– Алло?
– Брендон, это Джек Тейлор.
Длинная пауза, затем глубокий вздох:
– Вы вернулись?
– Вернулся.
– Вашего друга так и не нашли.
– Нет, не нашли.
– Что я могу для вас сделать, Джек?
– Раньше ваша информация была на вес золота. Вот я и подумал: не мог бы я воспользоваться вашей помощью сейчас?
– Если это не противоречит воле Господа.
– Все еще веруете, да?
– Да, Джек, и Господь тоже в вас верит.
– Рад слышать.
Я рассказал ему про убийства тинкеров. Он спросил:
– Полиция не хочет этим заниматься, верно?
– Именно поэтому я вам и звоню. Сможете помочь?
– Оставьте номер вашего телефона. Я попробую порасспросить кой-кого.
– Великолепно, но постарайтесь не подставляться.
– Мне Господь поможет.
Клик.
Я пил виски «Робин Редбрест». Господи, вот уж воистину воспоминание о пятидесятых. Мой отец выпивал рюмку под рождественский пирог. Видит Бог, поскольку его пекла моя мамаша, вы нуждались в любой возможной поддержке. Он был хорошим человеком. Мать и тогда была стервой, такой и осталась. Я слыхом не слыхивал о ней ничего вот уже больше года. Может, она умерла. Она обожала мое единственное достижение – то, что я оказался неудачником. Имея такого сына, она могла демонстрировать свое терпение. Эта женщина была рождена, чтобы стать мученицей, но исключительно при наличии зрителей. Платите и смотрите.
Мое увольнение из полиции, мое пьянство, моя неудавшаяся жизнь – большего ей нельзя было желать. Черт, чего это я завелся? Я взял телефон и позвонил Кики. Номер я знал наизусть.
– Это Джек.
– Джек, как твои дела? Почему ты не звонишь? Когда я могу приехать?
– Слушай, сбавь обороты. Я в порядке… Скучаю.
– Так я могу приехать?
– Разумеется, но подожди пару недель.
– Почему, Джек?
– Из косметических соображений.
– Не понимаю.
– Слушай, у меня хорошие новости. Есть дом и работа.
– Но, Джек, ты же знаешь, мне необходимо собственное пространство.
Мне хотелось крикнуть: «Если тебе нужно собственное пространство, какого хрена тащиться в Ирландию?»
Но я сдержался, лишь сказал:
– Побудешь здесь несколько дней, пока не акклиматизируешься.
– В Ирландии настолько все по-другому?
– Уж поверь мне, я после пятидесяти лет все еще привыкаю.
– Так я могу приехать через две недели?
– Наверняка.
– И… Джек, ты меня любишь?
– Конечно.
– Я тоже тебя люблю.
Я положил трубку и задумался о разговоре. Нет, я ее не любил. Соврал, а виновато виски.
В то утро, когда я получил новые зубы, я был счастливым частным детективом. Помните «Дайер стрейтс»? Все у них шло хорошо, они играли разную музыку. Что своего рода подвиг. Потом леди Ди объявила, что они – ее самая любимая группа, и все. Sayonara, ребятки. Теперь они сравнялись с «Дюран-Дюран», и возврата уже нет. «Легкие деньги» звучало именно так, как и должно было – самоуверенно. Как многие рок-звезды, Марк Нофлер отдал дань скромности в «Парни с Нотинг-Хилл». Да, мы простые парни. Группа спустила себя в обыкновенный унитаз. Я думал об этом, чтобы отвлечься, пока зубной врач надевал мне новые коронки. Он сказал:
– Надо будет немного к ним привыкнуть.
– Как к новой Ирландии.
Он улыбнулся и назвал цену. Я продолжил:
– Бог ты мой, а не могу я взять их в аренду, как вы думаете?
Он не оценил шутку.
Пока я шел по Шоп-стрит, я все время улыбался, чтобы показать зубы. Шон, бывший когда-то владельцем паба, все еще занимал добрую половину моего сердца. Он тоже был убит. Из-за меня. При этой мысли я перестал лыбиться. Когда я добрался до Хидден Вэлли, меня на кухне ждал Трубочист. Я сказал:
– Пожалуйста, не стесняйтесь, заходите в любое время, совсем не обязательно предупреждать о приходе по телефону.
Он хмуро взглянул на меня и сказал:
– Новые зубы?
Я сверкнул всей челюстью. Он кивнул и спросил:
– А как яйца?
– Опухоль спала.
Снова кивок.
– Я не имел в виду ваш комплект.
– А, вы это метафорически спросили. Отдайте мне мой кокаин, и я выйду сражаться против легионов.
– Их всего двое. Тирнансы, они появились.
В животе у меня что-то сжалось. Он полез в карман пиджака. Трубочист всегда носил темные костюмы и белые рубашки. Скорее напоминал официанта-грека, а не бродягу. Он достал маленький кожаный кисет. С ремешком, чтобы можно было надевать на шею. Я спросил:
– Почему вы в костюме? Вам же не надо сидеть в офисе.
Он печально улыбнулся:
– Мне надо быть респектабельным. От нас ожидают, что мы будем выглядеть как бродяги, но я стараюсь опровергнуть эти предположения.
– Ладно, но разве вам никогда не хочется на все плюнуть, расслабиться?
Он жестом отмахнулся от этого дурацкого предположения, похлопал рукой по кисету и сказал:
– Откройте.
– Шутить изволите? Зная вас, я вполне могу рассчитывать обнаружить там сушеную голову.
Наконец-то он рассмеялся:
– Вы почти угадали.
