— Заходите, ваше благородие, располагайтесь, не то портки обмочите, — толкнул его внутрь Фимка.
Пришлось беседовать в тесноте и зловонии.
— Паспорт мне нужен новый, — заявил Фимка.
— Зачем?
— А то не знаешь? Ищут меня. Разве Крутилин не по мою душу приезжал? А мне в Тамбовскую надо, и побыстрее.
— Зачем?
— За подмогой. Родичей там — целая деревня. Братья, дядьки, племянники. И все как я, калиброванные, на волка с голыми руками ходят, здешней шпане не чета. Местных-то послушать: мерзее их на свете нет, душегуб на душегубе. А на поверку, тьфу, фантики от конфект. Как узнали, что Крутилин с облавой едет, разбежались по кустам. Нет, с такими Питер не удержишь.
Добыгин от неожиданности поперхнулся. Экий Наполеон выискался. Да где? В отхожем месте.
— Ты не хмыкай. — Кислый ткнул под ребро полковника револьвер. — Ты еще тамбовских не знаешь. Но скоро узнаешь. И Крутилину бока порвем, и Боцману. Всем! Раз это я за Ломаку рассчитался, значит, теперь король.
— А кто сказал, что рассчитался? Выговский жив.
— Как жив? Рухнул как подкошенный.
— А доктора из Мариинки его подлатали, теперь снова как огурчик.
— Врешь.
— Никудышкин только что оттуда. Своими глазами видал, — соврал полковник.
— Значит, придется сперва туда. А ты, полковник, шевели-ка эполетами. Через час вернусь за паспортом.
— Погоди. Паспорт в канцелярии обер-полицмейстера нужно подписывать. Сегодня не получится. Завтра приходи, в полдень. И в больничку пока не ходи, тебя по всему городу ищут. Лучше ночью.
Немного поколебавшись, Дмитрий Данилович достал из ридикюля жены тетрадку, пролистал до нужных страниц…
Дочитав, запустил дневником в стенку. Сашенька, его Сашенька, муза и жена, мать детей и лучший друг, отдалась первому встречному! Без чувств, по велению внезапной похоти.
Зачем? Почему? Что он сделал не так, чем не угодил? Да, он влюбчивый, ветреный, иногда увлекается… Впрочем, как все. Как все мужчины. Не потому, что безнравственен, а потому, что так распорядилась природа: жена далеко не всегда имеет физиологическую возможность приласкать мужа, поэтому тот вынужден ей изменять.
В кабинет постучали.
— Да, да! — крикнул князь.
Вошел Тертий:
— К вам госпожа Прыжова.
Господи, он и забыл про нее!
— Здравствуйте, ваше сиятельство, — с порога затараторила Наталья Ивановна. — С утра ждала Алексея на Пятой линии. И вас ждала. Вы обещали…
— Сядьте, пожалуйста.
— Вы что-то знаете?
— Да, присядьте.
— Нет, я выдержу, на все готова. Я права? Они сбежали?
— Все много хуже. Алексей в больнице. Он ранен.
Дмитрий Данилович успел подхватить Наталью Ивановну, упавшую в обморок. Нашатырный спирт вернул ее в чувства.
— Лешенька жив?
— Старший дворник, он отвозил Алексея в больницу, сказал, что жизни Прыжова ничто не угрожает.
— Мне надо туда, я должна быть с ним.
— Но в вашем положении…
— Ерунда.
Наталья Ивановна попыталась привстать, но вынуждена была снова опуститься в кресло.
Князь хотел уговорить ее остаться. Хотя бы ненадолго.
— Я не могу вас отпустить.
Но Наталья Ивановна истолковала его слова по-своему:
— Правда? Спасибо. Не смела просить вас сопроводить меня в больницу.
Дмитрий Данилович хотел ее разубедить, но быстро передумал. Если останется дома, непременно напьется. Лучше уж совершить благое дело, отвезти беременную к раненому мужу.
— Насчет Выговского обрадовать нечем. Состояние его критическое. А вот здоровью нашего дорогого коллеги ничто не угрожает, — заверил Тарусова профессор. — Всего лишь разбита бровь, ушиб на скуле, небольшое сотрясение, сломаны ребра. Я разрешил супруге забрать его завтра домой.
— Кому? — насторожилась Наталья Ивановна.
— Супруге. Она у него в палате.
— Супруга я! — вскочила бывшая гувернантка.
Профессор смутился:
— Как скажете, вероятно, ослышался. Наверно, сестра.
— У Алексея нет сестры. — Наталья Ивановна взяла Тарусова за руку. — Идемте к нему немедленно.
Доставив в больницу Выговского и Прыжова, извозчик Терентий помчался к хозяйке, новоявленной извозопромышленнице Пшенкиной, дабы известить, что мужчина, с которым она приехала на машине, ранен. Анна Никитична, не мешкая, отправилась в больницу. Когда в палату вошли Тарусов с Натальей, вытирала Лёшичу лицо.
— Это ты назвалась женой? — с ходу спросила Прыжова.
Нюша повернулась объяснить, что иначе пускать не хотели, но не успела. Наталья вцепилась ей в волосы:
— Дрянь, шлюха, самозванка!
— Наташа, — попытался привстать на постели Прыжов, но из-за сотрясения мозга не смог, предметы и обстановка по-прежнему плыли перед глазами.
— Вот тебе, вот! — кричала Наталья Ивановна, продолжая таскать Нюшу за косы.
