Я усадил Кэти и спросил:
– Из-за чего он сорвался?
– Люди все время высказывают свое сочувствие по поводу больного ребенка.
– Черт!
– Я его подвела, правда, Джек?
Из меня плохой утешитель, но я попытался:
– Он любит тебя и малышку.
– Тогда зачем он запил?
Я не знал, так и ответил:
– Не знаю.
Мне всего лишь хотелось заснуть на полгода, потом проснуться и услышать хорошие новости. Спросил:
– Кто там за стойкой?
– Из агентства.
– Если надо, я могу помочь.
Она многозначительно взглянула на меня, и я торопливо добавил:
– Ладно, я пошел.
– Скажи ему, что я его люблю.
– Он это знает.
– В самом деле?
Дождь как взбесился. Как будто что-то имел именно против меня. Я поплотнее закутался в свою шинель и подумал: пошли пьяницу на поиски пьяницы.
Разумно, ничего не скажешь.
Сначала прошелся по наиболее вероятным местам. Решил, что выпивать буду в барах через один. Если не найду его после посещения десятого паба, мне будет уже наплевать. Таков был план, как бы ужасно это ни звучало.
На самом деле я заскочил в первые пять пабов, ничего там не выпив. Никто по доброй воле там пить не станет. Ярко освещенные, шумные, дорогие и враждебные. Я проталкивался сквозь толпу обеспеченных людей. Деньги купили совсем другое отношение к жизни, эдакое корыстное наплевательство.
Внезапно до меня дошло, что Джефф и на минуту не задержался бы в этих заведениях. Он был музыкантом, так что я решил прочесать заведения с музыкой. Над одним значилось: «Craie agus Ceol». В свободном переводе означает: плата за вход. Для усиления впечатления над дверями висел усилитель. Я сказал:
– Я только загляну.
Вышибала покрупнее ухмыльнулся и сказал напарнику:
– Имеет право.
Джеффа там не было.
Я сказал себе: «Думай! Ты же был полицейским, считай, сыщиком, сообрази, куда он мог пойти. О каком пабе он чаще всего слышал? А! Есть».
«У Грогана», мое старое прибежище. Когда Шон был жив, я практически жил там. Затем его убили, и дело перешло в руки его ублюдка-сына. Меня перестали туда пускать. Теперь, когда я вошел в дверь, я не почувствовал, что вернулся домой. Все переделали. То, что раньше было заведением с особой атмосферой, стало еще одной пластиковой забегаловкой. Хуже того, там играла «музыка». Я толком не разобрался – то ли Карен Карпентер, то ли «Бей Сити Роллерз», то ли Ронан Китинг.
Джефф сидел в углу. На столе пиво и виски. Я подошел и сказал:
– Привет.
– Где задержался?
– Не туда свернул.
Он слегка улыбнулся и заметил:
– Как и мы все.
Сына Шона видно не было, так что я заказал пинту. Джефф сказал, что он выпьет двойное «Падди». Я ничего не сказал. Когда я сел, он спросил:
– Закурить есть?
Разумеется, мне хотелось сказать: «Ты снова куришь», – но какая от того была бы польза? Я дал ему прикурить. Он сказал:
– Bay, на вкус дерьмо напоминает.
– Зачем мы курим? Ты ведь не думаешь, что мы получаем от этого удовольствие?
Он выпил свою двойную порцию, помолчал, потом сказал:
– Будешь цитировать Закон об охране общественного покоя и порядка?
– Я? Не думаю.
– Дивно. Ты когда-нибудь слышал о Филе Очсе?
– Гм… нет.
– Он пел народные песни в начале шестидесятых, его обожали в Гринвиче, он был популярнее Дилана. Затем он все потерял, спился. Кончил тем, что спал в бойлерной в гостинице «Челсия», где наверху Леонард Коен раскручивал Джэнис Джоплин. Очс в конце концов повесился в ванной комнате в доме своей сестры.
Я никак не мог догадаться, к чему он ведет, поэтому спросил:
– И о чем это все мне говорит?
– Он написал три замечательные песни – «Вечер с Сальвадоре Альенде», «Распятие» и «Перемены». Веришь, там было все – юмор, политика, сочувствие. Знаешь, сколько замечательных песен написал я?
– Нет.
– Ни одной.
Мы немного помолчали, чтобы это усвоить, потом он сказал:
– Вчера женщина сказала мне, кивком указывая на ребенка: «Они любят музыку», как будто эти дети просто гребаные домашние животные.
Джефф никогда, абсолютно никогда не матерился. Он продолжил:
– Другой заметил: «Они приносят в дом благословение». И мое любимое: «Они все такие любящие». Господи! Я не могу отделаться от слова «монголоид». Со мной что-то не так или это мерзкое слово такое липучее? Что будет, когда она пойдет в школу? Ее ведь станут дразнить, считать умственно отсталой?
Он замолчал, а я сказал:
– Если такое случится, мы сожжем школу.
– Они сказали, что ей нельзя будет выйти замуж.
– Джефф, парень, да ты что? Ей всего три недели, а ты говоришь о замужестве. Поверь мне, брак далеко не сахар.
– Мне с этим не справиться, Джек.
– Да ладно.
Он взглянул на меня полными ярости глазами и сказал:
– Я серьезно, Джек. Мне не вырастить ребенка-инвалида.
– Так не расти.
– Что?
– Расти ее, как сможешь, в качестве Серины Мэй.
– Ты уверен?
– Точно. Не задумывайся об умственной неполноценности. Не иди по этому пути. Ты что, думаешь, Кэти и ребенок выживут, если ты исчезнешь?
