от, правду сказать, чай теперь действительно хороший стал. Володя не вставал? Нет, послышалось. Ладно, одна попью. И за работу.
…Из аптеки баба Шура вернулась уже ближе к вечеру: действительно, дела заняли много времени, больше даже, чем она предполагала. Уже поднимаясь в лифте, Александра Васильевна вспомнила о том, что хотела сегодня приватно побеседовать с племянником. Ладно, прямо сейчас и поговорят. Вера не помешает – лежит до сих пор наверняка.
Но сестра встретила ее на ногах, приняла из рук полные сумки и просила не шуметь – у Володи гости.
– Что еще за гости? – Никакого раздражения по поводу того, что кто-то навестил ее племянника, Александра Васильевна не испытывала. Но строгости и внешнего неудовольствия на себя, на всякий случай, напустила – по старой привычке старшей сестры.
– Не ворчи. Не гости даже, а гость. Старый товарищ, еще по армии сослуживец.
– Ну и где этот сослуживец? – несмотря на то что ворчливый тон ей не позволяла сбросить гордость, обувь баба Шура снимала очень аккуратно – не дай Бог стукнуть чем, скрипнуть – Володечке помешать.
– В гостиной сидят.
– В большой комнате? Ишь ты какая барыня стала: «гостиная»!… Сама-то чего поднялась? Выздоровела?
– Да хорошо со мной все, хорошо. Не шуми.
– Я и не шумлю. Угостили хоть гостя чем-нибудь?
– Да не хотели они ничего. Я предлагала – отказались. Володя только чаю попросил – отнесла. А так они того… коньяк вроде пьют.
– С чего это вдруг? Балуешь ты Володьку, Вера.
– Да перестань. Взрослый мужик давно. Ну, встретился с товарищем, ну, выпили немного… Не шуми.
Махнув рукой, как бы говоря, что мол, разбирайтесь сами, не до вас, Александра Васильевна двинулась на кухню. Но, проходя мимо закрытых дверей гостиной (и чего это вдруг закрываться выдумал – никогда такого не было!), невольно прислушалась.
Батюшки, да уж не ссорятся ли? Нет, конечно же, Вовиного голоса не слышно – он всегда тихо говорит. А второй, незнакомый… Да о чем они там?
Неожиданно баба Шура услышала глухой звук удара, а следом за ним – грохот, как будто на пол упало что-то большое и тяжелое… И стекло зазвенело. Да что же там такое, Господи?!
Никогда бы Александра Васильевна не стала беспокоить своего любимого племянника. Всегда была в нем уверена: хоть потолок обвались, а уж Володя невредим будет. Что с ним, таким осторожным, таким тихим, таким умницей случиться может?
А на этот раз, сама не зная почему, баба Шура резко толкнула дверь гостиной. Не постучала даже. И застыла на пороге, широко раскрыв глаза.
С тяжелой вазой в руках Владимир Коробков стоял над телом не знакомого ей человека. Именно над телом. Над трупом. Не спасти уже. Она – баба Шура – в госпиталях да в больницах всю жизнь проработала, сразу видит все: не спасти. Никак не спасти. Александра Васильевна тяжело опустилась на пол и прислонилась головой к дверному косяку.
ГЛАВА 4
– Докладывайте, – закуривая, сказал Турецкий.
Дежурный следователь райотдела смотрел на знаменитого «важняка», как на Бога: со страхом, восхищением и надеждой выглядеть в его глазах лучше, чем есть на самом деле.
Турецкий же не смотрел на дежурного следователя. Он стоял посреди обширной гостиной в квартире покойной. Гостиная тремя окнами выходила во двор. На двух окнах оранжевые шторы были опущены. Третье – крайнее – окно, из которого женщина упала (или выпрыгнула), было открыто. В него дул пронизывающий сквозной ветер.
Взгляд Турецкого был прикован к картине, висящей над диваном. «Важняк» пытался разгадать, что на ней изображено: струнный квартет или четыре разномасштабные женские фигуры? И знал ли сам художник, что именно он изобразил? Но все это не относилось к делу…
– Я слушаю, – не поворачиваясь, напомнил Турецкий.
Молодой человек спохватился:
– Значит, патрульная машина выехала на сигнал, обнаружила тело там, где сказал бомж, возле мусорных контейнеров. Патрульные по рации передали в отдел. Мне позвонили, я приехал в отдел. Еще немного подождал, пока прибудут криминалист и помощник криминалиста. Прибыл на место в начале третьего ночи. Патрульные все это время находились возле трупа.
– Во сколько бомж обнаружил труп?
– Он не знает. Часов-то у него нет. Утверждает, что сразу пришел в отдел, но…
Молодой следователь замялся. Он не знал, стоит ли сообщать «важняку», что дежурные милиционеры для острастки посадили бомжа в «обезьянник», а патруль оказался на месте минут через тридцать – сорок после сообщения о трупе.
– Примерно?
– По его словам, все случилось около двух часов ночи. Может, без десяти два, без пятнадцати… Приблизительно.
– Бомжа отпустили?
– Нет, спит у нас в отделе. Если желаете его расспросить…
Турецкий кивнул.
– Будет видно. Дальше?
Следователь заглянул в блокнот. Он не сверялся с записями, просто собирался с мыслями.
– Пока криминалист и врач осматривали труп, я нашел дворника. Дворник опознал в покойной женщину из квартиры 125. Я поднялся в квартиру.
Тут следователь запнулся.
– Дальше? – нетерпеливо дернулся Турецкий. – Вошли вы в квартиру?
– Да.
– Вы помните, что без санкции прокурора не имели права взламывать запертую дверь?
– Дверь была открыта, – быстро проговорил следователь.
– Точно открыта?
Турецкий обернулся к молодому человеку, впился в него взглядом. Следователь потупился.
– Я не прокурор, мне плевать, как ты сюда попал, – медленно произнес Турецкий, не сводя с мальчишки пристального взгляда. – Так была дверь открыта или закрыта? Подумай.
– Закрыта, – очень тихо признался тот.
– Выйдем, – кивнул Турецкий.
Они вышли в прихожую, затоптанную грязными следами многочисленных ног, прошагавших через нее этой ночью.
Турецкий осмотрел двойную входную дверь и сложные замки. Заметил следы взлома – пару царапин на замке, понятных только профессионалу.
– Чем открывал?
– Вот этим, – признался молодой человек, протягивая «важняку» набор отмычек.
Турецкий посмотрел на них, хмыкнул про себя: «Все гениальное просто».
– Обе двери были заперты?
– Нет, только наружная. Со стороны квартиры дверь стояла нараспашку.
– Интересно. Криминалист уже снял отпечатки?
– Да.
Турецкий поколдовал над замком, щелкнул какой-то задвижкой и с удовлетворением уставился на многочисленные собачки замка, выскочившие из своих гнезд. Четыре стальные собачки, сантиметра по три каждая. Маловато… Турецкий еще повозился с замком, но дальше собачки не выдвигались.
– На сколько оборотов замок был заперт? На один?
Молодой следователь наморщился, вспоминая.
– Н-нет, кажется… Щас, щас…
Он принялся энергично массировать виски, напрягая мозговые извилины.
– Щас, щас, – повторил он. – Нет, не на один, больше. Да, точно, на три. Или на два… Вроде бы… Нет, все-таки на три.
Турецкий повторил эксперимент, но на этот раз вытянул молодого человека с собой на площадку и потребовал сначала запереть дверь снаружи, а потом открыть. Пыхтя и потея, тот запер дверь, а затем вторично совершил взлом.
– О, точно! – радуясь, что угадал, воскликнул он, любовно поглаживая замок. – На три оборота закрывается, как я и сказал!
«Всего на один оборот этот замок запирается из квартиры, – отметил про себя Турецкий, который уже встречал похожую систему. – На полный оборот замок запирается только снаружи».
Что это давало?
В принципе, ничего.
Ничего, кроме смутного предположения о том, что в квартире с погибшей женщиной за некоторое время до ее предполагаемого самоубийства находился еще кто-то. И у этого призрачного человека имелись ключи от ее квартиры, потому что, уходя, он запер ими снаружи дверь.
«Нелепый замок, – зачем-то подумал „важняк“. – Отпирает на три оборота, а запирает только на один. Почему?»
«Да потому, – ответил язвительно внутренний голос, – что у них там, на Западе, на родине этого „мэйд ин Джемани“ замка, считается излишеством запирать дверь изнутри, когда хозяева дома. Излишеством и предрассудком. Вот почему…»
Мимо них протопали на выход эксперты, унося чемоданчики с оборудованием. Турецкий простился со знакомыми за руку, перекинулся парой общих фраз о погоде, о болях в спине и о пользе русской бани вообще и при подобных болях в частности.
Затем он и молодой следователь вернулись в гостиную.
– Дальше? – произнес Турецкий закуривая, хотя мог бы и сам рассказать все, что произошло. И все же – не он первый оказался в квартире покойной. К сожалению… Или не к сожалению?…
Такая красавица. Так молода. И так страшно умереть… Хотя что значит «страшно»? Он видел женщин, буквально разорванных в клочья взрывом, которые умирали медленнее и мучительнее, чем эта.
И все таки… Он привык к смерти. А для этого парнишки-следователя все впервые. Он эту ночь и эту красивую покойницу не забудет до конца своих дней, он будет вспоминать эту историю, когда выйдет на пенсию, рассказывать внукам и привирать подробности, которых не было.
– Дальше, – сказал Турецкий, присаживаясь на желтый кожаный диван под картиной с женщинами-виолончелями. – Итак, ты вошел в квартиру… Дальше?
Дежурный следователь переступил порог квартиры номер 125.
За ним вошли дворник и один из патрульных. Войдя в прихожую, они невольно загляделись по сторонам и замедлили шаг.
– М-да! – протянул дворник.
– Шикарно живут, – с завистью в голосе подтвердил патрульный милиционер.
– И свет всюду горит.
– Зачем им экономить?
– Ей, – поправил дворник. – Ей экономить… Она одна тут жила.
– Такая шикарная баба и одна? – недоверчиво ухмыльнулся милиционер и тут же переключил свое внимание на ряд выпуклых желтых светильников в полу.
Светильники освещали длинную прихожую призрачным нижним светом, отчего на стенах и потолке колебались длинные, вытянутые тени.
– Зачем ей лампочки в полу?
– Извращаются люди, – протянул дворник, тоже разглядывая выпуклые, словно рыбьи глаза, полушария светильников.