– Кстати, мы не делали там обыск. Может, стоит? – предложил Бёрден, но тут зазвонил телефон. Детектив снял трубку. Привезли Клиффорда. – Я должен идти. Так что она искала?
– Документы, на которые опиралась Гвен Робсон, шантажируя людей.
– Да не было никаких документов! – наивно воскликнул Бёрден. – Только сплетни и домыслы.
Не дожидаясь ответа Вексфорда, он спустился в комнату для допросов, ту самую, с кафелем цвета пожилого спаниеля. В мутное окно стучал дождь, по стеклу бежали капли. Клиффорд сидел за столом, перед ним – стаканчик с кофе. Напротив сидела Диана Петтит и читала юридическую колонку «Индепендент». При виде шефа Диана встала, и Бёрден знаком велел ей уйти. Клиффорд приподнялся, протянув Бёрдену руку. Тот настолько сильно удивился, что машинально пожал ее.
– Ну что, начнем? – бодро предложил Клиффорд.
Бёрден не знал, как себя вести. Впервые за годы работы он почувствовал недостаток знаний в определенной области.
– Итак, что вы хотите мне рассказать? – произнес он, зная, что голос его звучит неуверенно.
– Я вам рассказывал о том, какой я человек. Рассказывал о своих эмоциях. – К ужасу Бёрдена, в глазах Клиффорда вспыхнул лукавый огонек. Это совершенно не вписывалось в общую картину. Молодой человек радостно засмеялся. – Я пытаюсь объяснить, почему я это сделал.
– Что именно? – Бёрден подался вперед.
– То, что сделал, – вкрадчиво произнес Клиффорд. – Почему веду такую жизнь. – Он снова засмеялся. – Шутка. Я хотел вас разыграть. Извините, что так глупо. – Клиффорд громко откашлялся. – Я пленник. Вы понимаете это?
Бёрден промолчал. Что он мог сказать?
– Я пленник и одновременно тюремщик. Это все Додо. Зачем ей это нужно? У некоторых людей это в крови. Им хочется власти. Я первый человек, над которым она возымела власть. Все остальные дали отпор, ушли, умерли. Рассказать, как она познакомилась с моим отцом? Между прочим, мой отец – из аристократов. Какой-то его дядюшка был шерифом графства. Я представления не имею, что это значит, но все жутко гордились. А мой дед владел тремястами акрами земли. Когда отец был маленьким, землю продали, чтобы продолжать достойное существование. Кингсмаркэм построен в том числе и на земле моего дедушки.
Бёрден смотрел на него с растущим раздражением. Его и без того оскорбила шутка Клиффорда, а тот еще подлил масла в огонь:
– Вполне вероятно, что ваш дом тоже стоит на земле моего дедушки.
Клиффорд отпил кофе, обхватив стакан руками, и Бёрден заметил, какие у него обгрызенные ногти.
– Додо начинала с того, что работала уборщицей у родителей моего отца. Вас это удивляет? Даже не горничной, а просто уборщицей: она выполняла самую грязную работу. До войны у них были горничные и шофер. А после войны они довольствовались услугами моей матери. Я не знаю, почему отец женился на ней. Она, конечно, твердит, что это любовь. Но я сомневаюсь. Выйдя замуж, она сразу захотела наложить руку на весь дом, стать тюремщиком.
– Откуда вы знаете? – неловко произнес Бёрден. Кажется, он начал понимать смысл притчи, рассказанной Олсоном. Сокрытая покрывалом…
– Потому что я знаю свою мать, – отчетливо произнес Клиффорд. – Мой дедушка долго болел, потом умер. Сразу на следующий день после похорон ушел отец. Я это хорошо помню. Мне было пять лет. Помню, как мы с отцом, мамой и бабушкой пришли на похороны. Меня просто не с кем было оставить. Мать была в новом красном пальто и красной шляпке с вуалью. И я подумал, что женщинам положено надевать на похороны красную одежду. Потому что прежде я никогда не видел ее в красном. Когда к нам подошла бабушка, – она была в черном, – я спросил: «Бабушка, почему ты не в красном?» А Додо рассмеялась. Теперь я уже взрослый. Иногда мне кажется, что отец поступил неправильно. Не потому, что ушел, а потому, что оставил бабушку с Додо. Конечно, в детстве я этого не понимал. Я не задумывался над чувствами бабушки. Буквально через несколько дней после ухода отца мать отправила ее в дом престарелых. И бабушка тоже не попрощалась со мной: просто уехала и не вернулась. Позднее, будучи подростком, я спросил у матери: как тебе это удалось? Я слышал, как трудно устроить человека в дом престарелых. Мать гордилась, как ловко это проделала. Наняла микроавтобус и заявила бабушке, что им нужно кое-куда съездить. Привезла ее туда и заявила начальству, что оставляет ее и теперь им придется присматривать за бабушкой. Додо не миндальничает с людьми, в этом ее сила. Ей могут ответить: «Как вы смеете? Никто никогда так со мной не разговаривал», а она хоть бы что. Посмотрит в глаза и скажет какую-нибудь гадость. Она способна переступить эту запретную черту.
Бабушка прожила в доме престарелых десять лет, а потом слегла. К матери приезжали из социальной службы и просили забрать ее, но все без толку. Однажды все-таки бабушку привезли, но мать не пустила их на порог. И еще она перетащила всю мебель наверх. Единственные люди, с кем мы общались, были мистер Кэрролл и его жена. Мы не дружили, но, по крайней мере, хоть как-то общались. Именно мистер Кэрролл помог нам перетащить мебель на чердак. А потом, когда…
– К чему вы все это мне рассказываете, Клиффорд? – прервал его Бёрден.
Но Клиффорд не слышал. Он смотрел в окно: ливень прекратился, перешел в морось, через которую проглядывало зеленовато-серое небо. Возможно, он ничего этого и не замечал. Беспокойство Бёрдена усиливалось с каждой минутой. Он боялся, что Клиффорд сорвется, что у него начнется истерика. Но тот продолжает спокойно рассказывать:
– За непослушание или грубость она запирала меня на чердаке – среди фотографий или в комнате с матрасами. Но я точно знал, что до наступления темноты меня выпустят. Потому что она боится привидений. Сверхъестественные силы – это единственное, чего она боится. В некоторые уголки сада она не ходит затемно, и даже днем. И вот она запирала меня, а я сидел и смотрел им в лицо.
– Кому? – глухо переспросил Бёрден.
– Фотографиям, – терпеливо пояснил Клиффорд. И тут Бёрден решил последовать правилу Сержа Олсона: он снял часы и положил их на стол. Клиффорд уловил этот жест, но продолжил: – Я смотрел на своих предков, на этих дам в длинных юбках и широкополых шляпах, на мужчин в охотничьей одежде, в окружении собак, с ружьями через плечо. И думал: венцом их жизни стал я. Когда темнело, я уже не мог разглядеть лица, но знал, что скоро мать поднимется ко мне. Входила она медленно, тянула время, открывала дверь и говорила как ни в чем не бывало, что я могу спускаться, чай готов.
Бёрден устало взял часы.
– Время истекло, Клиффорд.
Тот покорно поднялся из-за стола.
– Меня завтра привезут?
– Мы вам сообщим. – И чуть не добавил «не звоните».
Клиффорда увели, и Бёрден спросил себя: чем он тут занимается? И где признание в убийстве? Ведь именно за этим он и вызвал Клиффорда. Он поднялся к себе в кабинет, полистал материалы, собранные Арчболдом и Мэриан Бейлисс касательно возможного убийства, совершенного Клиффордом ранее. Обе бабушки умерли естественной смертью, по крайней мере на первый взгляд. Миссис Сандерс умерла от сердечного приступа в доме престарелых, куда ее упекла невестка. Миссис Клиффорд нашли мертвой в постели. Элизабет Макфейл умерла в больнице от инсульта, пролежав несколько месяцев парализованной.
Он будет допрашивать Клиффорда до самого конца, снова и снова, пока Клиффорд не доберется в своих рассказах до сегодняшнего дня. Пока не произнесет монотонным голосом, что это он убил Гвен Робсон.
Вексфорд пришел в банк Мидленд на Квин-стрит. Сейчас половина пятого, в четыре банк закончил обслуживать клиентов. Менеджер весьма любезно ответил на все вопросы инспектора. Да, у мистера Робсона открыт счет, но не у миссис Робсон. Вексфорд не ожидал такого поворота дел. Что же искала Лесли Арбель? А может, она уже это нашла? Между тем менеджер отказался сообщать информацию касательно счета миссис Сандерс, так как она пребывает в полном здравии.
Инспектор вышел на улицу. Моросило, быстро сгущались серые сумерки. За стеклянной витриной овощного магазина лежали зелень и цитрусовые, покрытые сверкающими каплями, словно их тоже забрызгало дождем. Рядом – бутик. В эркерном окне разложены куцые юбки и топики салатных цветов. В уютный винный магазинчик вошел Серж, сталкиваясь в дверях с мужчиной, который Вексфорду показался знакомым. Джон Уиттон, сосед Ральфа Робсона: в руках пакеты, спереди в «кенгуру» спит младенец, а старший сын, в стеганой курточке, вязаной шапочке и варежках, держится за полу отцовской куртки от «Барберри». Уиттон не узнал Вексфорда, он спешил к «пежо», припаркованному возле счетчика, спешил потому, что время истекало и вот-вот появится дежурный.
Уиттон поставил пакеты на пол, пристегнул малыша к детскому сиденью, и тот захныкал. Второй сын забрался в машину и с любопытством посмотрел на брата. Уиттон сел за руль. Вексфорд наблюдал за ним, ему было интересно, как бедный Уиттон выберется со стоянки, не задев ни одну из машин. Кстати, кто-то уже стукнул его «пежо», разбита фара, помят бампер. Инспектор уже собрался уходить, когда Уиттон окликнул его:
– Вы не поможете? Подскажите, когда тормозить, а то я зацеплю кого-нибудь.
Одно дело навязываться, другое – когда к тебе обращаются. Машина дернулась вперед, и Вексфорд замахал руками, чтобы Уиттон не врезался в заднее крыло «мерседеса».
– Еще раз.
«Пежо» дал задний ход, на заднем сиденье надрывался ребенок.
– Я вас помню, – вдруг произнес Уиттон. – Вы к нам приходили, спрашивали про миссис Робсон.
У него заглох мотор, и он чертыхнулся.
– Извините, – Уиттон улыбнулся. – Вот что бывает, когда злишься, – он кивнул в сторону бампера. – Три недели назад, на этом самом месте, жена врезалась в счетчик.
Вексфорд понимал, почему Уиттон оправдывается. Для него полицейский – всегда полицейский, даже если это не патрульный.
– Она чудом никого не поцарапала. А все из-за парня в красном «метро».
Казалось бы, на этом надо распрощаться, но Вексфорд на всякий случай поинтересовался: