– Господи.
Через десять минут я был бодр и энергичен; выпрямился и подошел к раковине. Из носа шла кровь. Хотите верьте, хотите нет, но на зеркале красовалась надпись:
– Милостивый Боже, – произнес я.
Вытер лицо бумагой. Умылся холодной водой. Сквозь бороду проглядывала серая кожа. Щеки ввалились. Я подтянул штаны, затянул потуже ремень. Тридцати фунтов как не бывало. Когда я держал в руках клюшку, у меня была та еще комплекция. Спорт и картошка способствуют наращиванию веса.
Я вернулся в бар. За моим столиком сидела Кэти. Совершенно новая. Я ведь знал панка двадцати двух лет от роду со следами уколов на руках. Она вскочила и сказала:
– Ты вернулся.
Кроме этого типично ирландского приветствия, она обрела и некоторую напевность. Мне больше нравилось, когда она говорила на манер Ким Карнес.
Снова объятия.
Она всмотрелась в меня и заключила:
– Кокаин.
– Эй.
– Старую наркошу тебе не провести.
– Зачем мне тебя обманывать?
– Потому что именно это и делают наркоманы… прячутся.
Я сел и сделал большой глоток пива. Господи, ну до чего же здорово. Кэти наклонилась, вытерла пену с моей верхней губы и сказала:
– Твоя комната уже готова.
– Что?
– В свой первый вечер тебе стоит побыть с друзьями.
– Я собирался вернуться в «Бейли».
– Пойдешь завтра.
– Ладно, так и сделаем.
Она поправилась. Лицо сытое, даже блестит. Я сказал:
– У тебя сияющий вид.
Она смутилась. Готов поклясться, она покраснела, хотя я считал, что это искусство уже в далеком прошлом.
– Я беременна, – сказала она.
Закончив с поздравлениями, я заметил:
– Я тебе кое-что привез.
Ее лицо осветилось, и она попросила:
– Покажи.
Я отдал ей первый пакет. Она, как ребенок, быстро сорвала обертку. По столику покатилось золотое кольцо Клада. Я сказал:
– Я и Джеффу купил.
– Ох, Джек.
Я отнял кольца у одного парня в пабе.
Кэти примерила кольцо. Оно подошло. Она крикнула:
– Милый, взгляни, что купил нам Джек.
Он осторожно приблизился к столику. Кэти показала ему золотое кольцо и попросила:
– Давай примерь.
Это кольцо оказалось не по размеру. Он вытянул из-под рубашки цепочку. Я заметил чудотворную медаль. Он расстегнул застежку, надел кольцо на цепочку и объяснил:
– Так делал Даниел Дей – наверное, считал, что таким образом становится ирландцем.
Медаль осталась лежать на столе подобно стремлению к чему-то. По крайней мере, кокаин так думал. Джефф сказал:
– Джек, возьми ее.
– Да она, наверное, принадлежала твоей матери.
– Она бы не пожалела ее ради благого дела.
– Ну, если так, как я могу отказаться.
Я положил ее в бумажник. Там еще лежала фотография молодой женщины, улыбающейся чему-то, находящемуся сзади камеры. Волосы в бигуди, лицо чистое и очаровательное. Джефф заметил и спросил:
– И кто это?
– Попала ко мне вместе с бумажником.
Вечер превратился в вечеринку. Я позвонил миссис Бейли в ту гостиницу, где раньше жил, и она приехала вместе с Джанет – горничной/дежурной/уборщицей. Настоящий Божий человек. Зашли несколько полицейских и остались с нами. К девяти часам в баре негде было повернуться. Я перешел на «Буш», оно пилось с изумительной легкостью. Джефф танцевал с миссис Бейли. Я повальсировал с Джанет. Полицейские исполнили несколько па джиги.
После вечеринки паб имел такой вид, будто там взорвалась бомба. Я отключился, положив голову на свой жесткий столик. Это я плохо придумал. Спина, казалось, вот-вот развалится на части. Уже наступило похмелье, быстрое и убийственное, терзая каждую клеточку моего тела. Я пробормотал:
– Пресвятая Богородица.
Охранник свалился на стойку. Неизбежная кружка с пивом до середины замерла в изголовье. Появился Джефф, поздоровался:
– Славное утро, ребятки.
Негодяй и садист. Он включил телевизор. Пробежался по каналам, остановился на «Небесных новостях» и услышал:
– Паулу Йатс нашли мертвой.
Меня как громом ударило. Мне нравилась эта заблудшая малышка. Однажды слышал, как она сказала:
– Когда Фифи в первый раз свалилась с кроватки, я бросилась к врачу. Я чуть с ума не сошла от страха. Врач сказал, что на этой детке просто слишком много драгоценностей, и все.
Ну как можно ее не любить?
Как-то я слышал, как Мэри Кофлан сказала:
– Одно дело – петь блюзы. Когда я попробовала их прочувствовать, я чуть не умерла.
Аминь.
Джефф покачал головой, уставился на меня и сказал:
– Какая бессмысленная потеря.
Но я знал. Выражение его лица было как у всех матерей этой страны. Оно предупреждало: «Пусть это послужит тебе уроком».
Джефф был слишком хорошо воспитан, чтобы произнести это вслух.
Охранник зашевелился, потянулся к кружке, допил остатки и снова заснул. В моем старом пабе, «У Грогана», таких было двое. Одинаково одетые, они всегда сидели на разных концах стойки:
бумажные кепки
шерстяные куртки
синтетические брюки.
