– У жены Фурмана шок был в садах. Ты не забыл, как ее врачи «Скорой помощи» в себя приводили?
– На похоронах все начинается заново! – убежденно заявил Кейль. – Я что, никого из знакомых в последний путь не провожал? Кладбище – это особое место. Там все плачут. Вот еще момент! Пономарев недалеко от меня стоял. К гробу не подходил, землю в могилу не бросал. Постоял, посмотрел по сторонам и ушел. Меня он не заметил. Я отворачивался, когда он в мою сторону смотрел.
В тот же день следователь ознакомил Агафонова с заключением судебно-биологической экспертизы и справкой из химической лаборатории. Подозрительное пятно на рабочей куртке, изъятой в садовом домике Масловой, оказалось кровью животного, скорее всего свиньи. Пепел и остатки не прогоревших дров, изъятые из печей в бане и в доме на участке Масловой, посторонних включений не содержали, то есть вместе с дровами одежду с пластмассовыми пуговицами или резиновую обувь не сжигали.
Начальник ОБЭП проинформировал коллег из уголовного розыска, что кража кирпичей на стройке подтвердилась, но доказать ее будет очень сложно, так как должного учета стройматериалов на объекте не велось. Агафонова преступление против социалистической собственности, совершенное в другом районе города, не интересовало. Он распорядился освободить из ИВС Безуглова. Сосед Фурмана по мичуринскому участку претензий к сотрудникам милиции не имел и был рад быстрому разрешению дела.
Абрамов начал готовиться к допросу Абызовой еще дома. Вечером он раз за разом мысленно проговаривал вопросы, которые задаст ей, и начинал злиться, так как ни вопросы, ни ответы на них ему были не интересны. Ивана волновала сама встреча с Абызовой, возможность поговорить с ней без свидетелей, один на один. Жена Абрамова заметила, что муж ушел в себя, замкнулся и не обращает ни на кого внимания. Она поинтересовалась: что случилось, нет ли неприятностей на службе? Иван нагрубил супруге, потом извинился, сказал, что начальство на одного него взвалило раскрытие самого опасного преступления в городе и теперь он ни о чем другом, кроме убийства Фурмана, думать не может. Перед сном Абрамов выпил стопку водки, чего никогда не делал. Он даже на праздники спиртного почти не употреблял. Спортсмен же, привык за здоровьем следить, а тут у него на душе было так тяжко, что без водки хотелось волком завыть и спросить у Бога, в которого он не верил: «Что делать, Господи? Меня неудержимо влечет к этой женщине. Я знаю, что мне нельзя к ней приближаться, но я хочу побыть рядом с ней, даже если буду уверен, что она меня погубит».
До встречи с Абызовой Иван бы уверен, что счастлив в семейной жизни. Женился он в двадцать два года. После армии он жил с матерью, отчимом и младшим братом в двухкомнатной квартире в поселке Предзаводском. Мать, искренне желавшая счастья своему первенцу, решила устроить его личную жизнь. Она пригласила в гости племянницу своей знакомой, девушку двадцати лет, из обычной семьи, скромную, работящую. Ивану невеста понравилась, и через месяц он переехал жить к ней. Свадьбу молодые решили не играть. Во-первых, денег на торжество не было, а во-вторых, зачем вообще кровно заработанные рубли на пьянку тратить? Не лучше ли на них новую кофточку супруге купить? В назначенный день Абрамов с невестой пошли в ЗАГС, расписались и стали законными мужем и женой. Супругу Абрамова звали Ника. Имя ей выбрала мать, уверенная, что необычное, яркое имя обязательно поможет дочери устроить личную жизнь и быть счастливой. Супруга Абрамова в семейной жизни была безупречной хозяйкой и заботливой матерью. Вернувшись с работы в ателье, она не сидела без дела: до позднего вечера готовила еду, убиралась в квартире, стирала, вязала рукавички и носки, готовила с детьми уроки. Благодаря ей Абрамов не знал, сколько стоят продукты, так как в магазин после работы заходила Ника. Он никогда не забирал детей из детского сада, не выбрасывал мусор и не был ни на одном родительском собрании в школе. С первых дней семейной жизни он полностью переложил быт на плечи жены и должен был бы радоваться, что ему так повезло с супругой, но какой-то червь недовольства дремал в нем, готовился прогрызть дырочку наружу.
Супруга Абрамова была женщиной без изюминки, без искорки. Она не интересовалась ничем, кроме воспитания детей и ведения хозяйства. Вязание на спицах не было ее увлечением. Ника вязала только по мере необходимости, а не для души. В редкие свободные минуты она садилась перед телевизором и смотрела все передачи подряд: новости, фигурное катание, «Сельский час». Книг Ника не читала, журналы «Работница» или «Крестьянка» не выписывала. Абрамов сам не был книгочеем, но иногда покупал книжку, начинал читать, примерно на середине бросал и ставил ее на полку со словами: «Детям потом пригодится!» Быт, налаженный в семье Абрамовых, был без изысков. Блюда к столу – самые обычные. Других Ника готовить не умела. Она была скучной женщиной, но кто сказал, что в жене должна быть изюминка? В дальнюю дорогу берут булку хлеба, а не заварное пирожное. Хорошо пропеченный хлеб дольше сохраняет свежесть.
Абызова была представителем другого мира, и Абрамова тянуло узнать: а какая жизнь там, за горизонтом, где нет развешанного по квартире постиранного белья и большой кастрюли супа, сваренного на всю неделю?
