нде, Теллер улыбался. Черт с ним, с возрастом, все равно он теперь симпатичнее, чем в школе, — по крайней мере, нет юношеских прыщей.
Через пять минут он уже сидел за видавшим виды, в шрамах и щербинах, рабочим столом своего непосредственного начальника Дориана Марса, на четыре года моложе его, но уже дважды «остепененного»: в криминалистике и психологии. За тем же столом сидели еще четыре сотрудника, которых Марс привлек к расследованию убийства Сазерленда.
— Не мне вам говорить, что это дело — самое важное за весь период моей работы в органах правопорядка, — вещал Марс, попыхивая трубкой. Он посмотрел на Теллера: — Покуда его не расследуем, Мартин, жарко нам будет, как в кастрюле-скороварке. Наверху дело взято под особый контроль. А это значит, что, если не проведем его как следует, не сносить нам нашей коллективной головы…
Теллер кивнул с важным видом, незаметно заправляя непокорный манжет под рукав пиджака. Открыл папку Сазерленда.
— Не волнуйся, Дориан, как бы жарко ни было, мы из кухни не уйдем, — бодро заверил он, кляня свою неспособность совладать с перенятой в последнее время у шефа привычкой говорить красиво.
К Сазерлендам он прибыл с опозданием. Их большой дом из красного кирпича с белой лепниной по карнизам стоял прочно, основательно в глубине просторного, под два гектара, участка в Чеви-Чейзе. Сам по себе особняк отражал североамериканский федералистский стиль, популярный в архитектуре в год его постройки — 1810. Однако последующие многочисленные пристройки, флигеля и мезонины превратили его в нечто совершенно разностильное.
На том месте, где брала начало ведущая к дому извилистая аллея, уже стояла машина оперативной группы ОУП, рядом с ней — двое полицейских в форме. На самой аллее, метрах в десяти от первой, была припаркована вторая машина. Позади нее Теллер и поставил свой лишенный отличительных знаков синий «бьюик». Открылась дверца, из машины вышла Сюзанна Пиншер, вернее, сначала показалась пара замечательно стройных ног, предваряющая ее появление. Ее красота сразила Теллера сразу и наповал. Он прикинул рост: сантиметров сто шестьдесят, хотя кажется выше благодаря прямой осанке. Брюнетка, густые волосы спадают мягкой волной и лишь отбившуюся серебристую прядь ворошит шалый ветер. Лицо ясное, сильное, каждая отдельная черта проведена резко и в то же время в гармонии с остальными. Кожа чистая, светлая, на ней словно прорезаны чувственные полные губы; взгляд умный и выразительный; большие зеленые глаза подведены с безупречным вкусом, как и румяна на щеках — цвет подобран настолько умело, что розовое свечение, казалось, исходит изнутри.
Она с улыбкой протянула руку. Он легко пожал ее, извинился за опоздание.
— Не надо извиняться — я сама только-только подъехала. Так вы Мартин Теллер?
— Неужто сразу меня не признали?
Она шутливо сощурилась, склонив голову набок, точно приглядываясь.
— Пол Ньюмен определенно присутствует. А вот Маттау не видно.
— Мне кажется, мы сработаемся, мисс Пиншер. Идемте!
Они пошли по аллее. Теллер пропустил Сюзанну вперед, стремясь получше рассмотреть фигуру. Плиссированная юбка приятной расцветки свободно колыхалась в такт шагу, голубой блайзер поверх белой блузки смотрелся скромно и строго. Внезапно Сюзанна остановилась, повернув голову через плечо, спросила:
— Где вы, Теллер?
— Здесь, рядом с вами. — Пока рядом.
Они назвали себя открывшей дверь горничной-негритянке в форменном платье, в ответ на ее просьбу остались ждать в прихожей. Теллер, оглядевшись по сторонам, тихо присвистнул:
— Побольше всей моей квартиры.
— Что вы хотите! Хозяин — преуспевающий психиатр, — сказала Сюзанна.
— А разве бывают другие?
Вернулась горничная и повела их через просторный кабинет к следующей двери, потом по коридору в другое крыло дома. Там она постучалась в массивную раздвижную дверь. Дверь открылась, и горничная отступила, пропуская их вперед.
— Здравствуйте, позвольте представиться: Вера Джонс, секретарь доктора Сазерленда. Ничего, что пришлось немного подождать? Это жуткое несчастье переживают все, но особенно тяжело — его родные.
— Это понятно, — сказала Сюзанна.
Приемная доктора — просторная комната в изысканных пепельно-серых тонах, одновременно служившая ей кабинетом, поражала безупречной аккуратностью. Так, два остро заточенных карандаша лежали поперек развернутого блокнота на столе Веры строго параллельно друг другу. Книги в кожаном переплете для записи пациентов составляли прямой угол, который был безупречно выровнен с углом стола. «У этой дамы все в идеальном порядке, — подумал Теллер, — включая ее самое».
Действительно, Вера Джонс как бы олицетворяла собой последнее слово того типа секретарей, которых отличает деловитость, организованность и неутомимость. К тому же типу принадлежал ее стиль в прическе и одежде: неброский и предельно функциональный, а главное, никак не отвлекающий от текущих дел. Высокая, стройная, лет сорока с небольшим, она держалась подчеркнуто прямо и двигалась по необъятной приемной с уверенностью незрячей, основанной на столь безошибочном знании окружающей обстановки, что человек посторонний принял бы ее за зрячую. Лицо представляло собой чередование острых углов, большой и тонкий рот выдавал способность растягиваться и становиться еще тоньше в трудных обстоятельствах.
И все же, подумал Теллер, даже за такой внешностью вполне может скрываться незаурядный темперамент. На собственном опыте общения с женщинами, особенно после развода, он пришел к выводу, что истинная сексуальность не имеет ничего общего с обольстительной внешностью и поведением. Так, кажущаяся доступность, наигранная развязность, смелые туалеты, флирт с мужчинами, рискованные намеки и подтексты в разговоре — все это может оказаться ширмой. За свои холостяцкие годы он научился ценить и доверять тонкости чувств, отзываться и реагировать на деликатность и такт. Теллер украдкой взглянул на Сюзанну, расположившуюся в глубоком кожаном кресле рядом со столом Веры; к какому, интересно, типу принадлежит она?
Вера сидела, уперев глаза в стол, словно проверяла, насколько точно выровнены карандаши. У нее вдруг вырвался тяжелый вздох, от которого приподнялись груди под зеленым свитером. От Теллера не ускользнула их полнота. Он опустился в такое же кресло напротив Сюзанны.
— Сколько лет вы работаете у доктора Сазерленда, мисс Джонс?
Она повернулась к нему чересчур резко, словно вспугнутая его вопросом:
— Двадцать два года.
— Так долго?
— Да, представьте себе. — Она замолчала, глядя на поверхность стола. — Нельзя ли перенести наш разговор на другой день?
— Зачем? — удивился Теллер.
— За… ненужностью, преждевременностью. На семью обрушилось огромное горе. Им столько предстоит пережить — ведь мальчика еще даже не похоронили.
— Похороны назначены на завтра, если не ошибаюсь?
— Да.
Теллер посмотрел на Сюзанну, потом произнес извиняющимся тоном:
— Мне самому наш разговор доставляет мало радости, мисс Джонс, но правила придумал не я.
На небольшом пульте на столе вдруг ожил и замигал слабый огонек, сопровождаемый мелодичным звонком.
— Прошу прощения. — Вера встала и исчезла за дверью.
— Что вам известно об отце убитого? — Теллер взглянул на Сюзанну.
— О докторе? Что у нас он, пожалуй, один из самых именитых психиатров, что он поверенный тайн многих богатых и сильных людей в Вашингтоне, был специальным советником прежней администрации по вопросам психиатрии, сам очень богат и влиятелен, ну а профессионально, он ученый с мировым именем.
— Понятно, а сын что собой представлял?
— Кларенс? О нем пока мало известно, разве что факт убийства и место — в Верховном суде, подумать только! Известно также, что юридический факультет он закончил с отличием и, по всей вероятности, перед ним открывалась завидная юридическая карьера.
— Что еще?
Она пожала плечами:
— Я так понимаю, его считали одним из наиболее заманчивых женихов в Вашингтоне.
— Вполне понятно для города, где женщин больше, чем мужчин.
Возвратившаяся в приемную Вера тихо объявила:
— Сейчас вас примет доктор Сазерленд.
Кабинет доктора оказался на удивление тесным, учитывая просторность всех остальных помещений в его доме. Рабочим столом ему служил стеклянный кофейный столик. Позади столика стоял бежевый диван, лицом к нему — два стула с прямыми высокими спинками. Вплотную к дивану слева, под закрытым гардинами окном, примыкало удобное откидное кресло, обтянутое коричневой кожей. Другой диван, украшенный декоративной резьбой, с изогнутым, как лебединая шея, подголовником, притулился у стены позади стульев.
— Антиквариат, — перехватив заинтересованный взгляд Теллера в направлении дивана, безразлично прокомментировал со своего места позади кофейного столика доктор Сазерленд. Он даже не поднялся им навстречу.
Теллер спросил с улыбкой:
— Неужто вы им не пользуетесь?
— Нет, отчего же, пользуюсь, но очень редко, если пациент настаивает, чтобы его уложили. Большинство, впрочем, обходятся без этого. Присаживайтесь. Хотите, располагайтесь на диване — вам можно.
Теллер оценивающе осмотрел диван, потом повернулся к Сазерленду:
— Спасибо, я непременно воспользуюсь вашим предложением. — Он опустился на диван, вытянув одну ногу. Сюзанна уселась на стул.
Облокотясь о спинку своего дивана, доктор Сазерленд рассматривал посетителей цепким взглядом из-под кустистых, с сильной проседью, бровей. Густая шапка седых волос грозила вот-вот рассыпаться в беспорядке. Лицо покрывал ровный загар: «Кварцевая лампа или отпуск на Карибском море?» — подумал Теллер. Одет он был с продуманной небрежностью: саржевые бриджи с тщательно наведенной складкой, начищенные до зеркального блеска туфли, голубая рубашка и светло-желтый шерстяной свитер. Доктор, по-видимому, понял, что его разглядывают, потому что он вдруг сказал:
— Узнав о смерти сына, я отменил все дела.