– Я вижу, вы вплотную занимались этим вопросом, – пробормотал озадаченный Абрамов.
– Жизнь заставила! Вначале я бы продал три сотки за сто пятьдесят рублей, лишь бы избавиться от лишней земли, но тут появились браться с требованием своей доли. Я подумал и установил цену в двести рублей, чтобы не нести лишних расходов. Именно за эту цену я предложил купить землю Пономареву и Фурману. Пока они искали деньги и уговаривали меня продать участок подешевле, я навел справки и узнал, сколько стоит земля, если ее продавать по объявлению. Оказалось, что получить по восемьдесят рублей за сотку вполне реально. Спрашивается, зачем мне лишаться законных сорока рублей? Они на дороге не валяются. В феврале я увеличил цену до двухсот сорока рублей. Фурман был в ярости, Пономарев сказал, что к весне деньги найдет. Зимой примчался Фурман и говорит, что он сжег чью-то машину и у него возникли финансовые затруднения. Просил подождать немного. Я сказал, что мне безразлично, сжег он машину или разбил ее кувалдой. Кто первый заплатит, тот и купит. Следом за ним приехал Пономарев и заявил, что Фурман денег до весны не соберет, а он, Пономарев, в мае участок точно купит. В начале апреля появился Фурман и сообщил, что он нашел деньги и готов к сделке. Мы договорились, что 29 апреля я вызову землемера, мы определим границы земли, и он произведет оплату. До размежевания Фурман платить всю сумму не хотел, а от задатка я отказался. Я рассудил так: «Если у Фурмана с деньгами опять не получится, то я продам землю Пономареву, который заверил, что 1 мая деньги у него будут».
– Зимой Фурман был готов купить участок без межевания? – уточнил Абрамов.
– Зимой он спешил опередить Пономарева и готов был прибрести землю без четких границ. К весне у него деньги появились, и он стал осторожничать, опасаться, как бы я его с сотками не обманул. Фурман – еще тот жмот! У него снега зимой не выпросишь.
– А сейчас вы что будете делать?
– Если заплатит Пономарев, то продам землю ему. Если у него опять возникнут денежные затруднения, то дам объявление в газету.
О результатах допроса Евдокимова Абрамов вечером доложил Агафонову.
– Отношения к убийству Евдокимов не имеет, но он – спекулянт, которого необходимо привлечь к уголовной ответственности.
– Пиши рапорт начальнику РОВД, – разрешил Агафонов.
Начальник уголовного розыска прекрасно понимал, что привлекать Евдокимова к уголовной ответственности не за что, но объяснять это Дуболому он не хотел. Проще сбагрить инициативу подчиненного начальнику милиции, пускай тот объясняет ретивому сотруднику азы советского уголовного права. Симонов рапорт Абрамова о выявленном преступлении направил для проверки в БХСС, где его благополучно списали в архив. Возмущенному Абрамову начальник БХСС объяснил свое решение так:
– Спекуляция – это скупка или продажа с целью наживы. Евдокимов землю купил? Нет. Так откуда у него спекуляция возьмется?
– Но он же нечестно на земле наживается! – запротестовал Абрамов. – То он за двести рублей ее продает, то за двести сорок!
– Да не землю он продает, не землю! – взревел собеседник. – Он вообще ничего не продает! Он хочет даром переписать участок на другого человека, а деньги требует в качестве компенсации за изменения на участке. Он землю вскапывал, грядки разбивал? Как ты оценишь его труд? По каким тарифам надо платить преподавателю техникума за то, что он сотку земли перекопал? Ты что, думаешь, я не знаю, как участки продаются? Как только мы возбудим дело, так тут же прискачет адвокат: «Кто вам сказал, что мой клиент землю продавал? Это он за прополку сорняков такую цену назначил!»
Уязвленный Абрамов решил, что дело о спекуляции он просто так не оставит и привлечет Евдокимова если не к уголовной, то к партийной или дисциплинарной ответственности.
«Я обращусь в партийную организацию техникума и сообщу, что преподаватель общественно-политических дисциплин Евдокимов спекулирует землей, доставшейся ему даром. Это самое что ни на есть незаконное обогащение. Из-за наших несовершенных законов его нельзя посадить, но и на преподавательской работе оставлять нельзя. Чему он студентов научит? Как землю втридорога продавать и от наказания увиливать?»
Абрамов сел писать заявление и после первых строк понял, что как рядовой член партии он обязан сообщать о неблаговидном проступке другого коммуниста в свою партийную организацию, а не в партком техникума, который находился в другом районе. Подумав, Иван скомкал лист с заявлением и швырнул его в корзину.
– Против партийной дисциплины не попрешь! – со злостью пробормотал он и оставил Евдокимова в покое.
4
Вечером к Агафонову зашел с докладом Семенюк.
– Дважды мимо! – с порога заявил он. – Старик-буденновец умер, а его сын на контакт не пошел.
– Давай обо всем по порядку! – велел начальник уголовного розыска.
– Буденновцу в прошлом году исполнилось девяносто два года. В январе он умер в областной больнице. У него остался сын шестидесяти трех лет, пенсионер. Это тот самый сын, который руководил строительством дома. На все вопросы он ответил или «не знаю», или «не помню». По поводу дома сказал, что стройкой не занимался, а только советы иногда давал. Его позиция такая: «Я приезжал на садовый участок к отцу раз в неделю, привозил продукты и тут же уезжал. Никого из соседей не знаю, что мне отец рассказывал о них, не помню, так как мне это было неинтересно».