5
Иван решил встретиться с Абызовой на месте ее работы – в областной больнице. После обеда он пришел в гинекологическое отделение, получил в гардеробе белый халат, накинул его на плечи, поднялся на второй этаж. Абызова поджидала его около лестничной клетки.
– Я случайно увидела вас в окно, – сказала она, улыбаясь Ивану, как старому знакомому. – Как ваша нога, не загноилась?
Абрамов смутился. Он не ожидал, что разговор начнется с вопросов о его здоровье.
– Вы, наверное, хотите меня еще раз допросить? Здесь не получится. В ординаторскую постоянно кто-то заходит, телефон без конца звонит, медсестры кого-то ищут. Вы мужчина видный, и если мои коллеги и больные узнают, что вы из уголовного розыска, то они всей больницей в ординаторскую слетятся. В коридоре говорить неудобно, около окна – тоже. Давайте встретимся после работы у меня дома.
Иван не успел ответить, как Абызова сама испугалась своего предложения.
– Я, наверное, что-то не то сказала? – встревоженным тоном спросила она. – Вам нельзя к свидетелям домой приходить?
– Можно, – растерянно ответил Абрамов.
– Даже к разведенным одиноким женщинам? – спросила Абызова шепотом. – Приходите! Не знаю, что вам Палицын про меня наплел, но я мужчинам на шею не вешаюсь. Даю вам слово, что буду вести себя прилично.
Абрамов вышел из больницы разозленный сам на себя.
«Что она себе позволяет! – мысленно гневался он. – Тоже мне, нашлась звезда на небосклоне! Я к вам не буду приставать! Что это за разговоры с сотрудником милиции, находящимся при исполнении служебных обязанностей?»
Злость Абрамова легко объяснялась: он шел в больницу с целью присмотреться к Абызовой, попытаться понять, что она за человек? Стоит ли иметь с ней дело вне служебной обстановки? Но все пошло не по плану. Абызова с ходу перехватила инициативу и пригласила к себе. Если бы приглашение было сделано без ехидства и унизительных намеков, то Иван отказался бы от него и продолжил бы разговор со свидетельницей в РОВД, но тут, в больнице, ему ничего не оставалось, как кивнуть: «Приду!» В РОВД он узнал адрес Абызовой и к семи часам вечера приехал к ней.
Светлана Абызова дожидалась сотрудника милиции, одетая в верхнюю одежду, стоя у окна, в неосвещенной гостиной. Ивана, мужчину очень приметного, она заметила еще на его подходе к дому. Быстро проверила приготовленные продукты на кухне, прошла в прихожую. Как только раздался звонок, она тут же открыла дверь, впустила гостя в дом.
– Проходите, не стойте в дверях! – скомандовала она. – Я сама только что приехала, даже плащ снять не успела. Вы посидите в гостиной, пока я переоденусь?
Хозяйка взглянула на ноги Абрамова и ойкнула, прикрыв ладошкой рот.
– Что случилось? – не понял Абрамов.
– Ноги! Простите, но у меня нет дома тапочек вашего размера. Мужские комнатные тапочки есть, но они вам будут малы.
– Не беспокойтесь! Я пришел в чистых носках, пол не запачкаю.
Хозяйка шутку оценила одобрительной улыбкой и упорхнула в спальню переодеваться.
– Проходите в гостиную! Не стесняйтесь. Я скоро.
Что делает человек, попав в незнакомую квартиру? Сравнивает ее со своей, а также с другими квартирами, где бывал ранее. Квартира Абызовой была старой планировки: две большие комнаты, расположенные параллельно. Комнаты были неодинаковой площади. Дальняя, обычно использовавшаяся как спальня, была меньше за счет большой кладовки, вход в которую был со стороны гостиной. Муж Абызовой до того, как спился, был хорошим хозяином. Кладовку он выломал, образовавшийся проем заложил кирпичом. Освободившуюся площадь присоединил к спальне. Как обставлена дальняя комната, Ивану оставалось только догадываться, и он сосредоточился на осмотре гостиной. Разница с его собственным жилищем была поразительной.
«Что за черт? – подумал Иван. – У меня гостиная такой же площади, но она кажется тесной и темной, а у Абызовой просторной и светлой. Мебель? Она в принципе такая же, как у меня, и обставлена комната точно так же. В стандартных квартирах мебель по-другому просто не расставить: телевизор всегда в углу, противоположном выходу на балкон, а диван – у торцевой стены. Мебельная стенка, радиола на тонких ножках. У меня на тумбочке магнитофон стоит. Здесь тумбочки нет, но не в этом дело. Так в чем?»
В квартире Абызовой не витал дух мещанства, произрастающий корнями из быта городских окраин довоенных времен. У Ивана телевизор и магнитофон были накрыты тонкими холщовыми полотенцами. В мебельной стенке стояли фарфоровые статуэтки певицы в длинном сарафане и казака, когда-то курившего трубку. Пластмассовые «сигаретки», вставляемые в трубку, давно закончились. Казак больше не «курил» и стал использоваться как украшение. Отдельно стояла статуэтка орла с распростертыми крыльями. Орел имел фосфорное покрытие, которое должно было светиться в темноте, но уже давно не светилось. На другой полочке мебельной стенки разместились портрет Есенина, подаренный матерью Ивана, и фигурка балерины. На полу лежал плотный палас, на котором вечно собирались волосы и неизвестно откуда взявшаяся шерсть. У Абызовой на телевизоре и радиоле декоративных полотенец не было. Мебельная стенка не была зах