Лапо достал большую кастрюлю, налил воду и поставил на огонь. Вынул из шкафа сверток в пергаментной бумаге, раскрыл. Толстые трубочки домашних тосканских пичи рассыпались по пергаменту в ожидании кипения воды.
Наконец все было готово. Лапо разложил по тарелкам горячую пасту, добавил по внушительному куску сливочного масла, которое тут же растаяло, обволокло длинные пухлые трубочки.
Симо — Симоне, как представился он Саше, вежливо поклонившись и сняв кепку, от чего поверх седых кудряшек засияла лысина — осторожно чистил трюфель тряпочкой под проточной водой. Оттер, выдал боссу с таким видом, словно это был бриллиант. Даже лысина торжественно засияла.
Лапо достал тонкую плоскую терку, натер в каждую тарелку щедрую порцию трюфеля, и с не менее сияющим видом поставил на стол бутылку.
Dies Irae — гласила этикетка.
— Это вино победило во множестве конкурсов, у него несколько золотых медалей. Ничего лучше к этому обеду я не найду.
— А почему такое название — Гнев Господень?
Лапо смутился.
— Ты же знаешь, что обычно говорят о «женитьбе» вина, его «женят» с сыром, или с какими-то закусками. теперь стали говорить, что есть особая связь вина и музыки. Легкие игристые вина требуют рок, тяжелые, насыщенные — например, Баха. Классические требуют классики — ноктюрн Шопена. Я никогда об этом не задумывался, но когда попробовал это вино, в голове зазвучал Моцарт.
Вино оказалось великолепным, трюфели Саша обожала с давних пор, а Симоне после второго бокала разговорился, да так, что не остановишь, куда только делось смущение. Он рассказывал, как учил свою собаку искать трюфели, как каждое утро на рассвете выходит в холмы, когда небо только начинает приобретать розовый оттенок, первые шаги зари, когда ты чувствуешь, что на твоих глазах рождается новый день. Саша заслушалась, старик Симоне оказался настоящим поэтом!
Лапо молча улыбался, эти двое нашли общий язык, вот пусть и общаются. Лохматый барбос, радостно встретивший Симоне и подозрительно обнюхавший при знакомстве Сашу, решил, что ей можно доверять, и улегся под столом, положив морду на ее кроссовки. Ноги затекли, но жалко было пошевелиться и спугнуть псину.
После обеда они вышли на виноградник. Еще зеленое бескрайнее поле начало слегка желтеть, листья играли золотом в солнечных лучах.
— Нам обычно везет с погодой. В дни и ночи вендѐммии (сбора винограда) всегда ясно.
— А причем здесь ночи? А, в смысле, что и ночью нет дождя?
— Ты не слышала о vendemmia notturna?
— Ночной сбор винограда? Никогда!
— Некоторые деликатные сорта желательно собирать ночью, когда на лозе достаточно влаги. Тогда зажигают переносные фонари и собирают виноград посреди ночи.
— Никогда не слышала. А когда можно пить молодое вино нового урожая?
— А на это есть специальный закон. Молодое вино нового урожая пьют с 30 октября по 31 декабря. После этого оно перестает быть молодым и новым.
— Моя лучшая подруга, Соня, возрождает старую лозу ламбруско на ферме ее мужа, кардиохирурга. В Эмилии-Романьи. Она в самом начале, но по-моему у нее трое детей- двое близнецов и один виноградник. Вы бы нашли общий язык.
— Конечно, пусть звонит в любое время, буду рад. Отвечу на любые вопросы.
— Она в самом начале пути, но ее ламбруско уже получило высокую оценку и медаль на винной выставке в Венеции два года назад. Вино Росси, не слышал?
— Нет, к сожалению. Два года назад? Я тоже там был. Погоди…русская девушка, приехавшая на винное бьеннале и упавшая в канал, потому что за ней гнался преступник…
Саша покраснела. Лапо откровенно веселился.
— Только не помню, откуда она рухнула. Об этом долго потом говорили.
— С купола церкви Сан Франческо делла Винья. — Саше покраснела ее сильнее. — А о том, что эта девушка помогла поймать убийц, не говорили?
— Нет, видимо полет в канал оказался интереснее.
— Вот так всегда. Приносишь пользу- а запоминают лишь…
— Постарайся держаться подальше от куполов. Наши церкви не стоят над рекой. — Лапо все еще давился от смеха.
Саша вернулась в Кастельмонте и удивилась, увидев машину Луки на углу у дома Фионы. Сердце екнуло, она подбежала к двери в дом, толкнула.
Слава Богу, все в порядке. Фиона, жива-здорова, беседует в гостиной с комиссаром.
— Сын Вито Пальмы нашел флешку отца. Там много интересного.
— Рассказывай!
— А я как раз только вошел и еще не успел рассказать Фионе. К ней есть несколько вопросов. Мы знаем, зачем Вито приезжал в Кастельмонте.
Фиона прикусила губу.
— Он хотел спросить вас о содержимом коробки, не находили ли вы ваш старый «клад».
Фиона опустила глаза.
— Пришло заключение медиков по результатам вскрытия Джузеппе Кавальканти. Он умер от сердечного приступа. таблетки даже не успели подействовать. Его не отравили. Так что забудьте о свои подозрениях.
— Но его дом обыскали!
— Это не повод для возбуждения дела. Наследники не заявляли о краже.
— Потому что преступник не нашел того, что искал.
— Ты опять? Сань, все твои потуги по поиску убийцы разбиваются о наши доказательства. Мы за полдня устанавливаем то, на что у тебя уходит неделя. Оставь это дело полиции.
Саша опустила глаза.
— Не дуйся, я принес кое-что интересное. — Лука передал ей листы бумаги. –
Специально для тебя распечатал.
— Что это?
— Протокол допроса садовника. Вито Пальма умудрился где-то его отыскать. Не читай все, там общие моменты, начни с десятого листа.
«— Что вы можете рассказать нам о ядовитом болиголове и о том, как он попал в салат?
— Я тут не причем.
— Вас не обвиняют, но вы же нашли это растение в саду?
— Да, он рос в задней части двора, куда никто не ходил. Я предложил выкопать его с корнем и сжечь. Но что-то меня отвлекло и мешки с растением некоторое время оставались в саду.
— Когда это было?
— В субботу.
— А в воскресенье доктор Бонетти и его жена умерли от отравления.
— В воскресенье я уже унес мешки и сжег.
— Ваши хозяева могли перепутать болиголов со съедобной травой?
— Нет, не думаю. И готовила еду всегда кухарка, Тамара.
— Как вы думаете, кто-то мог намеренно подложить ядовитое растение?
— Я не знаю, синьора предупредила детей, чтобы не приближались к мешкам и не подпускали собаку.
— Дети поняли?
— Наверное. Но вечером я нашел собаку. Она умерла.
— Как она умерла?
— Собаки глупые животные, едят все подряд. Наверное, съела болиголов. У пса была пена изо рта.
— Вы хотите сказать, что в субботу была отравлена собака, а в воскресенье доктор и его жена?
— Точно так и было.
— Как прошло воскресенье?
— Не знаю, нас с Тамарой отпустили, синьора сказала, что у них с мужем будет серьезный разговор по поводу важного решения. Она сама приготовит обед.
— Какое решение?
— Я не могу этого знать, синьоры.
— Хозяева были чем-то обеспокоены в те дни?
— Хозяин уезжал по делам, синьоры. А хозяйка… я бы сказал, что да. Но таким, как я не говорят о причинах.
— Она подозревала, что собаку отравили?
— Да, синьоры.
— Кого она подозревала?
— Я не имею права сказать, синьоры.
— В этом случае ты обязан сказать.
— Одного из детей.
— Кого?
— Она не сказала.
— Но вы догадываетесь?
— Одну из дочерей наказали, не разрешили пойти на праздник. С той девочкой было не ладно, синьоры.
— Что не ладно?
— Она была очень красивая девочка, но не такая, как остальные.»
Больше в распечатке ничего не было.
— И все? И мы не знаем имени?
— Нет. на флешке еще было свидетельство о смерти, которое подписал главный врач и член попечительского совета клиники, Козимо Витталини.
— Что? Отец Чезаре Витталини был главным врачом? Точно! Нам е говорили об этом, а я забыла!
— Да, по всей видимости они дружили с доктором Бонетти.
— Я могу предположить, кто была та девочка. Ее наказали и не пустили на праздник. Но сейчас она наполовину парализована и не могла бы совершить убийства или прислать посылки компании юных сыщиков. Скажи, что с ней сделали бы в те годы, если бы она отравила родителей?
— Отправили бы в специальный приют для малолетних преступников.
— Смотри… тогда решили спустить все на тормозах, потому что защищали ребенка.
— Маргарите было пятнадцать, какой ребенок! — Вмешалась Фиона.
— Для друга семьи- ребенок. Куда ее могли спрятать, чтоб она не причинила никому вреда?
Фиона ахнула:
— В клинику!
— А младшую отправили к родственникам. Вернее, мы не знаем, к кому. Потому и в дом никого не пускали, чтобы случайно не обнаружились улики. А потом Маргарет вернулась домой, потому что клиника прекратила существование. И Дульчинею уговорили вернуться, чтобы за ней присматривать. Все логично. Лука, пожалуйста, ты же можешь запросить архивы клиники, они должны сохраниться!
— Думаю, да. Я дам знать. Но ты сама говоришь, что Маргарита не в том состоянии, не может ходить самостоятельно.
— Значит, кто-то ее защищает. Как защищал и тогда.
— Кто-то из членов совета директоров?
— Вы не найдете убийцу Вито Пальмы, не узнав, что произошло шестьдесят лет назад. Я оказалась права! Тем более, что вы наверняка не нашли преступника, который ему отомстил?
— Не нашли. Их достаточно, но никто не смог бы совершить убийство, или они еще в тюрьме, или алиби.
— Доктор Бонетти за день до смерти вернулся из Генуи. Во всяком случае, об этом свидетельствуют подарки детям. А кто жил в Генуе? Великий фальсификатор Чезаре Турбино. Он продал подлинник Липпи, а на ее место повесил подделку. И привез деньги.
— А где миллионы? Они бы нашлись на счете. Никаких сведений о внезапном богатстве семьи нет. Пятнадцатилетняя девочка убила родителей, чтобы сбежать с женихом с миллионами? Сомневаюсь, что дети вообще могли знать о деньгах. Я проверю ее счета, но это не кажется правдоподобным. Понимаешь, Саша, если бы миллионы были, они бы всплыли хоть где-то.