– М-да, не повезло, – протянул Агафонов.
Семенюк сел напротив начальника, закурил, посмотрел Агафонову в глаза.
– Серега, там дело темное! – сказал он. – Как бы у нас еще один труп не появился.
– Где труп? Там же, в садах? – не понял коллегу Агафонов. – Давай выкладывай, что раскопал.
– Я тебе объяснил, что я от самого сына ничего не узнал, но по его поведению понял, что он что-то скрывает. Вот протокол его допроса. Это пустышка, в которой нет никакой информации. Если бы я мог написать комментарий к тому, как проходил допрос, то… Короче, слушай! Установление личности буденновца я начал с правления садоводческого общества. Узнал адрес, приехал и выяснил, что старик тихо-мирно умер в больнице. Жил он отдельно в однокомнатной квартире. Сейчас там его внук или правнук ремонт делает. Я решил не останавливаться на половине дороги и поговорить с сыном, который руководил стройкой и мог знать все о соседях. Сына зовут Сергей Степанович. Фамилия – Ковалев. Живет с женой в девятиэтажке у кинотеатра «Октябрь». До выхода на пенсию он работал начальником цеха на «Химпроме». Я пришел к нему домой, и тут начались чудеса. Жены дома не было. Теперь слушай, как все происходило. Звоню в дверь, открывает мужик в очках. Волосы реденькие, на лице пигментные пятна.
«Здравствуйте! Я из милиции. У нас есть к вам пара вопросов. Вы разрешите пройти?»
«Конечно. Проходите!»
Мы идем на кухню. Хозяин – сама любезность и готовность помочь в любом вопросе. Он говорит:
«Вы наш новый участковый? Пришли по поводу соседа с третьего этажа?»
Я отвечаю:
«Нет. Я – из уголовного розыска Кировского РОВД».
У Ковалева пробежала тень недоумения по лицу, он попросил мои документы, раза два перечитал удостоверение. Спрашивает:
«По какому поводу я мог заинтересовать милицию Кировского района?»
«В садоводческом обществе „Огонек“, которое находится на нашей территории, в пятницу произошло убийство».
Как только я это сказал, Ковалев побледнел, руки затряслись, во рту пересохло. Потом он откашлялся и спрашивает:
«Кого убили?»
«Фурмана. Его участок находится недалеко от участка вашего отца».
Ковалев попросил подождать секунду. При мне достал таблетки из шкафчика. Одну выпил, другую положил под язык и говорит, что у него с утра сердце прихватывает, а как узнал об убийстве, так тут же разволновался и себя плохо почувствовал. Только подумай! Нормальный, еще не старый мужик, и на тебе! Так разволновался из-за того, что кого-то в садах убили, что за таблетками полез. Чушь! Бред собачий. Ковалев рассосал таблетку, немного пришел в себя и спросил, какое он имеет отношение к убийству, если он в садах с марта месяца не был. Я объяснил, что мы собираем сведения обо всех соседях потерпевшего. Слово за слово я сообщил, что Фурмана убили ударом топора по голове. Видел бы ты Ковалева в этот момент! Он на секунду потерял над собой контроль, с облегчением выдохнул, облизал пересохшие губы. У него реально камень с души упал. Понимаешь, камень! Он ждал неминуемой катастрофы, но она прошла мимо! Буквально через пару секунд Ковалев спохватился, окончательно пришел в себя и замкнулся, как улитка в раковине. Ни на один вопрос он толком не ответил. Что ты по этому поводу скажешь? Он с ужасом воспринял известие об убийстве, но не об убийстве именно Фурмана, а об убийстве вообще. То есть Ковалев ждет, что кого-то в садах должны убить, и это преступление будет иметь к нему отношение.
– Ты ничего не путаешь? – спросил Агафонов. – Он ждет убийства, и убийства, совершенного именно в садах?
– Получается, что так.
Агафонов задумался. Семенюк молча курил, ожидая, что решит начальник.
– Слова к делу не пришьешь, – обдумав ситуацию, сказал Агафонов. – Тем более что у нас и трупа-то никакого нет. Оставим твою информацию до востребования. Как только в садах кого-нибудь прикончат, так мы тут же пойдем за разъяснениями к Ковалеву.
– Заметь! Убьют чем угодно, только не топором… Да, вот еще что! Когда я просматривал список членов товарищества, то увидел, что соседом по участку Ковалева является мой одноклассник Пряников. Я его давненько не встречал, но парень он нормальный, если что знает, то скрывать не будет.
Начальник ОУР велел написать оперативное сообщение о полученной информации и поручил Семенюку другую работу, не связанную с убийством Фурмана.
Во вторник с похорон приехал Кейль.
– В квартиру, где стоял гроб, я не проходил, – сообщил он. – Так, потолкался у подъезда, послушал, о чем люди говорят. Ничего интересного! Потом поехал на кладбище, затесался в задние ряды, понаблюдал. На мой взгляд, сын покойного и его супруга выглядели немного странно. Они не плакали, не убивались, были погружены в собственные думы. Согласись, кладбище в момент похорон – не самое лучшее место для размышлений, как жить дальше. Дочка у Фурмана еще маленькая. Она и мать убитого рыдали в голос, а эти двое – нет. Причем они оба не выглядели ошарашенными свалившимся на них несчастьем.