– А дети ваши тоже в Городенце живут?
– Сын у меня, один, так и не женился, детьми не обзавелся. На север уехал за хорошими деньгами, вот и осталась я одна, без внуков.
– А вам не кажется, что сегодняшние убийства связаны с легендой о царевне? Убийца не просто так вырезает сердца. И ведь многие девушки под угрозой, ему еще 9 надо убить, чтобы подарить сердца царевне.
– Мы живем в такое время, что трудно найти невинных девушек… вот в наши дни… эх, да что я сейчас об этом. Погодите! А почему вы сказали 9 убить?
– Ну как же – он убил троих, значит до 12ти сердец осталось еще 9 девушек.
– Каких 12? В легенде 4 девушки по 4 сторонам света.
– А Онисья и все остальные рассказывали о 12ти!
– Так это Онисья и придумала. Говорит, так интереснее, 12 девушек, 12 месяцев. А в легенде только четыре.
– То есть… ему осталось убить всего одну???
– Если это связано с легендой, то да. Но каким же психопатом надо быть, чтобы поверить в легенду и начать убивать людей…
Девушки не спеша возвращались домой. Снова тупик. Вот, казалось бы, все складывается, и жуткая картина у художника, и его интерес к мертвой царевне, но следователи уверены- не он. Понятно, что на время убийства Онисьи у него алиби, но девушек-то он мог убить! Сердца не нашли- так он, как местные говорят, все время по лесам шастает, каждый уголок знает, мог закопать в лесу. Мотива, видите ли, нет и компьютерная программа его не вычислила по критериям. Компьютер может ошибаться!
Была надежда на группу краеведов- и там все пусто. И бывшим участникам кружка давно легенды не интересны, и дети у их либо разъехались, либо девочки. Неуловимый убийца, никаких следов, словно его не существует. Так же не бывает!
– Может это она… ну, того… девушек.
– Кто? Онисья? Сбрендила от старости и свихнулась на легендах? Вон как красиво нам пела что-то стародавнее.
– Какая Онисья, в 90 лет? Ты что! Я про царевну.
– Типа не дождалась верного рыцаря, и сама полетела сердца добывать? Нет, тут кто-то из плоти и крови. Но почему же он не оставляет следов?
– Это и непонятно. Никто не видел, никаких следов… ну, не бывает так! И не доверять Андрею и его следователями полиции тоже нет оснований. В таком деле они бы ничего не пропустили.
– Сонь, я тоже начинаю думать, что это не художник.
– Почему?
– Потому что он не мог знать самого главного – невинны девушки, или нет.
– Я тоже об этом думала… знаешь, я в какой-то книжке читала, как убили много народа, а все для того, чтобы скрыть одно единственное убийство. Может и у нас так, и царевна не причем?
– Сложно, – пожала плечами Саша, – тогда б другой способ придумал, каждый раз рисковать, вырезать сердца в темном зимнем лесу… Да и легенда не настолько популярна, чтобы под нее косить.
– А значит что?
– Что?
– Значит, мы возвращаемся к единственному вопросу: как он мог узнать о невинности девушек.
– Может, ему все равно?
– Нет, раз он хочет оживить царевну, должен все делать как положено.
– Но полиция всех опросила, и соседей, и знакомых, нет никаких пересечений!
– Но кто-то же должен это знать про всех девушек!
– Сооонь… – Саша вдруг остановилась, как вкопанная, так, что подруга чуть не налетела на нее, остановившись в последний момент.
– Ну, ты не тормози так. Скользко же, шлепнемся обе, нам только травмпункта для полного счастья не хватало!
– Вот! Вот и я об этом!
– О травмпункте?
– Да причем здесь травмпункт. О враче! Кто может знать обо всех девушках такие личные, интимные даже подробности? Врач!
– Убийца не медик, сердца вырезал не так, как сделал бы хирург.
– А он и не хирург. Ну подумай, что ты никак не сообразишь! Какой врач знает такие подробности?
– Гинеколог!
– Вот!
– Тогда сегодня выясним, какие врачи здесь принимают, и завтра отправимся на прием.
– Я не пойду! Даже ради расследования я на такие подвиги не готова! А ты почти местная, вот и сходишь. Тем более, ты врач, разговоришь коллег, медсестер, что-нибудь, да узнаешь. От меня толку не будет.
– А ты? – Обиженно спросила Соня, – хитрая ты, сразу в сторону.
– А я пойду к художнику. Поторгуюсь, придется купить картину, так куплю.
– Не страшно?
– Да я лучше к маньяку, чем к гинекологу! – и подруги рассмеялись так, что долго не могли остановиться.
Саша оправдывалась, что она следит за своим здоровьем, и имеет в виду только завтрашний визит. А Соня, сделав страшное лицо, побежала за подругой, изображая, что сейчас всадит ей укол. Конечно, обе свалились в сугроб, хорошо, что без последствий.
– Взрослые ведь тетки, не подростки уже, – посетовала Соня.
– А все такие же дуры, – поддержала Саша, и они снова поскользнулись и рухнули в сугроб.
***
Соне не удалось записаться на прием, оказалось, что в городке всего два гинеколога, но одна пожилая женщина давно уже на больничном, и запись к оставшемуся доктору растянулась аж на три недели вперед.
– Тут у них, как я погляжу, быстрее родишь, чем к врачу попадешь.
Соня решила идти «на ура» к концу приема, может, врач действительно разговорится с коллегой.
А Саша настроилась на деловой лад и собралась к художнику.
Лукич безразлично посмотрел вслед снова куда-то собравшимся хозяйкам. Тепло, мягко, хорошо кормят, он и здесь прекрасно проведет время. А раз им хочется мерзнуть, это их дело.
Девушки включили свет в коридоре, и вдруг Соня заорала диким голосом. Саша с перепугу решила, что стряслось что-то ужасное, отскочила к лестнице, чуть не сшибла кота, который тоже явился посмотреть, что за шум, а драки нет.
Соня все еще визжала и тыкала пальцем куда-то вниз.
– Да замолчи ты, а то сейчас водой оболью, что за муха тебя укусила? Что случилось?
Соня замолчала, икнула и показала пальцем куда-то вниз. Саша взглянула – и сама завизжала. У Сониных ботинок прямо у входа лежала длинная, очень тощая и очень дохлая крыса.
– Лукиииич… – тон хозяйки не предвещал ничего хорошего.
У кота на морде было написано совершенно человеческое недоумение и даже оскорбление, он чуть не пожал плечами, с достоинством развернулся и удалился обратно на второй этаж.
– Это он нам подарок принес, ты че! Старался! – Саша теперь разбирал смех.
– К неврологу мне, а не к гинекологу после таких подарков. – Сердито сказала Соня.
Подоспевшая к этому моменту тетя Люба, пришедшая делать уборку, очень удивилась:
– Вы крыс никогда не видели? Чего визжали то, я уж чуть не убилась на льду, бежала, с конца улицы ваши вопли услышала. Молодец кот, крысолов, правильный кот! Идите уж, чучундры московские, сама все уберу.
Чучундры, которые были совсем и не московскими, вздохнули и отправились по своим делам.
При свете дня двор художника и мастерская в глубине сада выглядели обыденно, совершенно не так, как ночью.
Саша постучала в дверь.
– Ну, чего вам? Опять пришли? – нечёсаный художник, от которого сильно разило перегаром, появился в дверях.
Саша, пожалев, что выбрала визит к художнику, а не медику, уверила, что не может забыть его картины и хочет купить одну из русалок.
– Русалки мои ей понадобились! Ишь, картину захотела. Я тут к ним ко всем, с чистым сердцем, а меня в тюрьму. Что я такого сделал? Да я до сих пор не могу забыть Онисью там, на полу. – И он закончил уже совсем жалобно: – Я протрезветь боюсь, как глаза закрою, так она передо мной как живая, то есть, тьфу, как мертвая. А они в тюрьму.
Саша поняла, что зашла в подходящий момент, картину можно не покупать, Городенецкому, или, как его там, Маленкову, или Каленкову, хотелось излить обиженную душу.
– Садись, – кивнул художник в сторону стола.
Саша осторожно опустилась на табуретку, Городенецкий достал откуда-то стакан, протер его тряпкой, плеснул водки. Добавил и в свой.
– Видимо, это был не перегар, это свежачок, – подумала девушка.
Закуски не предлагалось, но и пить, к счастью, не пришлось. Художнику было наплевать, пьет ли собутыльник, главное, чтобы его собственный стакан не пустел.
– Если что, успею вскочить, и убежать, – оценила девушка расстояние до двери, и осторожно подвинула стул чуть ближе в направлении выхода, – а то вдруг он буйным становится, как выпьет.
– Вот за что они меня? Я ж сюда приехал, чтоб на природе, чтоб с миром жить, ягоды собираю, грибы, картины пишу. Разве ж я мог убить? Я ж ее спасал, ну, в смысле, проверял, может жива еще, Онисью в смысле. В смысле, как лучше хотел.
Саша не слушала его «смыслов», понятно, что никакого отношения к убийствам Городенецкий не имеет. И приехал он сюда на свободу- хочу пью, хочу ягоды собираю, хочу картины пишу. Удобно, что семьи рядом нет. Вот жена бывшая, наверное, радуется, съехал подальше, дары леса привозит, все счастливы.
Художник все глубже погружался в себя, бормотал что-то обиженно, не забывая подливать. А девушка искала удобный момент, чтобы распрощаться, но обращать на себя внимание «гостеприимного» хозяина тоже не хотелось – во избежание нежелательных реакций.
Наконец подливать стало нечего. Художник обхватил голову руками, вздохнул, потом поднял голову и вроде даже удивился, увидев гостью, но махнул рукой, видимо не до нее уже.
– Они бы вокруг себя посмотрели, зачем этот мент в лесу шастает по ночам. Не там убийцу ищут.
– Какой мент? – насторожилась Саша.
– Да этот… их… пусть его и спросят.
– Кого?
Но художник уронил голову на руки и захрапел.
Саша тихонечко поднялась и на цыпочках прошагала к двери.
***
Соня смело вошла в вестибюль, посмотрела в расписании, где находится кабинет гинеколога, неопределенно отмахнулась от вопроса тетеньки в регистратуре и потопала на третий этаж.
К концу приема у кабинета сидело всего две женщины, и Соня порадовалась, что не придется торчать здесь до ночи.
Ей еще больше повезло: обе женщины пришли за справкой, осмотр им не понадобился, и Соня, заулыбавшись во весь рот, толкнула дверь в кабинет коллеги Панковой И.В., как сообщило ей расписание на первом этаже.