Одинаковая выпивка. Всегда наполовину выпитая пинта «Гиннеса» с сохранившейся пеной. Не так, кстати, легко осуществить.
Никогда не видел, чтобы они общались друг с другом. Я знал их только как часовых. Оставалось догадываться, что они охраняли. Может быть, старые ценности. Одного разбил инсульт. Второй переменил свою стоянку, когда паб перешел в другие руки.
Я почувствовал себя старым. Скоро полтинник, и каждый год оставлял следы на моем лице. Похмелье прибавило еще лет пять. Джефф спросил:
– Кофе?
– А у Папы есть четки?
– Это означает «да»?
Я направился наверх. Они отвели мне комнату на чердаке. Она была чистой, спартанской. Через окошко в крыше прорывались солнечные лучи. Они принесли мне иллюзию надежды. Я взял свои туалетные принадлежности и направился на поиски ванной комнаты. Она оказалась незанятой. Безукоризненно чистая, с кучей пушистых полотенец. Я сказал:
– О'кей.
Сорвал с себя испорченный костюм и встал под душ. Я старался не смотреть на свое тело. Меня не раз били, и печальные следы остались. Включил обжигающую воду и заставил себя терпеть. Вместе с кожей душ омыл мою душу. Я завернулся в одно из полотенец и проверил шкафчик. Так ведь любой бы поступил, верно?
Куча дамских вещей.
Я прыснул на себя дезодорантом «Мам». Едва не задохнулся. Вытряс из бутылочки несколько таблеток аспирина и проглотил их всухую. Взял в руки странной формы металлическую фляжку с лосьоном после бритья. Называется «Харлей». «Ну, ты, Джефф, даешь», – подумал я. Втер немного лосьона в бороду.
Немного кокаина, и дела пойдут лучше.
Насыпал несколько полосок на край раковины, глубоко вдохнул и втянул их в себя. Несколько мгновений не чувствовал ничего. Подумал даже, что мое похмелье ничем не перешибешь. Но потом запели ангелы. Немного затошнило. Почувствовал, как широко открылись глаза. Бог мой, у меня уже ничего не болело. Я двинулся назад в свою комнату, бормоча:
– Мне нравится моя жизнь.
Выбрал старые джинсы «Ливайз». Еще одна стирка, и придется выкинуть. Надел рубашку с надписью «Грязный Макнэсти». Подарок завсегдатая паба «У Шейна Макговена» в Айслингтоне. Тогда-то она была белой, но я постирал ее вместе с синей рубашкой. Залез в туфли. Вытряс из пачки «Малборо» сигарету. Мы с Бет Дэвис все еще курили. Пошел вниз в бар и выпил глоток кофе. Идеально горький, как сплетни. Джефф сказал:
– У тебя, видно, мощные глазные капли.
– Что?
– У тебя глаза светятся.
Появилась Кэти и заявила:
– Фью, чтоб я еще когда-нибудь пила «Спритзерс»!
Джефф сказал ей о Пауле Йатс. Она заметила:
– Бедняжка.
Потом, прислонившись ко мне, спросила:
– Что это за запах? От тебя пахнет, как от моего Джеффа.
То, как она произнесла его имя, тронуло меня до глубины души.
Я пересел на свой стул и шумно выдохнул. Я быстро шел к выздоровлению.
Открылась дверь, вошел крупный мужчина. Длинная черная борода и выражение спокойной силы. Подошел ко мне и спросил:
– Можно поговорить?
– Конечно.
– В тишине.
Я оглядел пивную, которая вряд ли могла нам дать такую возможность, улыбнулся и сказал:
– Тогда давайте выйдем наружу.
Губы его слегка дрогнули, из чего я понял, что он оценил шутку. Один взгляд на его руки, и ты понимаешь, что он прошел длинный путь.
Свежий воздух едва не сбил меня с ног. Я пошатнулся, почувствовал поддерживающую руку. Он сказал:
– Свежий воздух иногда подводит.
Я вытащил курево, вытряс сигарету и щелкнул зажигалкой. Ни привета, ни ответа.
– Черт, – выругался я.
На нем были черный костюм, белая рубашка и аккуратно завязанный галстук. Он сунул руку во внутренний карман, достал зажигалку «Зиппо» и протянул мне. Я прикурил, попытался вернуть зажигалку, но он сказал:
– Оставьте себе. Я бросил курить.
– Она же серебряная.
– Давайте считать, что я даю ее в долг.
– Ладно.
Я присел на оконный карниз и спросил:
– Что вы хотели мне сказать?
– Вы меня знаете?
– Нет.
– Уверены?
– Я не забываю лиц.
– Я Трубочист.
Я снова взглянул в его лицо. Он не шутил.
– Не обижайтесь, приятель, но мне это ни хрена не говорит.
– Тинкеры?[1]
– Это что, шутка?
– У меня с юмором плохо, мистер Тейлор.
– Зовите меня Джеком. Итак… что вам нужно?
– Помощь.
– Не понимаю, чем я могу вам помочь.
– Вы помогли Энн Хендерсон.
Ее имя застало меня врасплох, царапнуло душу. Наверное, по лицу было заметно. Он сказал:
– Мне жаль, что я вас огорчил, мистер Тейлор.
– Джек, меня зовут Джек.
Я отбросил сигарету, проследил за ее полетом. Потом сказал:
– Послушайте, Трубо… Ну и имечко. Я этим больше не занимаюсь.
– Она сказала, вы поможете.