Старик неожиданно оказался на редкость догадливым и громко, словно с глухим, заговорил, расхаживая по комнате:
— Вишь ли, дорогой! Я ведь давно с собаками не вожусь. Много хлопот. Стар уже. И бумажки, знамо дело, мне теперь не надобны. А какие были — потерялись.
Махмут Зинатуллович встал так, чтобы незнакомец повернулся спиной к полатям: Данишев мог теперь тихонько спуститься вниз.
— Ты что, сволочь, мне на уши портянки накручиваешь! — окрысился незваный пришелец, вытаскивая из кармана пистолет. Он схватил старика за ворот и зашипел: — Врешь все, падла! Не бросил ты это дело! Вся деревня знает.
Мужчина резко оттолкнул старика и тот упал.
— Если не отдашь бумаги — застрелю, а дом спалю, — прорычал преступник, наводя пистолет на старика. — Ну! Тащи! Не то и дочь твою прик...
— Руки вверх!! — скомандовал лейтенант.
Бандит застыл от неожиданности, затем медленно начал поднимать руки.
— Не поворачиваться, не то пристрелю!
Но когда следователь хотел было скомандовать: «Брось оружие», произошло неожиданное. Поднятая рука преступника случайно коснулась лампочки, и тот мгновенно среагировал: ударил по ней и прыгнул к старику.
Не успели еще упасть на пол осколки лампочки, как бандит пальнул в лейтенанта из пистолета. Данишев был готов к тому, что преступник будет стрелять в него, поэтому стоял у печки. Он знал — подобные типы, которым грозит расстрел, обычно всегда пытаются пробить себе лазейку к спасению пулями и кинжалами. И когда хлопок разлетевшейся лампочки возвестил темноту, лейтенант рванулся за печку.
— Дом окружен! Сдавайся! — крикнул лейтенант. Снова прогремел выстрел. Пуля ударила в печь, и кирпичные крошки градом осыпали дощатую перегородку.
Следователь не стрелял: боялся попасть в хозяина. Потом послышался хрип.
— Что ты, ирод, делаешь? — донесся сдавленный голос старика.
Данишев понял: преступник, прикрываясь хозяином, как щитом, решил бежать через окно. Лейтенант приготовился было броситься к ним, как вдруг наверху (на чердаке или крыше — он не знал) что-то громыхнуло, голубоватым пламенем осветив дремлющий двор.
«Гроза, — в первое мгновение подумал Назип. Но темнота вокруг дома начала отступать под напором огненных всполохов. — Пожар?» По двору поползли зловещие тени — это дым на короткое время черным крылом заслонял землю от пламени, бушевавшего на крыше.
Ни хозяин дома, ни Данишев не знали, что, прежде чем попасть в избу, преступник слазил на чердак и вылил там полканистры бензина. Поставил две коротенькие стеариновые свечки на тряпку, намоченную бензином. И прежде чем уйти с чердака, зажег свечи (рассчитанные на десять-пятнадцать минут), поставил рядом канистру с бензином, так, чтобы конец тряпки опускался как фитиль в емкость с горючим. Потом выбрался на крышу пристройки, а оттуда по деревянной лестнице вниз во двор.
Преступник рассчитывал, что за пять, максимум за десять минут он получит от хозяина бумагу (которая, как мост, давала возможность следователям пройти через пропасть неизвестности прямо к нему в дом), прикончит его и уйдет. А пожар заметет все следы. Собственно, ему важно было знать: где находится роковая для него бумага, Если у продавца собак дома — ее не обязательно было и получать: все равно бумаги сгорят вместе с хозяином.
Взорвавшаяся канистра с бензином затруднила положение противоборствующих сторон. Яркая вспышка пламени осветила стол, стулья, дверь в переднюю, за которой притаился бандит... Теперь бросаться лейтенанту к преступнику — что бросаться на штык: наверняка пронзит пулей насквозь. А он даже выстрелить не сможет, бандит прикрывается стариком.
Но и преступник понимал — он уязвим, теперь, как мишень, виден. Особенно когда будет выпрыгивать из окна и бежать по освещенной местности. Шансов уцелеть немного. Преступник, обхватив левой рукой шею старика, прикрывался его телом и был готов в любую секунду выстрелить в лейтенанта, при этом лихорадочно соображал, что если дом оцеплен, он пропал. Если же нет, значит, следователь явился сюда недавно и интересующих сведений еще не добыл; иначе бы зачем ему здесь торчать, ведь в их конторе в подобных случаях спешат как на пожар. К тому же следователь не знал, что кто-то сюда заявится именно в этот же день. Даже предположить не мог. И правда — не вероятный случай. Если сейчас прикончить старика и смыться — следователю не обязательно и преследовать его. Потушат разгорающееся пламя — и конец: при обыске извлекут бумажку с его фамилией и адресом. Стало быть, надо здесь торчать, пока пламя не охватит весь дом. По крайней мере, пока можно будет терпеть жару и дым: «О! — осенило преступника. — Под прикрытием дыма моя, но будет проскочить мимо всех...»
И началось выжидание. Только слышны были потрескивание горящих стропил да причитания хозяина: «Шайтан на мою голову явился. О проклятье... Мой дом...»
Сначала появился запах гари, потом сквозь щели потолка начал просачиваться, как песок, желтоватый дым, медленно оседая вниз, к полу.
Данишев присел на корточки: дым разъедал глаза, к горлу начал подкатывать ком, стало трудно дышать. Жара нагнеталась быстро, как в бане, когда плещут воду на раскаленные камни.
На улице послышались крики. Но к дому никто не подходил. Лейтенант понял: избу уже не спасти — в деревне нет пожарных машин. А бочки с водой, пока привезут от колхозной конюшни, хватит только затушить головешки, которые останутся от этого дома; время упущено!
Назип глянул из-за печки — в плотном дымном мареве показалась фигура, которая двоилась, словно он смотрел туда через ненастроенный объектив фотоаппарата.
«Опять, паразит, прикрывается телом безвинного человека, — пронеслась у него мысль. — Хочет выпрыгнуть через боковое окошко. Нет, гад! Не выйдет! И лейтенант несколько раз выстрелил, целясь чуть левее сдвоенной фигуры. — Нервы у тебя, шкура, не выдержат!»
Фигура отпрянула вправо, но тут же преступник огрызнулся пистолетным огнем. Одна из пуль снова угодила в печь, и мелкие кирпичные осколки больно ударили Данишева по глазам. Он инстинктивно зажмурился, когда с большим усилием разомкнул веки — слезы и резь в глазах почти ослепили его. «Еще этого не хватало».
Назип слышал, как зазвенели стекла. «Уходит!» И он бросился напролом на этот звук, к окну.
Преступник, намереваясь уже спрыгнуть с подоконника во двор и выстрелить в хозяина, неожиданно в метре от себя увидел силуэт следователя и вскинул пистолет. В этот момент старик, почувствовав себя свободным от захвата, ринулся вперед головой в окно, и бандит от удара полетел с подоконника вниз. Выпущенная пуля лишь слегка царапнула плечо Данишеву.
Лейтенант подскочил к окну, но ничего не видел: все сливалось в красновато-темное пятно. Он выстрелил наугад, но, услышав неподалеку голоса, побоялся применять оружие — в кого-нибудь мог попасть.
Назип, как во сне выбрался вместе с Махмутом Зинатулловичем из пылающего дома. Тут же под окном хозяин рухнул: потерял сознание. Лейтенант поднял его с трудом; кто-то помог ему вынести старика из зоны огня.
Преступнику удалось бежать...
Глава 16
Следователей и ученых объединяет очень многое. Для них, например, окончание официального рабочего дня обычно мало что значит, потому как «производственная» мысль, связанная с поиском, нервное напряжение, переживания и бессонные ночи следуют за ними по пятам и в так называемое время отдыха.
Но главное, что еще их объединяет, — частые неудачи после большой кропотливой работы в течение многих месяц, когда проделанная работа идет прахом. И все надо начинать сначала. Такие неудачи у тех и других — вроде обыденное дело. Например, любая версия из доброго десятка версий, которые составляются при расследовании сложного уголовного дела, требует для проработки массу времени, много нервов и сил. А ведь эта версия одна из многих. Значит, это одна из тропинок в лесу среди множества их. Только одна из них может вывести к цели. Точно так же как поиск ученого в науке.
Вроде бы психологически следователи и ученые готовы к неудачам, и им, должно быть, легче переносить в какой-то степени «запланированные» провалы. Ан нет!
Любая большая, сложная работа, которую только начинают, страшит, пугает человека, даже если он смелый и волевой. Но вдвойне она тяжела, вдвойне страшит, когда человек реально представляет огромный объем работ и при этом ему неизвестно, каков конец.
Двойной психологический груз испытывал на себе и Назип Данишев после неудачи в командировке, когда преступник бесследно исчез. Известно, неудача не добавляет уверенности человеку в себе, а, наоборот, размывает зыбкую почву уверенности. Тем не менее Данишев из всех передряг вынес для себя одно: он в состоянии строить солидные магистральные версии, по которым можно дойти до искушенного преступника. То была уверенность в своих потенциальных способностях вести борьбу с хитрым противником. А это для него многое значило.
После бурных событий в доме собаковода у Данишева появился неприятный нервный тик. Но зрение нормализовалось. Врач успокоил, что подергивание глаза скоро пройдет.
По приезде лейтенант доложил Минаеву о своих злоключениях в командировке и в тот же день отправился в прокуратуру к Нуркаеву.
Еще раз побывав на месте пепелища дома Цветовой, и Данишев, и Нуркаев пришли к одному выводу: преступник караулил не Аушеву (она случайная жертва), а собаку.
Посреди двора был небольшой холмик, и когда они сопоставили по результатам баллистической экспертизы полет пули, то оказалось — пуля пролетела в полуметре от возвышения земли, где обнаружили следы крупной собаки.
Они оба понимали: история с собакой — это уже выработанный пласт в руднике поиска; но она свидетельствовала о том, что преступник, убивший Цветову и ранивший Аушеву, — одно и то же лицо. И именно в этом направлении нужно искать преступника. Не было сомнения, этот же бандит нанес тяжкие телесные повреждения Гавашеву.
После всех замеров в этом мрачном дворе Карим Нуркаев с наслаждением затянулся сигаретой и весело сказал: