Полицейский, точно как в кино, положил мне руку на голову, когда я садился на заднее сиденье. Вроде бы заботился, но на самом деле умудрился стукнуть меня головой о крышу, проговорив при этом:
– Оп-ля.
Когда мы выходили из машины на Милл-стрит, подскочил местный фотограф Майк Шоке и спросил:
– Кто-нибудь интересный?
– Да нет, никто.
В участке меня провели в комнату для допросов. Я потер запястья, как будто только что избавился от наручников. В центре серого стола оловянная пепельница. Я вытряхнул из пачки сигарету и щелкнул зажигалкой. Открылась дверь, и появился Кленси. Старший инспектор Кленси. Господи, как же длинна история наших отношений, только ничего хорошего не упомнишь. Он занимался тем делом, которое стоило мне карьеры. В те годы он был поджарым, как борзая. Мы были друзьями. Во время событий, приведших к моему увольнению, он вел себя как последний подонок.
Он достиг солидного возраста. При всех регалиях. Лицо багровое, на щеках пятна. Но глаза такие же подозрительные, как и раньше.
– Ты вернулся, – заметил он.
– Верно замечено.
– Я-то думал, что никогда больше тебя не увижу.
– Ну что мне на это сказать, братишка?
– Остается надеяться, что этот второй урод, Саттон, не объявится.
– Сильно сомневаюсь.
Саттон был мертв. Это я его убил, моего лучшего друга. Причем умышленно.
Кленси зашел мне за спину. Старый способ унизить человека. Первое правило допроса. И записано не в инструкции, выбито на камне. Я сказал:
– Не надо меня обижать, начальник. Я все скажу.
Спиной почувствовал поднятую руку, напрягся в ожидании удара. Но он сдержался. Я вытряс из пачки еще одну сигарету и прикурил. Он спросил:
– Какого черта ты путаешься с танкерами?
– С одним танкером.
– Не задирайся. Я тебя отправлю к черту на рога, не успеешь вспомнить об адвокате.
– А, ты имеешь в виду Трубочиста.
Он едва не лопнул от ярости и продолжил:
– Он мерзавец.
– Он тоже от тебя не в восторге.
Кленси плюхнулся на угол стола, штанины задрались. Над синим носком виднелась белая безволосая щиколотка. Он наклонился прямо к моему лицу.
– Послушайся моего совета, парень. Держись подальше от этой банды.
Я загасил сигарету и спросил:
– Ты не собираешься расследовать убийство четырех человек?
В углах его рта скопилась слюна. Он огрызнулся:
– Эти гребаные цыгане постоянно убивают друг друга.
Он встал и поправил с трудом застегнутый китель. Потом сказал:
– Убирайся.
– Я могу идти?
– Но не суй свой нос не в свои дела, понял?
Уже на пути к двери я заметил:
– Упаси Господи.
Оставив позади Милл-стрит, я направился на Шоп-стрит. Том Йорк из «Рэдиохед» как-то сказал:
«Каждый день ты думаешь, может, пора остановиться. Может, во всем этом нет смысла, потому что звуки, который ты издаешь и которые делали тебя счастливым, уже лишены всего, что когда-то значили. Только мозги себе запудриваешь».
Я постоял несколько минут на мосту. На противоположной стороне, рядом с Клэддафом, виднелся пирс Ниммо.
Тело Саттона так и не нашли. За его картинами теперь гоняются коллекционеры. Французы называют страшный сон словом «кошмар» – cauchemar. Алкоголику снятся сны, какими не может похвастать ветеран Вьетнама. Закрываете глаза и бормочете: «Вот сейчас…» – и вам не до шуток. Сначала, что обидно, алкоголь препятствует снам, или, по крайней мере, вы их не помните. Зато потом он питает их и поднимает до девятого уровня. Того самого, на котором не стоит задерживаться. По-ирландски сны – broingloidi, прекрасное мягкое слово. Пьянице хочется невозможного, хочется приятных снов. Напрасно. Но я никогда не видел во сне Саттона. Разумеется, днем я часто о нем думаю, но он со мной в светлое время суток. И слава богу.
Мне требовались Мертон и пинта пива. Необязательно в этой последовательности. Я направился к Чарли Бирну, владельцу магазина подержанных книг. Тот самый магазин. Когда я имел дело с библиотекарем Томми Кеннеди, который учил меня, что и как надо читать, он рассказал мне о Сильвии Бич. В те замечательные дни в Париже ее книжный магазин посещали
Джойс
Хемингуэй
Фицджеральд
Гертруда Стайн
Форд Мэдокс Форд.
Когда мистер Кеннеди рассказывал, в голосе звучала такая тоска. Когда он описывал эту почти мифическую атмосферу, я практически ощущал запах сигарет «Голуаз» и аромат настоящего французского кофе. Но я был юн, поэтому, естественно, спросил:
– А вы там тоже были, мистер Кеннеди?
И он ответил, пряча потухшие глаза:
– Нет, нет… я там не был.
Среди стихов я выделяю «Вопль» Гинсберга. Почему-то никто из тех, кому я об этом говорил, не удивлялся. Наверное, слишком часто слышали, как я вою. Книга поехала со мной в Лондон в кармане пальто. Еще одна книга-путешественница – «Гончая небес». Эта книга коллекционная, в переплете из мягкого сафьяна с золотым тиснением. Когда я сказал Томми Кеннеди, что решил стать полицейским, он жутко расстроился. И на прощание подарил мне книгу Томпсона. Пьяные ночи оставили след в этой книге.
Магазин Чарли Бирна приближался к идеалу Томми. Несколько лет назад я копался в книгах в отделе детективов. Студент держал в руках прекрасное американское издание Уолта Уитмена. Он глядел на цену. Проходивший мимо Чарли сказал:
– Возьми ее.
– У меня денег не хватит.
– А, сочтемся в другой раз.
И протянул ему «Избранное» Роберта Фроста, добавив:
– Тебе это тоже понравится.
Класс.
Винни Браун копался в книгах. Он поднял голову и сказал:
– Ты вернулся.
Они работали командой – Чарли, Винни и Энтони. За то, что я познакомил Энтони с Пеликаносом, он подарил мне полное собрание сочинений Гарри Крюса. Этот американец на удивление вжился в рутину Голуэя. Чего до сих пор не удалось мне.
Винни спросил:
– Как там Лондон?
Я недавно прочел «Лондон: Биография» Питера Акройда. Не желая выпендриваться, я сказал:
– Лондон – настоящий хаос, лабиринт, из которого нет выхода.
Винни задумался, потом сказал:
– Акройд?
Я ничего не знаю о прозорливости. Я не имею в виду мерзкую песню Стинга, только простое совпадение.
В детском отделе бродила женщина. Прикидывала разницу между Барни и «Плюшевым кроликом». Я кивнул ей, и она сказала:
– Мистер Тейлор?
Это «мистер» меня убивает. Я спросил:
– Все путем?
– В воскресенье будет повторение.
– Вот как?
– Я молилась, чтобы мы победили англичан. Вы думаете, это нехорошо?
– Против Керри я сам свечку поставлю.
Она взглянула мне в лицо. Это было не любопытство, а озабоченность. Она сказала:
– Вы бороду отрастили.
– Правильно.
– Вам идет.
3
Лондон
За шесть месяцев до своей поездки в Азию Томас Мертон записал в журнале:
«Я сознаю, что мне надо расстаться с прошлым – скопищем инерции, ошибок, глупости, гнили и мусора. Испытываю огромную потребность в ясности, в разумности или, скорее, в безрассудстве. Потребность вернуться к настоящему делу, к деяниям в нужном направлении. Потребность разделаться с великими сомнениями. Потребность увидеть свет в конце тоннеля».
Его убьет в середине путешествия подстроенная кем-то катастрофа с электричеством в Бангкоке.
Аура ушедших.
В Лондоне меня тянуло к пропащим. Моя аура непрерывного гниения служила маяком для бродяг, потерявших путь. Алкашей, наркоманов, бывших зеков, неудачников, потерянных ангелов. Идите ко мне все, кто потерял себя, и я найду для вас имя. Я особо возился с двумя людьми. Они находились на самой грани той группы, которую я описал.
Детектив сержант Киган был свиньей. Более того, он этим гордился. Он каким-то боком вел свое происхождение из Ирландии и предпочитал жить и работать в юго-восточном Лондоне, Брикстоне и Пекхэме. Он был громкоголосым и вульгарным, и его вот-вот должны были выгнать из полиции.
Я пил в кабачке на Рейлтон-роуд, страдая от похмелья и желания вмазать по кокаину. Посетители были в основном черные. И несколько белых, завернувших не за тот угол. Пили главным образом черный ром, с кокаином или без. Боб Марли разошелся не на шутку. Парень с дредами предложил продать мне «Ролекс». Я отказался:
– Мне плевать на время.
– Да ладно, мужик, подаришь своей бабе.
– Нет бабы.
Он откинул свои лохмы и запел «Нет бабы, нет слез».
Обожаю эту песню.
Ржание заглушило музыку и всколыхнуло дым. Я взглянул через плечо и увидел толстого мужчину, возвышающегося над группой людей. Его пиджак лежал на полу, брюхо уже разделалось с несколькими пуговицами на рубашке. Лицо красное, потное. Он рассказывал анекдот, сопровождая его непристойными жестами.
Я пробормотал:
– Красномордый.
Может, получилось громче, чем я собирался, потому что парень в дредах услышал и сказал:
– Ты не связывайся с этим мужиком, слышь?
Я уже выпил ту рюмку рома, которая лишила меня осторожности, поэтому спросил:
– Это почему?
– Так это Киган. От него одни пакости.
– По мне он жирная сволочь.
Парень с дредами взглянул мне в глаза и сказал:
– Не иначе как ты ирландец, мужик. – И поспешно ретировался.
Я жестом заказал еще выпивку. На мой вкус она была слишком сладкой, но проскальзывала в организм с легкостью складного вранья. Я снова взглянул на Кигана. Теперь он пел «Живу по соседству с Алисой». Я точно расслышал в тексте слово «минет», что можно считать достижением, хотя и бессмысленным. Я решил, что он одно из двух – со связями или полицейский. Не то чтобы одно исключало другое.
Я пытался восстановить в памяти слова из «Философского камня». Позднее, в моей поганенькой комнатенке, я попытаюсь вспомнить версию «Мадам Джордж» Марианны Фейтфул. Вот это песня так песня.