– Кому же?
– Как насчет преданной Крокет? Она наверняка была в курсе всех странностей своей хозяйки.
– А как же доктор О’Нил с его золотым зубом? Он кто?
– Племянник-джентльмен, кто же еще! Точно, это он. Но где же тетка спрятала деньги? Ты лучше меня разбираешься в старых дамах, Таппенс. Где, по-твоему, они обычно прячут вещи?
– Под матрасом, завернутыми в чулок и нижние юбки.
Томми кивнул.
– Думаю, ты права. Тем не менее она вряд ли так поступила бы, потому что в этом случае деньги были бы давно найдены, когда перебирали ее вещи. Меня беспокоит одно: пожилая дама ее возраста вряд ли стала бы вскрывать полы или рыть ямы в саду. И все же деньги явно спрятаны где-то в доме. Крокет их не нашла, но она точно знает, что деньги там, и как только они приберут дом к рукам, она и ее драгоценный племянник перевернут его вверх дном, пока не найдут то, что ищут. Мы должны их опередить. Давай, Таппенс, пора нанести визит в «Ред-хаус».
Дверь им открыла Моника Дин. Матери и Крокет их представили как потенциальных покупателей, что легко объясняло, зачем Монике понадобилось водить их по всему дому и показывать участок. Томми пока не сказал ей, к каким выводам пришел, но то и дело о чем-то ее расспрашивал. Из одежды и личных вещей покойной что-то отдали верной Крокет, что-то раздали бедным семьям. Не было ничего такого, что не пересмотрели и не перетрясли.
– Скажите, а не оставила ваша тетушка какие-то бумаги?
– Письменный стол был набит ими. Кое-какие хранились в ящике стола в ее спальне. Но среди них не было ничего, что заслуживало бы внимания.
– Их выкинули?
– Нет. Моя мать никогда не выкидывает старых бумаг. Среди них были какие-то старинные рецепты. Она надеется когда-нибудь ими воспользоваться.
– Отлично, – одобрительно отозвался Томми. Затем, заметив старика, который трудился над клумбами в саду, спросил: – Скажите, он был садовником при жизни вашей тетки?
– Да, раньше он приходил три дня в неделю. Живет в деревне. Бедняга, сейчас от него почти никакой пользы… Теперь он приходит лишь раз в неделю, слегка навести в саду порядок. Большее нам не по карману.
Томми подмигнул Таппенс, намекая, чтобы та не отпускала от себя Монику, а сам тем временем направился по лужайке туда, где трудился старый садовник. Сказав старику несколько любезных фраз, он поинтересовался, работал ли тот здесь при жизни прежней хозяйки, после чего как бы невзначай добавил:
– Вы ведь как-то раз закопали для нее сундук.
– Нет, сэр. Я не закапывал никаких сундуков. Да и вообще, с какой стати ей закапывать сундуки?
Томми покачал головой и, нахмурив брови, зашагал к дому. Оставалось лишь надеяться, что бумаги покойной прольют какой-то свет на загадку, которая упорно отказывалась отгадываться. Сам дом был старинный, но не настолько, чтобы в нем имелась потайная комната или тайный коридор.
Перед тем как им уходить, Моника принесла для них сверху большой картонный ящик, перевязанный веревкой.
– Я собрала все старые бумаги, – шепнула она. – Они в этой коробке. Я подумала, что вы могли бы взять их с собою и на досуге не торопясь просмотреть. Впрочем, я не уверена, что вы найдете в них что-то такое, что прольет свет на загадочные вещи, которые происходят в этом доме.
Ее слова прервал донесшийся сверху грохот. Томми со всех ног взлетел вверх по лестнице. В одной из комнат на полу лежали разбитый кувшин и тазик для умывания. В самой комнате никого не было.
– Ага, призрак снова взялся за свои проделки, – с довольной улыбкой пробормотал он и в задумчивости спустился вниз. – Скажите, мисс Дин, – обратился он к хозяйке дома, – могу ли я поговорить с вашей горничной, мисс Крокет?
– Разумеется, я сейчас велю ей подойти к вам.
С этими словам Моника отправилась в кухню. Вернулась она оттуда с пожилой женщиной, которая, когда они приехали сюда, открыла им дверь.
– Мы собираемся купить этот дом, – с улыбкой сказал Томми. – Моя жена хотела бы спросить у вас, не пожелаете ли вы в таком случае остаться у нас?
На лице Крокет не отразилось никаких эмоций.
– Благодарю вас, сэр, – сказала она. – Я, если вы не против, подумаю над вашим предложением.
Томми повернулся к Монике.
– Я в восторге от дома, мисс Дин. Как я понимаю, имеется еще один покупатель. Мне известно, какую сумму он предложил за дом, и я с удовольствием дам еще сто сверх того. Кстати, я предлагаю вам очень хорошую цену.
Моника пробормотала в ответ что-то уклончивое. Бересфорды откланялись и ушли.
– Я был прав, – произнес Томми, когда они шли по дорожке. – Это дело рук Крокет. Ты заметила, что она была слегка запыхавшись? Это оттого, что, разбив кувшин и тазик, она была вынуждена сбежать вниз. Думаю, что иногда Крокет тайно пускала в дом своего племянника, и тот изображал этот полтергейст, пока сама она с невинным видом сидела вместе со всеми за столом. Вот увидишь, к концу дня доктор О’Нил явится с очередным предложением.
И точно. После ужина им принесли записку – разумеется, от Моники.
Только что приходил доктор О’Нил. Он готов увеличить сумму на сто пятьдесят фунтов.
– Похоже, что племянник человек состоятельный, – задумчиво произнес Томми. – Говорю тебе, Таппенс, куш, за которым он охотится, того стоит.
– О, если б мы только знали, где он спрятан!
– В таком случае давай возьмемся за «лопаты».
И они взялись перебирать бумаги из картонной коробки. Надо сказать, что задача была не из легких: бумаги были свалены грудой, без какого-либо порядка и логики. Каждые несколько минут они сравнивали свои находки.
– Что там у тебя, Таппенс?
– Две старых квитанции, три ничего не значащих письма, рецепт, как сохранить свежим молодой картофель, и еще один, как печь лимонные ватрушки. Что у тебя?
– Квитанция, стишок про весну, две газетных вырезки. «Зачем женщины покупают жемчуг – для вложения денег» и «Мужчина с четырьмя женами – удивительная история». И снова рецепт – зайчатина, тушенная в горшочке.
– Нет, это сплошное расстройство! – вздохнула Таппенс, и они снова взялись за работу.
Наконец коробка была пуста. Они посмотрели друг на друга.
– Вот это я отложил в сторону, – сказал Томми, беря со стола половинный лист бумаги. – Он показался мне не таким, как все остальное. Хотя вряд ли он имеет какое-то отношение к тому, что мы ищем.
– Дай взглянуть!.. Ой, это такая смешная вещь… Господи, как же они называются? Анаграммы? Шарады? Вылетело из головы.
И она принялась читать вслух:
Мой первый ставишь на огонь,
Меня в него кладешь,
Второй – на деле первый он,
А третий не морозь.
– М-д-а-а, – критически протянул Томми. – По части рифм поэт слабоват.
– И что такого ты в этом нашел? Лично я ничего не вижу, – сказала Таппенс. – Лет пятьдесят назад коллекция подобных шарад была в каждом доме. Помогала скоротать долгие зимние вечера у камина.
– Я имею в виду не сам стишок. А то, что приписано ниже. К чему это здесь?
– «Лука, глава одиннадцатая, стих девятый», – прочла Таппенс. – Это какой-то текст.
– Да. Ты не находишь его странным? С какой стати старой религиозной женщине записывать это под стишком с шарадой?
– Да, действительно странно, – задумчиво согласилась Таппенс.
– Надеюсь, что ты, как истинная дочь священника, захватила с собой Библию?
– Представь себе, что да. Вижу, что ты этого не ожидал… Одну секунду.
Таппенс подбежала к чемодану, извлекла оттуда небольшой томик в красном переплете и, вернувшись с ним за стол, принялась быстро листать страницы.
– Ага, вот и оно. Евангелие от Луки, глава одиннадцатая, стих девятый… Ой, Томми, ты только взгляни.
Томми наклонился и посмотрел туда, куда показывал пальчик Таппенс.
– «Ищите, и найдете».
– Это оно! – воскликнула Таппенс. – Оно у нас в руках. Осталось только отгадать криптограмму, и сокровище наше. Вернее – Моники.
– Тогда давай возьмемся за криптограмму, как ты ее назвала. «Мой первый ставишь на огонь». Интересно, что бы это значило? Затем, «второй – на деле первый он». Это вообще полная абракадабра.
– На самом деле все просто, – мягко возразила Таппенс. – Нужен лишь навык, вот и всё. Давай я попробую.
Томми охотно ей уступил. Таппенс свернулась калачиком в кресле и, нахмурив брови, принялась что-то бормотать себе под нос.
– Да уж, на самом деле все просто, – пробормотал Томми, когда прошло полчаса.
– Не каркай! Просто мы не то поколение и не умеем разгадывать подобные вещи. Завтра, когда мы вернемся в город, я позвоню какой-нибудь старой перечнице, которая разгадает ее, даже не моргнув глазом. Нужен лишь навык, только и всего.
– В таком случае давай попробуем еще раз.
– На огонь, то есть на горячие угли, можно поставить не так уж много вещей, – сказала Таппенс. – Например, дрова или чайник. Или плеснуть воду, чтобы их залить.
– Мне кажется, в слове должен быть всего один слог. Как насчет дров?
– В дрова ничего не поставишь.
– Больше односложных слов нет, зато наверняка есть предметы, которые можно поставить на огонь, кроме чайника.
– Кастрюли, – задумчиво произнесла Таппенс. – Сковороды. Ты не вспомнишь никакое слово, которое можно одновременно поставить в огонь.
– Горшки, – предложил Томми. – Их обжигают в огне. Думаю, это уже горячо.
– Зато остальное не подходит… Блины? Нет, о черт!
Их головоломку прервала горничная, которая объявила, что ужин будет подан через несколько минут.
– Правда, миссис Ламли спрашивала, как вы предпочитаете картошку – жареную или в мундире? У нее есть немного и того, и другого.
– В мундире, – не задумываясь, ответила Таппенс. – Обожаю картошку… – Она не договорила и осталась сидеть, открыв рот.
– В чем дело, Таппенс? Ты увидела призрака?
– Томми! – выкрикнула Таппенс. – Ты еще не понял? Вот оно, нужное нам слово. Картошка! Мой первый ставишь на огонь – это горшок. В него меня кладешь. Второй – на деле первый он. Это буква А, первая буква алфавита. А третий – не морозь. Ну, конечно же, это пальцы на ногах!