Он перевернул кисет, и на стол упали четыре окровавленных зуба.
– А, мать твою.
– Это на случай, если вы нуждаетесь в мотивации по поводу братцев.
Он собрал зубы, ссыпал их назад в кисет и протянул его мне. Я неохотно затянул тесемки и просунул в ремешок голову, спрятав кисет под рубашкой. Заметил:
– Теперь я как Брандо в «Апокалипсисе».
Он встал и сказал:
– Заеду за вами в семь. Захватите оружие.
– Что мне надеть для роли мстителя?
Он задумался:
– Что-нибудь прохладное.
После обеда мне принесли пакет. Без марки. Я распечатал и увидел кокаин. Сказал вслух:
– Молодец, Трубочист.
Насыпал себе полоску. Нос заживал, но все равно больно было дико. Умудрился вдохнуть дважды. После воздержания в течение двух с половиной недель подействовало подобно грому. Слава богу. Десны онемели, и я почувствовал ледяное щекотание в горле, заморозившее мне мозги. Теперь я мог рискнуть взглянуть в зеркало.
Ничего хорошего. Нос согнут влево. Возможно, после следующего перелома он встанет на место. А следующий раз будет, это я знал по опыту. Так было всегда. Под глазами густые синие тени, как раз в тон полицейской форме. Новые глубокие морщины у рта. Каким же старым я становлюсь. Недостаточно старым, черт возьми, чтобы полюбить Джорджа Майкла. Улыбнулся, полюбовался зубами. Маяк в сто ватт в пустыне. Зубы жили сами по себе. Вспомнилась детская песенка: «Ты удивишься, куда делся желтый налет, если почистишь зубы „Пепсодентом“».
Вот так.
Кокаин забирал круто. Мне надо было выйти. Показать свою улыбку двадцатилетнего на лице мужика в полтинник. Я надел белую рубашку, брюки и куртку. Почти что кожа. Я был самым старым пижоном в городе. Кисет бился о грудь, подобно самым дурным новостям.
Выйдя на белый свет, я подивился яркому солнцу. Тепла не было, но можно притвориться. Сосед сказал:
– Мы проиграли повторную игру.
– Разве?
– Не смогли победить этих подонков Керри.
– Может быть, в следующем году.
– Черта с два.
Сосед на мой вкус. Я направился в «Живаго Рекордс». Диклэн поднял голову и сказал:
– Ты вернулся.
– Как проницательно.
– Что?
– Не обращай внимания. Мне нужен Король.
– Элвис?
– А есть другой?
– Лучшие хиты?
– Точно.
– Диск?
– Диклэн, я не хочу учить тебя твоему делу, но если человеку за сорок, он не покупает диски.
– Тебе бы МР3-плеер.
– Мне бы с кем-нибудь перепихнуться.
– Джек, право, ты стал обидчивым. Что случилось с твоим носом?
– Я посоветовал одному парню купить МР3-плеер.
Он сделал мне скидку в несколько фунтов, так что я его простил.
Я знал, что должен сходить на кладбище, причем не единожды. Чувствовал ли я себя виноватым? Господи, еще как. Достаточно ли виноватым, чтобы туда пойти? Не совсем.
Я повстречал ирландского румына по имени Чаз. Он когда-то был настоящим румыном, но потом стал почти местным. Он спросил:
– Как насчет пинты?
– С удовольствием.
Мы двинулись в паб «У Гаравана». Ничего не изменилось, ничего не испорчено. Я сел в углу, а Чаз пошел за пивом. Я достал сигареты и закурил. Чаз принес кружки и сказал:
– Slainte.
– Будем.
Он взял сигарету из моей пачки «Малборо», воспользовался моей «Зиппо». Внимательно оглядел зажигалку и сказал:
– Настоящее серебро.
– И что?
– Цыгане делали.
– Верно.
– Продай.
– Мне ее одолжили.
– Одолжи мне.
– Нет.
Кружки быстро опустели, я заказал еще. Пригляделся к Чазу. На нем был свитер с военными регалиями. Я спросил:
– Как дела?
– Надеюсь получить грант от Художественного совета.
– На что?
– Пока не знаю, но что-нибудь придумаю.
– Тебе обязательно повезет.
– Знаешь, Джек, в Ирландии не любят румын.
– Мне очень жаль.
– Но в Голуэе все по-другому.
– Прекрасно.
– Да нет, здесь нас ненавидят.
– Вот как.
– Одолжи мне пятерку, Джек.
Я дал ему деньги. «Пока», – и я удалился.
И налетел прямо на свою мать. Она взглянула поверх моей головы, где висела вывеска паба. Это вместо «здравствуй». Лицо, как и раньше, без морщин, как будто жизнь ее не коснулась. Так бывает с монашками. «Эсти Лаудер», поимей в виду: поинтересуйся монашками. Когда смотришь в ее глаза, то видишь Арктику, ледяную голубизну. И всегда одно и то же послание: «Я тебя похороню».
Она сказала:
– Сын.
Памятуя о запахе пива изо рта и сломанном носе, я ограничился фразой:
– Как дела?
– Ты вернулся.
– Правильно.
Молчание. Люди ее типа умеют наслаждаться таким молчанием. Мне все это было знакомо, да еще во мне гулял алкоголь, поэтому я был в состоянии играть в эту игру. Ждал. Она сдалась первой:
– Могу угостить тебя чаем.
– Не думаю.
– Тут в лавочке пекут дивные плюшки.
– Нет, не сегодня.
– Ты никогда не думал, что стоит написать?