Пораженный Михаэль перевел взгляд с него на Балилти.
Атмосферу разрядил Шорер, который спросил, есть ли связь между полковником Алоном и жертвой.
— Никакой, — ответил Мэнни.
Он уже вставал с места, но Шорер попросил:
— Одну минуту. Кофе может подождать. Мне нужны подробности.
— Можете послушать запись, — сказал Мэнни, садясь обратно. — Между ними нет никаких отношений. Он близкий друг Линдера, знает его двадцать лет, признал, что купил для него револьвер. И девушку он тоже знает, ту, в честь которой устраивалась вечеринка, они с ней друзья детства, именно поэтому он и пришел на вечеринку. Но он утверждал, что не знаком с Нейдорф.
— А какое у него алиби на пятницу и субботу? — спросил Шорер, и все снова почувствовали напряжение.
Стрелки часов показывали без пяти девять. Должно быть, Дина Сильвер уже ждет в коридоре возле кабинета, подумал Михаэль, поднимаясь, чтобы отворить окно, выходящее на задний двор. Он задержал взгляд на ярко-синих небесах — ослепительное сияние резало глаз, — не упуская ни слова из того, что отвечал Мэнни.
— Вечером в пятницу полковник Алон рано лег спать. Его супруга и двое детей ездили в Хайфу, к ее родителям. Он был один, не может сказать, видел ли его кто-нибудь. В субботу утром он вышел погулять — был хороший денек. Домой вернулся около одиннадцати, никого не встретил. Но это ничего не значит, — запальчиво сказал Мэнни. — С каких это пор люди обязаны заботиться об алиби?
Шорер молча взглянул на Михаэля — тот вспомнил, что Линдер звонил из Института по телефону какому-то Иоаву.
— Когда? — спросил Шорер.
— В половине первого.
— Другими словами, — громко отозвался Раффи, — он знал, что Нейдорф мертва. О чем это нам говорит?
— О том, что пока рано над этим ломать голову, — ответил Михаэль. — Давайте подождем, пока не увидим банковские счета. У меня странное ощущение, но… Нам нужен полный список пациентов и подопечных и показания француженки.
Шорер понял его мысль первым:
— Ты думаешь, он и есть неизвестный пациент?
— Не знаю, — отозвался Михаэль. — Пока это только предчувствие. Хочу сначала взглянуть на счета.
— И все-таки расскажи нам о своем предчувствии. Ты думаешь, что между ним и Нейдорф есть связь, так? — настаивал Шорер. — Мы все знаем, как ты мыслишь. Никто не собирается привлекать тебя за клевету.
Все обратили взгляд на Михаэля и с нетерпением ждали. Наконец он заговорил:
— Все мы знаем, какие странности порой случаются в жизни. Даже то, что оружие нашли на территории больницы, звучит слишком неправдоподобно для простого совпадения. Но и правда иной раз звучит как вымысел, и, я думаю, мы столкнемся с еще более странными вещами, прежде чем доберемся до конца.
Взглянув на часы, он сказал, что его ожидает дама, от которой он надеется узнать, помимо всего прочего, имя недостающего пациента.
Напряжение разрядилось.
— Вы когда-нибудь видели, чтобы он заставлял красивую женщину ждать? — заметил Балилти.
Все заулыбались и стали распределять задания на день. Один за другим все покинули комнату. Цилла, Мэнни и Раффи отправились опрашивать гостей Линдера, приглашенных в Русское подворье на тот день.
— Если повезет, освободимся к десяти вечера, — вздохнула Цилла. — Я не шучу: сорок человек!
Шорер и Эли уехали в суд — слушание было назначено на десять. Балилти тоже собрался уходить, когда Михаэль тронул его за руку. Они стояли в дверях, и Михаэль, неожиданно для самого себя — он всего лишь хотел выяснить, с чего это так вспылил Мэнни, — попросил его добыть секретную информацию о полковнике Алоне, но так, чтобы никто не узнал.
— Даже Шорер? Вообще никто?
— Ни единая живая душа. Ни Шорер, ни Леви, никто в военном аппарате — абсолютно никто. Сможешь?
Балилти уставился в пол, запихнул рубашку за пояс, потом провел рукой по голове и сказал:
— Не знаю. Посмотрим. Дай мне несколько часов, чтобы навести контакты. Свяжусь с тобой попозже, ладно?
Михаэль кивнул и напоследок все же спросил:
— А что это с Мэнни?
— Ну… — Балилти смешался. — Долго объяснять, да это и не относится к делу. Расскажу когда-нибудь. — И он быстро направился вниз по лестнице к выходу из здания.
Комната для совещаний находилась совсем рядом с кабинетом Михаэля — времени подготовиться к разговору с Диной Сильвер у него не оставалось. Она ждала в коридоре и при виде Михаэля выразительно посмотрела на него и на часы. Он сделал вид, что не понял молчаливый намек. Красное и голубое шло ей больше, чем черный костюм, подчеркивавший бледность очаровательного лица и заставлявший её выглядеть старше. Открыв перед ней дверь в кабинет, Михаэль закурил и предложил сигарету Дине. Поморщившись, она отказалась; тогда он открыл окно, мысленно сказав себе, что уж это — последняя уступка с его стороны.
Как только он увидел ее в коридоре, его охватило чувство враждебности, а лицо приняло каменное выражение игрока в покер. Холодная красота, каждое движение под контролем. Хотел бы я посмотреть, как ты дрожишь, подумал он, стоя в дверях и пропуская ее вперед. Ему страстно захотелось выбить ее из колеи, заставить потерять контроль над собой.
Он был уверен, что она легко придумает объяснение воскресной беседе с Хильдесхаймером. Линдер говорил, что старик проводил с ней психоаналитический сеанс, вот и она скажет то же самое.
Михаэль сел за стол. У него вертелся на языке вопрос об отношениях Дины с юношей. «У тебя нет фактов, — увещевал он сам себя, — абсолютно никаких фактов, ты ничего не узнал, ни до чего не докопался, ты только подозреваешь, что у нее может быть мотив, но подкрепить подозрения нечем; у ученого совета был и другой кандидат, подожди, по крайней мере, пока с ним не переговоришь».
И чем сильнее бушевала в нем ярость, тем медлительнее и вежливее звучали его слова.
В зеленоватых глазах Дины блеснули гнев и тревога, когда он спросил, что она делала в пятницу вечером. Низким голосом, как обычно, четко выговаривая слова, она ответила, что рано легла спать.
— Как рано?
— После музыкального шоу, до начала кинофильма, — сказала она, и он чуть расслабился.
— Так рано? Вы всегда рано ложитесь спать? — В его голосе прозвучало искреннее любопытство.
— Вообще-то нет…
Она хотела что-то добавить, но он прервал ее:
— Ведь на следующий день ученый совет должен был голосовать по вашей кандидатуре?
Она улыбнулась в первый раз, но улыбались лишь губы — в глазах не скользнуло и тени улыбки.
— Уснуть я не могла, но хотела отдохнуть — и из-за лекции, и из-за голосования.
Ее пальцы теребили высокий воротник блузки. В расстегнутом длинном, мягком меховом пальто она казалась такой изысканной, изнеженной.
— Я считал, — произнес главный инспектор Охайон, закуривая новую сигарету, — что кандидаты не принимают участия в голосовании.
Она ответила, что собиралась ждать снаружи, чтобы сразу узнать итоги голосования.
— Хорошо, так вам удалось в конце концов уснуть? Если да, то в какое время? — спросил Михаэль, с наслаждением вдыхая табачный дым.
— Поздно. Может, после полуночи, — колеблясь, сказала она.
— А что вы делали до того, как заснули? — полюбопытствовал он.
— Какое это имеет отношение… — начала она, но, передумав, ответила, что пыталась читать, но не могла сосредоточиться на книге.
— А что вы читали? — продолжал Михаэль, отмечая трещинки в ее броне и ожидая, когда сквозь них хлынет гнев.
— Презентацию Гиоры — второго кандидата, участвующего в голосовании. Мы первые на нашем курсе, и…
С наигранным удивлением Михаэль спросил, почему же она не ознакомилась с презентацией коллеги раньше.
— Раньше текстов не рассылают никому, кроме членов ученого совета. Гиора дал мне свой текст только в четверг, и я тоже показала свой только ему.
— Ясно, — протянул Михаэль. — А в субботу утром? Что вы делали в субботу утром?
— Была в Институте, разумеется, — быстро сказала она.
— С какого времени? Скажем, в восемь утра вы уже были там?
Дина Сильвер побледнела еще сильней, лицо приобрело серый оттенок. Она приехала в Институт к десяти. В восемь она только просыпалась. Встала она поздно, потому что плохо спала, объяснила она; но лицо ее стало враждебным, а когда он спросил, была ли она дома одна, яростно воскликнула:
— Чего вы добиваетесь? Конечно, не одна, со мной дома был мой муж.
— У вас есть дети? — спросил Михаэль.
Да, есть, десятилетняя дочь. Но она ночевала у подруги и вернулась домой только к ленчу, добавила Дина, хотя он ее об этом и не спрашивал. Михаэль с деловым видом записал фамилию подруги и номер ее телефона.
— Но о чем вы собираетесь спрашивать мою дочь? Вы что, и детей допрашиваете?
— Если есть необходимость, — холодно произнес Михаэль, — мы допрашиваем всех. А вашему мужу известно время, когда вы легли спать и когда проснулись?
Дина Сильвер взглянула на него и неожиданно вновь улыбнулась своей странной улыбкой-гримасой:
— Знаете, я себя чувствую как во сне. Не понимаю, меня что, подозревают в….
Михаэль не дождался окончания фразы, и ему пришлось попросить ее продолжать.
— …В убийстве? Меня подозревают в убийстве? — произнесла она тоном оскорбленного достоинства.
— А кто сказал, что вас в чем-то подозревают? — осведомился Михаэль. — Разве я это говорил?
Нет, признала она, не говорил, но по тем вопросам, которые он ей задает, можно подумать, что он выискивает в ее поведении мотивы. Бог знает какие!
А откуда ей известно, какого рода вопросы задают подозреваемым в убийстве, спросил Михаэль — и с удовольствием отметил сбивчивую речь, слегка затрудненное дыхание и то, как она заспешила, объясняя, что смотрела детективные фильмы и читала об этом в книгах. Она ищет к нему верный подход, так же как он ищет подход к ней. Она обратила к нему беспомощное лицо и чуть ли не жалобно спросила: а разве на самом деле все не так, как в книгах и фильмах?
— Не знаю, — сказал Михаэль. — Вы любите читать детективы?