— Она была в норме, Билл, твердая «четверка», ничего особенного.
— Мне показалось, она была…
— Всего лишь твердая «четверка», Билл. Ее нельзя была использовать для доставки внушенных сообщений. Из нее получился обыкновенный курьер.
— Всего-навсего?
Толкер пристально посмотрел на коллегу.
— Да, всего-навсего. Есть еще на что посмотреть, пока я здесь?
— Нет. Есть у меня один малый в терапии, он выказывает способности, но я еще сам ничего не решил.
Уэйман проводил Толкера от кабинета до самой машины.
— Ты возишь ее домой? — спросил Толкер.
— Да.
— Она живет в Сан-Франциско?
— Да.
— Все еще трюкачит?
— Только по нашей просьбе. У нас на завтрашний день намечен сеанс. Не желаешь присоединиться?
— Может, и пожелаю. Место то же?
— Да. Доброй ночи, Джейсон.
— Доброй ночи, Билл.
Доктор Уэйман закрыл за собой дверь и, взбираясь по лестнице, пробормотал: «Слизняк».
Толкер вернулся за город, дозвонился до жены из номера в «Хопкинсе», недолго поговорил с ней. Их брак уже много лет назад свелся к привычке. Затем он набрал другой номер. Через полчаса в дверь постучала молодая, восточного вида девушка в шелковом платье мандаринового цвета. Он приветствовал ее словами: «Ожидание слишком затянулось» — и растянулся на постели, пока она ходила в ванную. Когда она вышла оттуда, то была совершенно голая. Несла небольшой пластиковый пакетик с белым порошком, который положила на кровать рядом с Толкером. Он хмыкнул и рассеянно пробежал рукой по ее маленькой груди.
— Я принесла самый лучший, — сказала она.
— Как всегда, — ответил он и, скатившись с кровати, принялся раздеваться.
На следующий день в одиннадцать часов вечера Джейсон Толкер с доктором Уильямом Уэйманом и еще двумя мужчинами собрались в маленькой квартирке. В стене, разделявшей ее с соседней квартирой, было отверстие с установленной перед ним видеокамерой. Небольшой микрофон доносил оттуда все звуки.
— Так, поехали, — промолвил один из зрителей, когда до того неподвижная картинка на мониторе вдруг ожила. Дверь в смежной комнате отворилась. Харриет, та, что прошлым вечером была в кабинете Уэймана, протиснулась в нее, поддерживая толстого мужчину. Заперев дверь, она обернулась и принялась развязывать на мужчине галстук. Мужчина был пьян. Огромный живот его свисал поверх брюк, а костюмный пиджак выглядел мятым даже в полумраке комнаты.
— Выпьем? — спросила женщина.
— Не, мне…
— Да ладно тебе! Выпей со мной. Это меня настраивает.
Она вернулась из кухни с двумя стаканами.
— Что она дает? — спросил Толкер.
— Это новый синтетический препарат из Бесезды, — сказал Уэйман.
Вечер оказался пропащим, во всяком случае, для науки. Мужчина, которого Харриет привела в квартиру, просто лыка не вязал, а потому ценности как объект для наблюдений не представлял никакой: действие наркотика, который она подмешала ему в питье, было смазано одурью от спиртного. Он был настолько пьян, что даже на секс с женщиной его не хватило: уснул, едва они очутились в постели. Сквозь динамики продирались режущие звуки его храпа. Мужчины, находившиеся в комнатке рядом, продолжали, однако, наблюдать, как Харриет вышагивала по комнате. Она обследовала в зеркале все свое тело и даже, бросив осторожный взгляд на испытуемого, выставила попочку в сторону камеры.
— Омерзительно, — пробормотал Толкер, собираясь уходить.
— Харриет?
— Эта жирная свинья. Посоветуйте ей в следующий раз подбирать клиентов получше качеством.
Он вернулся в гостиницу и на сон грядущий посмотрел по телевизору вестерн с Рэндолфом Скоттом в главной роли.
9
Вирджиния, два дня спустя
Как хорошо быть дома!
После перелета через разницу во времени Коллетт Кэйхилл отсыпалась в той комнатке, что была ее, пока она росла. А потом села с матерью на кухне, помогая готовить всякую всячину к вечеринке в свою честь — ничего особенного, так, соберутся соседи с друзьями выпить да закусить по случаю ее возвращения.
Миссис Кэйхилл, подтянутая энергичная женщина, успела сходить в магазин заморских продуктов и накупить того, что, по ее мнению, навевало воспоминания о венгерской кухне.
— Ничего другого я теперь не ем, мам, — прилетев, сказала ей Коллетт. — У нас там всегда полно венгерской еды.
— Зато у нас ее нет, — отпарировала мать. — И это хороший повод. Я никогда не пробовала гуляш.
— И сегодня не попробуешь, мам. В Венгрии гуляш — это суп, а не тушеное мясо.
— Ну, извини, — произнесла миссис Кэйхилл. Мать с дочерью рассмеялись, обнялись, и Коллетт поняла: ничто не изменилось. Она была благодарна матери за это.
Гости стали собираться к семи часам. То и дело у двери раздавались приветствия и веселые возгласы: «Поверить не могу!», «Боже правый, это ж сколько лет прошло!», «Ты чудесно выглядишь!», «Рады тебя снова видеть». Одним из последних прибыл, к немалому удивлению Коллетт, ее школьный воздыхатель Верн Уитли. В старших классах их считали «парочкой», они вместе проводили время вне школы до самого выпуска, после чего пути их быстренько разошлись: Коллетт осталась дома и поступила в колледж, а Уитли отправился в Миссурский университет обучаться журналистике.
— Ну это… это уж слишком! — воскликнула Коллетт, открыв дверь и разглядывая гостя. Она сразу заметила, что с годами Верн стал еще красивее, но тут же напомнила себе, что всякий мужчина становится симпатичнее, оставив школу позади. Светлые волосы его лишь чуть-чуть поредели, зато отпустил он их длиннее увековеченных на выпускном фото. Худощавым Верн был всегда, теперь же сделался мускулистым и стройным. Одет он был в легкую, охотничьего покроя замшевую куртку поверх голубой рубашки навыпуск, джинсы и кроссовки.
— Привет! — произнес он. — Узнаешь?
— Верн Уитли, что ты здесь делаешь? Как ты..
— Заброшен в Вашингтон с заданием, звякнул твоей маме, она и рассказала об этом пире. Не мог устоять.
— Это ж… — Она порывисто обняла его и повела в гостиную, где все уже были в сборе. Представив Верна гостям, Коллетт потащила его к бару, где он налил себе стакан виски.
— Коллетт, — сказал он, — ты выглядишь сногсшибательно. Будапешт, должно быть, пошел тебе на пользу.
— Так и есть. У меня там очень приятная работа.
— Она что, закончена? Ты возвращаешься сюда?
— Нет, просто побывка.
Верн ухмыльнулся.
— Ты приезжаешь на побывки, а я ухожу в отпуск.
— Чем ты нынче занимаешься?
— Я редактор, по крайней мере в данный момент. «Эсквайр» — моя пятая… нет, седьмая работа после колледжа. Журналистов никогда не обвиняли в постоянстве, так ведь?
— Судя по тебе, полагаю, что нет.
— Ну, и за гонорар на сторону тоже подрабатываю.
— Я читала твои заметки. — Верн глянул на нее недоверчиво. — Нет, правда-правда. У тебя еще в приложении к «Таймс» была статья — гвоздь номера — с фото на обложке о…
— О лобби частной авиации, помогающем содержать наши небеса в состоянии полной безопасности.
— Точно. Я ее в самом деле прочла. И сказала себе: «А я его знаю!»
— Когда?
— Что когда?
— «Я знала его, когда…» Я все еще нахожусь в этой стадии.
— Понятно. А тебе нравится Нью-Йорк?
— Люблю его, хотя позволяю себе подумать и о местах, где жил бы с большим удовольствием. — Он вздохнул. — Ах, как давно все это было!
— Еще как давно! А я помню, когда ты женился.
— И я помню. — Верн кашлянул. — Недолго музыка играла.
— Знаю, мама говорила. Жаль.
— Мне поначалу тоже было жалко, потом осознал: хорошо, что все развалилось до того, как дети пошли. Впрочем, я тут ведь не для того, чтобы беседовать о своей бывшей супруге. Бог мой, как же я это слово ненавижу! Здесь я для того, чтобы праздновать триумфальное возвращение Коллетт Кэйхилл из-за железного занавеса.
Она рассмеялась:
— Всем почему-то кажется, что Венгрия — это где-то в Советском Союзе. А на самом деле она очень открыта, Верн. Полагаю, Советы это тревожит, но что есть, то есть: полно смеха и музыки, ресторанов и баров и… ну, не совсем все так хорошо, только и не так плохо, как люди думают. Венгры настолько привыкли, что их завоевывает то одна держава, то другая, что научились не обращать на это внимания и заниматься своими делами.
— Ты в посольстве?
— Ага.
— И чем занимаешься?
— Административное тягло, работа с торговыми делегациями, туристами и всякое такое.
— Ты работала в ЦРУ?
— Угу.
— Не понравилось?
— Наверное, слишком уж шпионисто для меня. В душе я так и осталась девчонкой из вирджинской глубинки.
Смех его показал, что на сельские шуточки парня не купишь, но спорить он не собирался.
Коллетт пошла по другим гостям. Всех интересовало, как она жила за границей, и Коллетт старалась хоть чуточку удовлетворить любопытство каждого.
К одиннадцати почти все разошлись по домам, за исключением дядюшки Брюса, который напился допьяна, жившей рядом соседки, которая помогала матери Коллетт наводить порядок, и Верна Уитли. Тот сидел в кресле в гостиной, небрежно закинув ногу за ногу и потягивая пиво.
Коллетт подошла к нему и сказала:
— Милый получился вечер.
— Еще как! Не хочешь сбежать?
— Сбежать? Нет, я…
— Я так подумал, может, пойдем куда-нибудь, выпьем по стаканчику, поговорим о том, что было.
— Я думала, уже все сказали.
— Не все. Ну так как?
— Не знаю, я… подожди секундочку.
Она отправилась на кухню и сказала матери, что собирается пойти куда-нибудь с Верном Уитли выпить по чашечке кофе.
— И чудесно, — откликнулась мать, а потом шепнула: — Он ведь развелся, ты же знаешь.
— Знаю.
— Мне он всегда нравился, никогда не понимала, что он нашел в той женщине.
— Что-то нашел: обручальное кольцо, брак, подругу. Ты и вправду не против?
— Вовсе нет.
— Я не поздно. И, мам, спасибо за чудесный вечер. Я так была рада всех повидать!