На взгляд Ская, эта улочка совершенно не подходила Кэссии. Даже сейчас, в предпраздничном убранстве, увешанные флажками и фонариками дома смотрелись пестро и совершенно безвкусно, а уж в осенние или весенние дни здесь наверняка становилось уныло и сыро. Летом же тут обязательно душновато, и даже многочисленные цветы — а ящики для них и теперь торчали на всех балконах и подоконниках — вряд ли спасают ситуацию. Это место, наверное, подходило для какой-нибудь дородной дамы в кружевах и рюшах, но никак не для утонченной, прямолинейной и умной студентки Академии Искусств. Скаю хотелось спросить, как же Кэссия оказалась здесь, но пока что он не мог придумать, как бы так задать вопрос, чтобы он не показался бестактным.
Дом Кэссии понравился Скаю немного больше. Он был таким же каменным и серым, как и окружающие, только без дурацких цветочных ящиков. В окнах первого этажа бело-синие витражи с абстрактным узором вместо обычных стекол, на втором этаже окна обычные, с голубыми занавесками. На третьем — большущие окна, оранжерея или художественная студия, скорее всего, второе. На темно-синей двери серебристо-черная ручка в виде выгнувшей спину кошки. Молоточек тоже держала кошачья морда. Замок волшебный, скомбинированный с обычным — популярное в Лареже изделие мастерской, расположенной неподалеку от гостиницы, где жил Скай. Довольно остроумное изобретение, при попытке взлома издающее пронзительные вопли и брызгающее на взломщика несмываемой фиолетовой краской. Мастера, обедавшие в «Снежном змее», как-то жаловались, что к ним нередко приходят возмущенные покупатели, по ошибке сунувшие в скважину не тот ключ. Потому у новых моделей в скважине торчал треугольный штырек, который не впускал туда ключи другой формы, а лавочка алхимика рядом с мастерской бойко продавала средство, смывающее краску, владельцам старых изобретений. Замок у Кэссии был из старых. Интересно, насколько бестактным будет подарить ей новый замок? Наверное — ужасно?
Скай протянул руку к молоточку, но дверь уже распахнулась.
— Я уже думала, что ты сумел изобрести перемещение в пространстве и куда-то переместился с моего крыльца, — улыбнулась Кэссия. — Я же видела в окно, как ты поднимался.
— Ну, если бы изобрел, то, наоборот, переместился бы на твое крыльцо сразу из кондитерской, — ответил Скай, протягивая коробочку со сладостями. — Тогда эти фэнли-су с ананасами не остыли бы.
Кэссия пропустила его в дом. Когда-то, видимо, он тоже был магазином — вместо прихожей сразу же начиналось неожиданно просторное помещение, справа служившее столовой, а слева гостиной. Аромат апельсинов и корицы смешивался с запахами сандалового масла и незнакомых Скаю лиссейских благовоний. Еще заманчиво пахло чем-то мясным и острыми специями. Возле стола хлопотала служанка в белом переднике.
— А у меня сегодня жаркое из утки и апельсиновый пирог, — сказала Кэссия. — Пообедаем и пойдем разглядывать, как в этом году украшают Кружевной парк.
Скай радостно согласился.
Кружевной парк назывался так из-за причудливой каменной резьбы, украшавшей скамейки, заборчики и чаши фонтанов. Фонтаны к зимнему времени были накрыты дощатыми крышами, зато по всему парку расположились ледяные скульптуры — такие же причудливые и кружевные. Скай знал, что на украшении города к празднику подрабатывает чуть ли не половина студентов Школы Волшебства. Академия Искусств не отставала. На праздничной неделе Городской совет проводил смотр всех ледяных скульптур и щедро награждал создателей трех самых красивых, так что скульпторы старались вовсю.
Гулять с Кэссией между вечнозеленых кустарников и величественных елей, слушать истории создания фонтанов и забавные случаи из жизни скульпторов прошлого, пить горячий травяной отвар в крошечной таверне возле парка оказалось очень приятно. Заговорить о деле Скай пока так и не собрался. Он вообще больше слушал, чем говорил. Обычно это ему вовсе не мешало, но сегодня разговор все никак не сворачивал с давно мертвых скульпторов на ныне живых художников. В беседе упомянули уже даже поэтов, но как подобраться к преподавателям Кэссии, Скай не мог придумать. Но нельзя ведь так и не попытаться! В конце концов, Кэссия тоже шатенка, а значит, и она не в безопасности.
— А если бы я захотел научиться рисовать, мне пришлось бы поступить в вашу Академию? — решился Скай.
Кэссия рассмеялась, весело и почти не обидно.
— Ну что ты! Если ты хочешь научиться рисовать, лучше всего просто заплатить учителю рисования. А когда освоишь основы — найти хорошего художника, который согласится взять тебя в ученики. Ему, правда, тоже придется платить. Небогатая молодежь обычно нанимается в ученики без платы, зато годами работает на своего мастера. Моет кисти, грунтует холсты, занимается домашними делами. Но ты же не хочешь идти таким путем?
Скай кивнул.
— Да, мне бы как-нибудь побыстрее. И в домашних делах я не силен.
— Тогда тебе для начала нужен учитель, чтобы постичь самые-самые основы.
— Самые основы я, наверное, знаю: каким концом карандаша чертятся схемы. Но карандашом рисовать я не хочу. Я хочу освоить масло.
Кэссия снова рассмеялась.
— Живопись маслом — самое сложное. Считается, что это вершина художественного искусства. Ну и много других пафосных словес про саму душу художника. Но если посмотреть с практической точки зрения, масло — просто ужасно долгая штука. Мне кажется, это совсем не в твоем характере.
— А что, по-твоему, в моем? — не удержался Скай.
Смена темы с живописи на личность самого волшебника была донельзя логичной, но напрочь несвоевременной.
Кэссия посмотрела ему в глаза долгим внимательным взглядом, словно и правда пыталась рассмотреть душу и характер. Потом ответила:
— Архитектура.
— Что? — удивился Скай. — Это же не…
— Вполне искусство! Серьезное, прямо как ты.
— А разве архитектура — не дольше масляной живописи? Пока все вычертишь, пока рассчитаешь, чтобы ничего не рухнуло…
— Вот видишь, ты еще не приступил, а сразу думаешь о практических вопросах, — Кэссия веселилась от души. — Типичный архитектор!
— Значит, долгие расчеты в моем характере, а долгое творение прекрасного — нет? — с улыбкой возмутился Скай.
— Ну что ты, архитектура — это тоже прекрасное. И архитектор свой проект все время активно творит. От замысла и до постройки. А когда пишешь маслом, приходится подолгу просто ждать, пока просыхают слои. Потом добавлять что-то — и опять ждать. Некоторые полотна писались годами, а у тебя от одного этого описания уже лицо вытянулось.
Лицо Скай по возможности привел в порядок. С Кэссией он в целом был согласен, живопись мало его привлекала даже без чудовищно долгого ожидания. Набросать карандашом увиденную Особым взглядом нечисть, вычертить волшебный круг или схему потоков силы он мог четко и красиво, но вот к краскам и кисточкам его не тянуло даже в детстве. Сейчас, однако, нужно было притворяться заинтересованным.
— И все-таки пока это желание меня не оставляет. У меня появилась отличная идея.
— Какая же? — спросила Кэссия.
— Давай ты познакомишь меня со своими знакомыми живописцами? Я посмотрю, как этот процесс вообще происходит, и пойму сам, насколько это не мое. Или, наоборот, решу, что стоит это все вытерпеть ради результата.
К счастью, Кэссия не стала спорить.
— Хорошо, я узнаю, когда мастер Леонтинус будет давать урок живописи. Сходишь, понюхаешь скипидара и сам все поймешь.
У Ская будто булыжник с души свалился. Теперь о делах можно было на время забыть и просто радоваться жизни. Остаток прогулки прошел самым замечательным образом. Когда стемнело, в парке зажглись фонари и разноцветные маленькие фонарики. Цветные огоньки самым волшебным образом сверкали в гранях ледяных фигур. Разбежались по домам шумные детишки, из маленькой таверны на краю парка доносились звуки музыки. Если бы не холод, можно было бы гулять до самого утра. Скай даже продержал согревающее заклятье на двоих почти две свечки. Хотел потом оставить его только для Кэссии и погулять еще, но она не позволила и запросилась домой. Даже позвала Ская к себе ужинать, но он вспомнил о мерзнущем возле экипажа Пите и скучающем дома Нике и с сожалением отказался.
— В следующий раз пойдем в картинную галерею, — пообещала она, когда Скай помогал ей выйти из экипажа на Яблоневой улице.
— Обязательно, — с внутренним содроганием согласился волшебник.
Глава 11
Ник встретил друзей в гостиной. На вид вполне бодрый и очень недовольный. Все имеющиеся в комнате книги он уже прочитал и весь вечер маялся от скуки и беспокойства. Он прекрасно понимал, что Скай, скорее всего, просто загулялся с красавицей и что на людных улицах Ларежа с волшебником вряд ли что-то могло случиться, но совсем перестать нервничать не мог. При свете дня он еще мог отвлечься на книжку или упражнения с силой, но с наступлением сумерек беспокойство стало почти невыносимым. Даже успокаивающее зелье не очень-то помогло.
Кроме прочего, болезнь лишила травника обоняния, и неожиданно мир, лишенный привычных запахов, стал чужим и оттого пугающим. Нику раньше и в голову не приходило, как много для него значит его нюх. Как радуют запахи мяты и выпечки. Как настораживает и заставляет мгновенно собраться острая нотка дыма, даже от жаренного на огне мяса. Как бодрят специи и прохладный запах дождя и как успокаивает тот сложный запах, что складывается в обжитой уютной комнате. Без этого запаха комната была такой же чужой, как любая другая чужая комната. Отсутствие запаха стало запахом угрозы. Ник все ждал, когда же болезнь отступит и мир снова станет привычным, но, хоть самочувствие его и стало намного лучше, нюх все не возвращался. Иногда какие-то запахи проявлялись, тускло, будто звук сквозь толстое одеяло, но этого Нику было недостаточно. Наоборот, с выздоровлением появились силы на то, чтобы беспокоиться как следует. Так что травник страдал, ходил из угла в угол и мысленно костерил на чем свет стоит болезнь, себя, неудобную мебель, тесную комнату и припозднившихся друзей. Впрочем, тревога так ни разу и не дошла до паники. Даже Голос, ехидных комментариев которого Ник уже ожидал, так и не явился.