Хо-Ту выглядел удивленным.
— Ты нанес удар ему в спину, — продолжал я, — трусливый, подлый удар.
— Я никого не убивал, — ответил Хо-Ту. — Ты сошел с ума.
Я почувствовал, как во мне поднимается холодная ярость.
— Повернись ко мне спиной, — приказал я Хо-Ту.
Тот, оцепенев от изумления, послушно повиновался.
С минуту я дал ему так постоять. Сура, постанывая от боли, приподнялась с пола.
— Не убивайте его! — прошептала она.
— Куда мне нанести удар, Хо-Ту? — спросил я.
Он не ответил.
— Ну? Куда ты хочешь его получить? — допытывался я.
— Пожалуйста, не убивайте его! — нашла в себе силы воскликнуть Сура.
— Бросай! — закричал Хо-Ту.
Женщина с трудом поднялась на ноги и, пошатываясь, встала между нами, спиной к Хо-Ту.
— Пусть Сура умрет первой, — тихо сказала она.
— Отойди! — закричал Хо-Ту, не оборачиваясь ко мне. — Отойди отсюда, рабыня!
— Нет! — воскликнула Сура. — Ни за что!
— Не бойся, — сказал я ей. — Я не стану убивать тебя.
Хо-Ту повернулся ко мне лицом и оттолкнул от себя Суру.
— Вытаскивай свой кривой нож, — бросил я ему, заметив, что у него на поясе другой нож.
Хо-Ту, не сводя с меня глаз, выдернул длинный кривой нож из чехла.
— Перестаньте! — закричала Сура. — Не надо!
Сжимая в руке метательный нож, я пригнулся и приготовился к схватке. Следя за каждым движением противника, мы с Хо-Ту начали медленно сходиться.
— Остановитесь! — закричала Сура и подбежала к шокеру. Он все ещё был включен на полную мощность, и его наконечник раскалился так, что на него больно было смотреть.
— Стимулятор стоит на смертельной отметке, — сказала она. — Опустите оружие.
Ее душили рыдания, глаза были закрыты. Она стиснула стимулятор обеими руками и поднесла его наконечник к горлу.
— Стой! — закричал я.
Хо-Ту, отшвырнув кривой нож, бросился к Суре и вырвал у неё шокер. Он нажал кнопку выключателя и бросил опасный прибор подальше. Когда он сжал Суру в объятиях, плечи его содрогались от рыданий.
— Убей меня, — сказал он, поворачивая ко мне свое лицо со сверкающими на глазах слезами.
Я не хотел поднимать руку на безоружного.
— Но только помни, я никого не убивал ни в Ко-Ро-Ба, ни где-либо еще, — добавил он.
— Убей нас обоих, — сказала Сура, прижимая к себе безобразного Хо-Ту, — хотя он невиновен.
— Это он убил, — сказал я.
— Нет, — покачал головой Хо-Ту, — я не тот, кого ты ищешь.
— Это был именно ты, — настаивал я.
— Нет, — повторил Хо-Ту.
— А кто только что так же пытался убить и меня?
— Да, это так, — признал Хо-Ту. — Ты увел мою женщину.
— Ты глупец, — целуя его мокрыми от слез губами, бормотала Сура. — Неужели бы ты убил из-за простой рабыни?
— Я люблю тебя! — воскликнул Хо-Ту. — Люблю!
— И я тоже, Хо-Ту, — ответила она. — Я тоже люблю тебя!
Он застыл, пораженный этим признанием. Этот грубый, всегда невозмутимый человек, казалось, был потрясен. Даже мне было заметно, как дрожали его лежащие на плечах Суры узловатые руки.
— Ты любишь? — спросил он. — Любишь Хо-Ту, который так уродлив, что недостоин называться человеком?
— Да, люблю уже много лет.
— Я даже не человек, — запинаясь, бормотал он.
— В тебе, Хо-Ту, уживается и храброе сердце ларла, и нежность цветка. Я нашла в тебе и доброту, и уважение, и силу — все, что может дать человеку любовь, — она честно смотрела ему в глаза. — Никто на Горе не достоин называться человеком больше, чем ты.
— Я никого не убивал, — сказал он ей.
— Я знаю, — ответила она, — Ты не мог этого сделать.
— Но когда я подумал о нем… О том, что он сделает с тобой… — мне захотелось убить его! Убить!
— Он даже не притронулся ко мне, — ответила Сура. — Ты что, не понимаешь? Он хотел меня защитить и именно поэтому накрыл своим телом.
— Это правда? — спросил Хо-Ту.
Я не ответил.
— Он носит черную тунику, — сказала Сура, — но я не знаю, кто он на самом деле. Он не принадлежит к черной касте.
— Давайте не будем об этом говорить, — жестко сказал я.
Хо-Ту посмотрел мне в глаза.
— Кто бы вы ни были, — сказал он, — знайте: я никого не убивал.
— Думаю, мне лучше уйти к себе, — сказал я, желая как можно скорее остаться одному.
— Я ранил вас, — сказал Хо-Ту, смущенно поглядывая на мою руку.
— Если бы ты знал, как ты ранил меня, — проворчала Сура.
В её голосе все ещё чувствовалась обида, вызванная воспоминаниями о мучительных минутах, которые ей пришлось пережить.
— Прости, — вздохнул Хо-Ту, — прости меня!
Она рассмеялась.
— Старший надсмотрщик просит прощения у рабыни за то, что ткнул её шокером для рабов!
Хо-Ту оглянулся и заметил расчерченный на клеточки лоскут шелка и разбросанные по полу бутылочки, пузырьки и пробки.
— А что вы здесь делали? — удивленно спросил он.
— Этими штуками, — кивнула она на наши фигуры, — он учил меня игре.
Хо-Ту криво усмехнулся.
— Ну и что, тебе понравилось? — поинтересовался он.
— Нет, Хо-Ту, — рассмеялась Сура, целуя его. — Для меня все это слишком сложно.
— Если хочешь, я тоже могу с тобой поиграть, — предложил он.
— Нет, Хо-Ту, — ответила она. — Эта игра мне не понравилась.
Она высвободилась из его объятий и взяла стоявший в углу калик. Затем она устроилась на полу, скрестив ноги, как чаще всего играют на этом инструменте, и начала тихо перебирать тонкие струны. Вскоре из разрозненных звуков начала вырисовываться грустная мелодия, а из сопровождавших её слов женщины родилась песня, песня о караванах, бредущих с Тора, и о вечной любви.
Они не заметили, как я вышел из комнаты.
Я отыскал Фламиниуса, медика, в его комнате, и он, хотя и был несколько навеселе, тщательно обработал мне нанесенную ножом Хо-Ту рану. Она, по его словам, оказалась неопасной.
— Эти развлечения в Кейджералию могут быть довольно опасными, — заметил Фламиниус, перевязывая мне руку куском чистой белой материи.
— Верно, — не мог не признать я.
Даже сюда, в кабинеты медиков, доносились из разных концов дома Кернуса смех и шумная возня в загонах подвыпивших рабов и беготня не на шутку расходившихся, неистощимых на выдумки охранников, развлекавшихся кто во что горазд.
— Это уже шестая ножевая рана, с которой ко мне обращаются за сегодняшний день.
— Вот как? — удивился я.
— Да, — кивнул Фламиниус — А ваш противник, я полагаю, уже мертв? — поинтересовался он.
— Нет, — ответил я.
— Ну да! — не мог поверить Фламиниус.
— Я получил это ранение в комнате Суры, — пояснил я.
— Ну и девчонка! — расхохотался он и поглядел на меня, криво усмехнувшись. — Но думаю, госпожа Сура кое-чему научилась за сегодняшний вечер?
Я вспомнил свой прочитанный ей краткий курс по игре и уверенно кивнул.
— Да, в этот вечер Сура узнала много нового.
Фламиниус удовлетворенно рассмеялся.
— Это такая дерзкая рабыня! Я бы, признаться, и сам занялся ею, но, боюсь, Хо-Ту это вряд ли бы понравилось. Он относится к ней с болезненной ревностью, представляете — к ней, рабыне! Кстати, Хо-Ту вечером искал вас.
— Я знаю.
— Остерегайтесь его, — предупредил Фламиниус.
— Не думаю, чтобы Хо-Ту осмелился как-нибудь обеспокоить Кууруса из касты убийц, — ответил я, поднимаясь на ноги.
Фламиниус посмотрел на меня с усиленным винными парами благоговейным ужасом. Затем с подчеркнуто уверенными движениями встал, подошел к сундуку, извлек из него большую бутыль паги, откупорил её и, к моему удивлению, наполнил два кубка. Затем с задумчивым и каким-то отрешенным видом он отхлебнул из одного кубка и, подержав жгучую жидкость во рту, не меняя выражения лица, позволил ей продолжить свой путь в желудок. После этого лицо его тут же просветлело.
— Судя по тому, что я видел и слышал о вас, — заметил я, — вы кажетесь мне мастером своего дела.
Он протянул второй кубок мне — мне, носящему черную тунику!
— К четвертому году правления Марленуса я уже считался лучшим представителем своей касты во всем Аре.
Я отхлебнул глоток из предложенного мне кубка.
— А затем вы открыли для себя пагу? — невинно предположил я.
— Нет.
— Несчастная любовь?
— Нет, — улыбнулся Фламиниус, — тоже нет, — он вторично приложился к кубку. — Я начал заниматься поисками средств борьбы против дар-косиса.
— Но ведь дар-косис неизлечим.
— Одно время, сотни лет назад, люди моей касты действительно прямо заявили об этом. Но некоторые им не поверили и продолжали свою работу. Результатом их исследований стала стабилизирующая сыворотка.
Будучи болезнью заразной, распространяемой, очевидно, каким-то вирусом, дар-косис, называемый в простонародье священной или, в зависимости от отношения к ней, проклятой болезнью, представлял собой настоящую трагедию для Гора. Пораженные ею — или попросту «проклятые» — считались отверженными, и им категорически запрещался доступ в общество нормальных здоровых людей. Они, как правило, бродили где-нибудь по проселочным дорогам, завернутые в напоминающие саван покрывала, и, поминутно стуча специальными деревянными колотушками, предупреждали их звуком возможных встречных о своем несущем беду приближении. Некоторые из них изъявляли желание быть помещенными в особые резервации для пораженных дар-косисом — три из которых, кстати, располагались неподалеку от Ара, — где их обеспечивали едой и питьем и где они были совершенно отрезаны от всего мира. Болезнь эта в высшей степени заразна, и каждый заболевший ею тут же признается действующим законодательством умершим.
— Но ведь считается, что дар-косис насылается самими Царствующими Жрецами на тех, кто вызвал их неудовольствие, — сказал я.
— Все это выдумки посвященных, — отмахнулся Фламиниус. — Нет в этой болезни ничего священного, есть лишь боль, страдания и смерть.
— Но почему вы так уверены, что посвященные лгут?
— Мне их мнение безразлично. Я медик и меня прежде всего интересует сама болезнь и её причины, а не домыслы на этот счет невежественных людей.