Тарусов пытался обхватить Прыжову, чтобы успокоить ее, но та словно обезумела. На помощь пришли другие больные. Наталью, крепко держа за руки, усадили на стул. Истрепанная Нюша пошла к двери.
— Постой! — крикнул ей Прыжов. — Не уходи.
Тарусов, находясь за спиной Натальи Ивановны, попытался знаками убедить друга, что Нюшу задерживать не стоит, что надо дать супруге успокоиться.
Пшенкина повернула голову.
— Останься, прошу, я все для себя решил, — попросил ее Прыжов и взглянул на супругу. — Наталья! Все! Баста! Прости, мы разъезжаемся.
Услышав эти страшные слова, Прыжова вскочила со стула и побежала к двери, Нюша в испуге сжалась: вдруг снова нападет? Однако Наталья Ивановна промчалась мимо. Вслед за ней из палаты выскочил Тарусов. Он нагнал Прыжову в коридоре:
— Послушайте, у Алексея сотрясение. Он не понимает, что говорит.
— Не надо, не лгите.
— Я вас провожу.
— Нет.
— Но…
— Боитесь, что руки наложу? Не беспокойтесь. У меня тут, — Наталья похлопала себя по животу, — самое дорогое.
Князь вернулся к Прыжову:
— Ты поступил необдуманно, безответственно. Наталья…
Дмитрий Данилович собирался сообщить о беременности, но Алексей его перебил:
— Диди, я каждый день вижу смерть. Чужую! А сегодня вдруг посмотрел в глаза собственной. Никак не предполагал, что она рядом, что ходит по пятам. Потому больше разменивать жизнь на то, что якобы должен, не стану. Буду жить как хочу. Мы с Натальей ошиблись. Так надо ли мучить друг друга? Ради чего? Она молода, привлекательна, найдет хорошего человека.
— Как ты не прав…
— Возможно. Но спорить о том не собираюсь. Ты ведь знаешь, Антон при смерти…
— Да.
— Надо сообщить Лизавете…
— Кому?
— Твоей бывшей стенографистке.
— Зачем?
— Они встречаются. Не знал?
— Нет.
— Поезжай к ней, сообщи.
— Кто? Я?.. Не смогу. И вообще, мне надо к Сашеньке. Ты, верно, не знаешь, спасая тебя, она застрелила… застрелила преступника.
— Знаю. Как она?
— Спит.
— Тогда съезди к Лизе. Или придется мне.
— Как вы меня мучаете, — схватился за голову Дмитрий Данилович.
Бурный роман князя с графиней-стенографисткой чуть не закончился разводом с супругой[100]. Расстался Дмитрий Данилович с Елизаветой некрасиво и потому всячески ее избегал. Что далеко не всегда получалось — ушлая графиня жила теперь с его отцом, Данилой Петровичем. Их связывала вовсе не любовь, а взаимная выгода: старший Тарусов любил роскошь и изысканную еду, но, увы, средств на привычный с младых лет образ жизни не имел. У Лизы же Волобуевой деньги имелись, однако ее происхождение было сомнительным, да и титул она получила в результате скандала. Без покровительства Данилы Петровича, который представлял ее троюродной племянницей, в свет бы не попала.
В высшее общество Лиза Волобуева стремилась не из-за тщеславия, а из-за денег, из-за «бешеных» денег. Крупные тузы — министры, их товарищи заместители, Великие князья и прочие приближенные Его Императорского Величества — ведали распределением подрядов. А молодая графиня пыталась их обольстить. Когда это удавалось, подряды отходили ее партнеру — купцу Горностаеву. А Лизе перепадал щедрый процент. Кое-что доставалось и князю Даниле Тарусову — он умело играл роль дядюшки-сводника, а при необходимости мог дать графине ценный совет.
Войдя в особняк на Ковенском, Дмитрий Данилович велел, чтобы о нем доложили. Его провели к Даниле Петровичу.
— Неужели про отца вспомнил? — заворчал старый князь. — Повезло мне, что мир не без добрых людей. Приютили на старости лет. Не то жил бы под забором. Тебе-то на меня плевать.
— Здравствуйте, отец.
— Рад видеть, сынок. Как поживают… — Данила Петрович запнулся, позабыв, как звать невестку и внуков.
— Спасибо, здоровы.
— Садись, в ногах правды нет. Выпьешь? — предложил Данила Петрович, пытаясь понять, зачем сын пожаловал.
Неужели долг стрясти? Точно! Прознал, что у отца дела идут в гору, и пришел стребовать деньги. Сколько же он должен? На протяжении последних пятнадцати лет Данила Петрович при каждом удобном случае норовил облегчить карманы сына то на пятерку, то на десятку. Значит, тысячу, никак не меньше. Согласится ли Лизунчик выплатить за него этот долг?
— Нет, спасибо. По правде говоря, я к графине.
— Она все еще очень зла на тебя. Не торопись. Подожди полгодика. Потом отойдет, простит. Кто знает, может, и под одеяло снова пустит.
— Прекратите, отец. Я должен ее видеть немедленно по очень важному делу.
— Ой, не знаю, не знаю, — приподнялся с кресла Данила Петрович. — Попробую уговорить.
Прошло минут двадцать, прежде чем Лиза вышла. Дмитрий Данилович отметил, что бывшая возлюбленная стала еще красивее и волнительнее.
— Чем обязана? — спросила графиня, протягивая руку в длинной перчатке. На ее лице читалось презрение.
— Антон ранен. Доктора говорят, что вряд ли доживет до утра.
Лиза опустилась в кресло. Тарусов схватил со стола рюмку с коньяком, из которой пил отец:
— Выпейте.