ней tendresse[67]? Как по-вашему, Гастингс?
— Но, дорогой мой Пуаро! Откуда же мне знать? Погодите-ка, дайте сюда шляпу. Она понадобится даме. Я отнесу ее.
Он не обратил внимания на мои слова и так же медленно продолжал вертеть шляпку на пальце.
— Pas encore. Lа m'amuse[68].
— Полноте, Пуаро.
— Вы правы, друг мой, я старею и впадаю в детство. Не правда ли?
Он так точно передал мою мысль, что мне стало не по себе. Пуаро хмыкнул и, наклонившись вперед, приложил палец к носу.