производством и трудом, который не производит материальных благ. Если перейти к реалиям Советского Союза, то мы увидим такую картину: в партийной литературе нет ни одной серьезной научной работы, обосновывающей необходимость приобщения рабочих к крестьянскому труду. Почему? Да потому, что наши руководители были не от сохи, для них труд на земле был чуждым. Посуди сам: Ленин был юристом, революционером и теоретиком. Сталин – профессиональный революционер. Хрущев – бывший заводской рабочий, возомнивший себя специалистом во всех областях народного хозяйства. Брежнев в молодости был землемером, но потом пошел по партийной линии и отдалился от крестьянского труда. Кому-то из окружения Леонида Ильича пришло в голову насытить продовольственный рынок продукцией, выращенной своими руками, и появилось постановление правительства о выделении рабочим земли для ведения приусадебного хозяйства. Если бы наш пролетариат большей частью не происходил из бывших сельских жителей, то из этой затеи ничего бы не вышло. Но как получилось, так получилось! Ты понял, о чем я говорю? Ты расследовал убийство, которое могло произойти только у нас в стране. Один садовод убил другого только для того, чтобы получить дополнительный клочок земли, который не дает материальной отдачи. Грубо говоря, если ты считаешь, что мало трудишься на своей земле, то вскапывай ее по три раза. Зачем же соседа убивать, если ты не получишь ни копейки прибыли с захваченной у него земли? С марксистской точки зрения совершенное Пономаревым убийство противоречит взаимосвязи труда и товарно-денежных отношений. Это чисто советское убийство, не имеющее под собой материального обоснования.
– Я, кажется, понял! – засмеялся Агафонов. – Субботник – это праздник освобожденного от оплаты труда. Работа на мичуринском участке – это индивидуальные будни освобожденного от материальной выгоды труда. Так, что ли?
– Ты начинаешь разбираться в марксизме! – похвалил тесть. – Пошли за стол, а то водка стынет.
В это время Иван Абрамов сидел в сквере, рассматривая огромный плакат, вывешенный на здании через дорогу. «Верной дорогой идете, товарищи!» – возвещал гипсовый Ленин.
«Надо что-то делать, – раз за разом возвращался к одному и тому же вопросу Иван. – Надо или решиться и позвонить Абызовой, или забыть о ней навсегда. Если позвоню, то мы станем любовниками. Фу, черт! Слово-то какое мерзкое: „любовники“! Не могли что-нибудь другое, более благозвучное придумать?»
Абрамов не видел Абызову с того самого дня, как убедил ее дать ложные показания в отношении Пономарева. Пока на работе был аврал, он не задумывался о встрече, но долго так продолжаться не могло. Настала пора делать выбор.
Иван невольно посмотрел в сторону, куда указывал Ленин вытянутой рукой. Вождь мирового пролетариата указывал на железнодорожный вокзал. Никакого намека в этом не было. Плакатов с Лениным в городе висело великое множество, и на каждом Владимир Ильич указывал в другую сторону. Все плакаты в городе объединяло исполнение: Ленин на них был не живой, а гипсовый.
Сразу же после смерти В. И. Ленина его соратники решили увековечить память вождя на века. Сделать это можно было единственным способом – создать культ непогрешимого Ленина, нового бога, которому должны были поклоняться трудящиеся всех стран. Сталин, бывший семинарист, первым оценил красоту и масштабность замысла и дал клятву у гроба вождя продолжить его дело, то есть поклялся новому богу быть преданным ему до конца. Бухарин, ярый сторонник нового культа, обратил внимание, что на всех иконах Иисус Христос изображен живым. Даже распятый Христос не выглядел навсегда умершим. Он был богом, то есть с рождения был вечно живым, а Владимир Ильич Ульянов вечно живым быть не мог, так как его воскресение противоречило бы основам материализма. Гражданин Ульянов скончался после продолжительной болезни в деревне Горки, а будущий бог – Ленин – мог и должен был быть вечно живым. Выход из этой, казалось бы, неразрешимой проблемы был найден довольно быстро: Ульянова-человека и Ленина-бога в изобразительном искусстве стали рисовать в разных стилях. Живой Ленин остался на портретах, а Ленин-бог превратился в профильное изображение вождя, скопированное с его гипсового барельефа, выполненного в традициях античного искусства. С каждым годом Ленин-человек все больше уступал место Ленину-богу. Гипсовый профиль Ленина был на советских орденах и медалях, на денежных купюрах, на комсомольских и пионерских значках, на плакатах, призывающих следовать его заветам. Массовое искусство требует примитивного подхода к делу. Изображение вождя должно быть легко узнаваемым и не вызывать вопросов: «Почему Ленин на портретах всегда с бородой? Он что, ее в юношеские годы отпустил?» К профилю гипсового Ленина таких вопросов не могло возникнуть в принципе, так как гипсовые Ильичи друг от друга практически не отличались. На выпускавшихся тысячами тысяч агитационных плакатах Ленин был гипсовым. Единственное исключение – первомайские плакаты, где Ленин в кепке, с красным бантом на груди, приветствовал проходившие мимо трибун колонны трудящихся.
Рассматривая плакат, Абрамов подумал:
«Кто именно идет верной дорогой? Кто не свернул с пути, указанного Лениным? По делу Фурмана я познакомился со многими людьми, и ни один из них не является советским человеком в полном смысле слова. Каждый что-то ловчит, выгадывает, морально разлагается. Евдокимов, преподаватель общественных дисциплин, без тени смущения признался, что хотел нажиться на перепродаже доставшейся в наследство земли. Пряников, узнав о задуманном стариком-буденновцем убийстве, не сообщил о его преступных намерениях в милицию. Сын буденновца принес отцу похищенный на заводе метанол, а мой начальник Агафонов решил закрыть глаза на кражу ядовитого вещества, так как не хочет расследовать преступление, которое практически невозможно доказать. Старик-буденновец обманом выбил себе квартиру и намеревался насмерть отравить воров. Пономарев за три сотки земли размозжил соседу топором голову. Фурман хотел провернуть незаконную сделку и увеличить свой участок до размеров, запрещенных законом. Маслова погрязла в прелюбодеянии. Жена Фурмана закрывала глаза на измены мужа и хотела спасти сына от уголовной ответственности за убийство родного отца. Палицын – развратник, Абызова… Она, она… Она, пожалуй, единственный порядочный человек в этой истории».
Червь скептицизма уже подточил душу Абрамова, подорвал его некогда бескомпромиссное мировоззрение, но внутренняя перестройка не проходит быстро. Абрамов искренне считал себя в сто раз порядочнее и честнее, чем все замешанные в деле Фурмана лица, вместе взятые. Светлана Абызова была единственным исключением из порочного круга. Она курила, пила водку, при законном муже имела любовника, ну и что с того? Она даже не пыталась изобразить из себя высоконравственную, порядочную женщину, соответствующую советским идеалам. Она была сама собой: порочной и оттого безумно привлекательной. Падший ангел навсегда останется ангелом и никогда не превратится в обычного человека.
Мимо Абрамова прошли парень с девушкой. И он, и она в модных джинсах, у обоих волосы до плеч – со спины не поймешь, кто из них парень, а кто – девушка. По стечению обстоятельств шли они в направлении, противоположном тому, куда показывал плакатный Ленин. Девушка смеялась, парень шутил. Они, как и Абызова, жили своей жизнью и были счастливы, что идут туда, куда хотят.
Абрамову вспомнилось, как под его окном прошлым летом молодежь распевала неприличные песни под гитару. Из глубин подсознания выплыл куплет:
«О, Сант-Луи, о, город мой!
Вокруг все свиньи, а я – святой».
Иван поднялся с лавочки, посмотрел на плакат, потом на влюбленную парочку и пошел к телефону-автомату.
20
– Ты, Аркашенька, оказывается, сволочь, каких свет не видывал! – сказала Абызова. – Надо же таким подлецом быть: маму из дома выгнал.
– Но-но! Потише, тетя! – осадил ее Аркадий Абрамов. – Мой брат еще не таких гадостей про меня наговорит. Я для него антисоциальный элемент, хапуга и барахольщик, а ты-то давно святой стала?
– Еще не стала, – улыбнулась Абызова.
– Чую, без колдовства не обошлось! По меркам моего братца, ты проститутка и алкоголичка, во всех отношениях падшая женщина, а он с тобой семейными секретами делится, о наболевшем рассказывает. Странно это, ей-богу, странно!
– Твой брат нуждается в сострадании и обычном человеческом участии, только и всего.
– Ах вот как! Он, значит, хороший, а я – злодей? Мой брат в чужом глазу соринку видит, а в своем – бревно не замечает. Я после смерти отца по своей инициативе взял мать на содержание, а он от своих сыновних обязанностей постоянно отлынивает, трешку мамочке в базарный день на конфетки не даст. Что за отношение к матери? Отцы у нас разные, но мать-то одна! Мог бы позаботиться о старушке, материально помочь ей, но он и не думает кошелек открывать! У Вани, видишь ли, своя семья, двое детей, ему на маму деньги тратить никак нельзя. Он только по хозяйству иногда помогает ей. Весной поле картошкой вместе с нами засадит, осенью поможет выкопать и две трети урожая себе в погреб увезет. Вот так помощь, вот так благодетель! Знаешь, как он картошку делит? Нас, говорит, четверо, а вас – двое. Значит, две трети урожая моих. Нас двое – это я и мать, а их четверо – это все его семейство, включая маленькую дочь. Скажи, такая дележка – это справедливо? Лето, жара, картошку полоть надо. Ване некогда матери помогать, у него работа день и ночь. Жена его с детьми сидит, мать больная. Кто остается? Аркаша.
– Неужели ты один весь огород обрабатываешь? – не поверила Абызова.
– На фиг надо! – фыркнул Аркадий. – За бутылку водки пару местных алкашей найму, они за полдня в две тяпки весь огород обработают так, что любо-дорого посмотреть.
Аркадий Абрамов и Светлана Абызова сидели у нее на кухне, пили чай. Они познакомились давно, когда Абызова была еще замужем, но уже встречалась с Палицыным. Встретились они случайно, в квартире общей знакомой. Аркадий искал покупателя на новенькие женские финские сапоги, а Абызова как раз хотела купить такие, но размер не подошел. Через день Аркадий принес новой знакомой сапоги нужного размера и продал с хорошей скидкой. Так началось их взаимовыгодное сотрудничество. Аркадий чинил частным порядком холодильники по всему городу. Некоторые клиенты предлагали ему вещи на продажу. Аркадий брал их под реализацию и продавал с небольшим наваром другим клиентам. Знакомство с Абызовой открывало для него новые перспективы: через гинекологическое отделение, где работала Абызова, проходило много состоятельных женщин, не желающих тратить время на поиски нужной вещи на базаре. На городском вещевом рынке, называемом в простонародье «барахолкой», было невозможно ни сапоги толком примерить, ни джинсы на себя надеть. Все покупки совершались на глазок и частенько после примерки уходили перекупщикам для новой продажи. Мощным стимулом в развитии их отношений стало знакомство Аркадия с директором промтоварной базы. Оказывается, на эту базу для реализации через торговую сеть поступали дефицитные вещи: импортные джинсы, женские зимние и осенние сапоги, болоньевые плащи, модные итальянские батники