Он проникся и спросил:
– Что ты собираешься со мной делать?
– Купить тебе выпить и отвести домой.
– А если я буду сопротивляться?
– У меня есть шоковый пистолет.
– С тебя станется.
Самое ужасное заключалось в том, что мне хотелось продолжать пить. Демоны ревели в моей душе, и мне казалось, что Джефф может составить хорошую компанию. Но я взял себя в руки и сказал:
– Ты готов?
– Джек, это пьянство, как ты можешь все время продолжать? Я уже готов.
– По правде говоря, сам не знаю.
По дороге к Шоп-стрит он слегка спотыкался, но в остальном не казался пьяным. Сказал:
– Знаешь, ее не возьмут в монашки.
– Серину Мэй?
– Ну да, они не берут девочек с синдромом Дауна.
– Вот это действительно трагедия. Я был уверен, что ты твердо решил отдать ее в монастырь.
– Все равно, поневоле задумаешься.
– Джефф, не стоит думать, что все такое черное, каким его малюют.
15
РОЛЬ ПОЛИЦЕЙСКИХ
На данный момент на службе состоят примерно 11 300 полицейских, задачами коих являются:
1) предотвращение преступлений;
2) защита жизни и имущества;
3) сохранение мира;
4) обеспечение общественной безопасности.
Наконец-то я повел Лауру танцевать. Как говорил Джек Николсон: «Да я лучше себе глаза выколю».
Прежде чем податься в Лондон, я жил в гостинице «Бейли». Надо быть старожилом Голуэя, чтобы знать об этой гостинице. Во всяком случае, надо быть старым. Недалеко от Айр-сквер, по направлению к туристическому бюро, сверните налево в маленькую улочку, и вы пришли. Хозяйке было за восемьдесят, но она была хитра и энергична. Горничная Джанет была еще старше. Она подарила мне четки. Вскоре после этого я убил своего лучшего друга. Я вовсе не хочу сказать, что тут есть связь.
Именно Джанет рассказала мне о том, что по субботам в гостинице устраивают танцы. Мне показалось это безопаснее, чем какой-то клуб, кроме того, тут играл живой оркестр. Если считать живым человека за пятьдесят в блейзере.
Я оделся без выпендрежа: темные джинсы, белая рубашка – и выражение глубокого беспокойства. Мы договорились встретиться в гостинице.
– Почему там? – спросила она.
– Чтобы создать атмосферу.
Как обычно, она не поняла, о чем я говорю, но согласилась. Когда я толкнул крутящиеся двери, портье воскликнул:
– Бог мой, Джек Тейлор!
– Как поживаешь?
Я не мог вспомнить, как его зовут, поэтому ограничился вежливым приветствием. Похоже, сработало, потому что он сказал:
– Прекрасно. Я слышал, ты уехал в Лондон.
– Уже вернулся.
– Приятно слышать, Джек.
Я с удовольствием уселся в одно из глубоких кресел, стоявших в холле. Сидя в таком кресле, ощущаешь себя шишкой.
Прибыла Лаура в коротком черном пальто. При виде ее ног можно было умереть. Я заметил, что портье оценил ноги по достоинству. Я встал, она меня поцеловала и сказала:
– Сто лет тебя не видела.
Она сняла пальто и осталась в черной кофточке и черной же юбке. Я сказал:
– Господи, ты выглядишь потрясающе.
– Все для тебя, Джек.
Подошел портье и спросил:
– Твоя дочь, Джек?
– Точно, сейчас как раз каникулы между семестрами.
Лаура заказала шерри, а я «Джеймсон». Пора было начинать вечер.
Портье, стараясь загладить неловкость, предложил:
– Может быть, вам будет удобнее в баре?
– Нет.
Я рассказал Лауре про «Бейли». Она сказала:
– А, субботние танцульки. Мой папа сюда ходил.
Оп-ля!
Мы еще немного выпили и поднялись, чтобы идти. Портье отвел меня в сторону:
– Джек, я ничего такого не хотел сказать.
– Забудь.
– Мне вовсе не хотелось бы обижать полицейских.
Я не стал его поправлять. Кроме того, это доказывало, что, вопреки общепринятому мнению, портье знают далеко не все.
Мы с миссис Бейли радостно поздоровались. Она спросила:
– А это кто?
– Лаура Нилон.
– Очень приятно.
Лаура отправилась в дамскую комнату, а миссис Бейли сказала:
– Я слышала, ты женился.
– Да, но не на Лауре.
– Я так и подумала. Для жены она слишком хорошо к тебе относится.
Ирландская лесть лучшего образца. Что-то в ней льстит, но что-то и укоряет. Так или иначе, не дает расслабиться. Она добавила:
– Я не держала тебя за танцора.
– Я и не танцор.
Оркестр меня не разочаровал. Наличествовали и белые блейзеры, и синие штаны. Всем музыкантам было уже далеко за пятьдесят. Нельзя сказать, что они с этим смирились. На всех были жесткие темные парики. А зубы? Да за такие зубы умереть можно.
Они взялись за дело всерьез. Особо усердствовали трубы. Разумеется, репертуар самый массовый. Они где-то что-то слышали и тут же играли, причем со старанием, достойным лучшего применения. От Роя Орбисона, через «Тени» (с реверансом в сторону «Иглз») до Даниеля О'Доннелла. Это был концерт «По заявкам больных» вживую. Обычный порядок: быстрый танец, белый танец, затем снова в темпе. Время от времени пел одинокий вокалист. Сцена погружалась в темноту, прожектор высвечивал певца. Он стоял опустив голову, а голос объявлял: