Неожиданно для старшины преследуемая машина сбавила скорость и резко затормозила на мосту. Ее развернуло поперек. Проехать было уже невозможно.
Из кабины выскочил мужчина, пробежав немного, выстрел ил в бак автомашины. К черному, набухшему дождем небу взметнулось пламя, мгновенно охватившее всю машину.
Когда старшина подлетел на своей «Волге» к мосту, преступник уже несся словно ошалелый к рабочему поселку. Но стоило Рябову выпрыгнуть из автомашины как беглец несколько раз пальнул в его сторону. Одна пуля угодила в радиатор. Старшина бросился на землю. Но тут же, встав, рванулся к пылающей костром автомашине и, Прикрывая форменной курткой лицо от огня, проскочил между перилами и горящей машиной, пробежал мост и остановился у телеграфного столба. Ослепленный ярким пламенем горящего автомобиля, он почти минуту ничего не различал в темноте, хотя до боли в глазах напрягал зрение.
Тем временем преступник растворился в ночи.
Поиски его не дали никаких результатов. А «Жигули» как оказалось, были угнаны в тот день у одного торгового работника из соседнего райцентра.
Глава 13
Прошло несколько дней. Уголовное дело об убийстве гражданки Цветовой Анастасии Федоровны находилось в производстве у следователя прокуратуры Нуркаева, которому лейтенант Данишев регулярно сообщал результаты оперативно-розыскных мероприятий. Все эти дни они частенько виделись главным образом для обсуждения дальнейших шагов поиска преступников. Тяжелый груз поиска убийцы так и остался на Данишеве.
Ознакомление с уголовным делом Михаила Шпыру ничего существенного не дало. Его соучастник по квартирной краже Ким Петросвинов «завязал» с прошлым и не знал, почему Шпыру перебрался из Одессы в Татарию. В местах лишения свободы, как пояснил он, Шпыру ни с кем не сближался.
Вернувшись в райцентр после ознакомления с этим уголовным делом, следователь Данишев направился в больницу к Мурадову. Но он, как выяснилось, все еще находился в критическом состоянии и о беседе не могло быть речи.
Капитан Минаев посоветовал следователю заняться родословной потерпевшей Цветовой и попытаться собрать сведения в архивах о личности бывшего хозяина дома богача Аршева.
Немного подумав, сказал:
— Неплохо было бы, насколько это возможно, собрать информацию о людях, которые крутились вокруг своего хозяина. Но это очень кропотливая, изнуряющая работа. В помощь вам подключу двух сотрудников.
В паспортном столе по карточке учета Данишев установил, что Цветова Анастасия Федоровна, уроженка города Казани, прибыла в уездный городок в 1917 году.
«Значит, сюда приехала в возрасте восемнадцати лет, — подумал следователь. — А меняла ли она фамилию? Выходила ли замуж?»
Поездка в Казань внесла определенность: Цветова меняла фамилию, а документов, говоривших о ее замужестве, не было. В церковной книге даты рождения значилась также и ее сестра — Анна Цветова. Но ее судьба была неизвестна. И соответствующие запросы ничего путного не дали.
Родственников бывшего хозяина дома не установили. Старухи говорили, что он был один как перст божий и что родом он из Казани. Но бумаг, свидетельствующих обо всем этом, не нашли. О кучере богача, кроме его имени «Микола», никто ничего не знал. К тому же объявленный всесоюзный розыск Шпыру пока ничего не прояснил.
Все эти поиски, поездки, бесчисленные запросы убедили лишь в одном: искать преступников надо более продуманно и тщательно и исходя из других факторов. Данишев вспомнил слова одного профессора, преподававшего в университете, который подчеркивал, что отрицательный результат в научном поиске — это тоже результат, но свидетельствующий о необходимости избрания нового направления научных поисков. А расследование сложного уголовного дела — это вид научного исследования. Во всякой случае, оно имеет все элементы научного поиска.
«Прошло столько времени, — сокрушался Данишев, — а реальных концов, за что можно ухватиться, не видно. Какой же ход избрать, чтоб найти этого головореза? Казалось, вот-вот возьмем! Уже, можно сказать, был в руках и — вырвался. Ушел, да к тому же его соучастник Мурадов малость помешался. Психические отклонения его и вовсе — неожиданность; все карты спутали».
Следователь понимал, что попал в мертвую точку; когда дело не сдвинешь теми средствами, что есть в наличии, а инерционная сила иссякла.
За весь месяц работы он не испытывал такого огорчения, как сегодня. Настроение — препаршивое. Часто вспоминал Асию, и грустная улыбка отражалась на его лице. Ее он почти не видел с тех пор, как она на него разобиделась за то, что заходил к соседке Розе. Приревновала. Видел ее раз в коридоре. Но она лишь холодно поздоровалась. Назип, придя домой, завалился спать. Утром позвонил в больницу, решил попробовать побеседовать с Мурадовым.
В восемь утра был уже в палате. Мурадов, в бинтах, бледный как бумага, с почерневшими, впавшими, казалось, застывшими глазами, напоминал скорее мумию, чем выздоравливающего человека. Взгляд его был бессмысленным, но когда Данишев близко подошел к кровати, глаза Мурадова дрогнули и оживились.
Он тут же хриплым тихим голосом произнес:
— А-а. Сосед. Начальник. — Больной приподнял голову и напряженно уставился в лицо следователя. Потом как будто решил выложиться в одной длинной тираде. Быстро, неестественно для своего тяжелого состояния заговорил: — Я подозревал. Сразу подозревал. Ты — подсадная утка. Зачем? Зачем говорю? А затем — хошь изгнать из коммуналки, Нет-нет! Не надо, начальник. Не надо! Не надо, говорю. Без коммуналки — как без жратвы. Ах да, жратва, жратва! — Мурадов схватился рукой за голову. — Я у одного соседа картофелину — ам! У другого сухарик — ам! На кухне у зазевавшегося из кастрюли мосол — ам! Погрызу, погрызу, бултых обратно в кастрюлю. Так и живу! Жи-и-иву-у. Не надо меня. Не надо. Оставь. Оставь, начальник, в коммуналке. Оставь. Господи-господи! Оставь меня и ты... — Мурадов начал издавать нечленораздельные звуки.
На все вопросы подследственный повторял как попугай одно и то же про жратву и коммуналку.
С тяжелым неприятным осадком на душе покинул Данишев больницу.
«Неужели надо поворачивать оглобли следствия в иную сторону и снова двигаться по кочковатому бездорожью поиска? А воз расследования очень тяжел. И главная тягловая сила — следователь, — вспомнил Назип слово одного старого криминалиста, у которого проходил стажировку — с каждым шагом этот воз еще больше тяжелеет: события время наваливают новый груз — загадки, козни преступника, факты и многое другое. И следователь порой, как лошадь в пустыне, тянет этот воз из последних сил, изнывая не только от тяжести и жажды, но и от бесконечности пути к той единственной истине, которая, как мираж, кажется то близкой, то бесконечно далекой, а то и вовсе, как ночная мгла, невидимой».
Назип зашел в магазин, купил продуктов и направился домой. На душе было тошно, такого скверного настроения не помнил. Ему казалось: обстоятельства двойным тяжелым прессом давили на психику: неудачи по службе и поражение на личном фронте. Он понимал, что для любого человека такое перекрестие — всегда тяжко; одни сникают, другие (их меньше) становятся еще настойчивее, злее. Данишев давно понял одно: у каждого человека бывают (в не раз) черные полосы в жизни, для преодоления которых нужно просто некоторое время терпеть. Упорно работать и терпеть. И это упорство, это терпение (иногда в течение нескольких лет, месяцев) оказывается чаще всего единственным выходом, через который можно дойти до заветной цели.
«А может, я сгущаю краски и зря настраиваюсь на долготерпение? Ведь у меня так уже бывало, когда не совсем правильно оценивал ситуацию, в которую попадал».
Глава 14
Данишев только что спустился со своего пятого этажа и в нерешительности остановился возле подъезда, куда пойти: в райотдел или зайти и еще раз посмотреть на то, что осталось после пожара от соседского дома?
— Здравствуйте, Назип, — послышался столь желанный нежный голос Асии.
Он, оглушенный радостью, медленно повернулся.
— Асия... Как вы здесь оказались?..
Она рассмеялась:
— А где же мне быть? Вспомните, я ведь тоже здесь живу. А вы так быстро забыли меня, что уже и не помните, где я живу. — Чувствовалось, радость клокотала в ней горячим источником. — Забыли, да?..
— Что вы, Асия. Я так часто вспоминал... Хотя, что я говорю. Ведь чтоб вспомнить — надо хоть на миг забыть. А вы у меня всегда в сознании...
Она, ничего не отвечая, лишь улыбалась, чуть наклонив голову к плечу.
Асия не стала рассказывать ему, что к ней вчера вечером подошел Ахат, сын Розы, и спросил: «Почему дядя Назип мокрые следы с пола срисовывал у нас в квартире, после того как дядя Самат наследил?»
И тогда она сразу поняла все, и исчезновение Мурадова — тоже.
Девушка, краснея, лишь тихо произнесла:
— Простите меня, Назип... если можете...
Радостный порыв шквалом ворвался в его сознание, и он, не в силах совладать с собой, просто обнял девушку и поцеловал.
Асия, которая никогда не испытывала мужских объятий, не испугалась, не оскорбилась, потому что эти чувства были разом вытеснены огромным, прекрасным, щемящим сердце чувством, которое сразу охватило все ее существо. Она только не могла понять: когда же это чувство пришло к ней? Пришло сразу или постепенно, как приходит весна. Наверное, как весна... А это неожиданное объятие — лишь солнце, которое растопило застывшие от холода подозрений и обиды ее горячие чувства любви.
Назип понял ее состояние, и в сознании промелькнуло: «А вот и жену себе нашел».
— Доброе здоровьице, — прогнусавил вдруг старческий голос.
Они обернулись.
То был Винокуров, их сосед, опоясанный, как патронташем, кругляками туалетной бумаги. Он что-то еще хотел сказать, но, чуть потоптавшись на месте, засеменил к подъезду.
Асия, тихо промолвив: «До свидания», не оглядываясь, пошла за стариком.
Данишев не помнил, как оказался во дворе дома Цветовой. Радость внесла в него новый прилив сил; усталости ни физической, ни умственной он больше не чувствовал.