Потом поглядел на Лизу, та стояла, зажав рот руками. Кислый вытащил кастет, подошел и ударил. Вдруг начнет верещать? Ему еще выбраться из больницы надо.
Лизе снился кошмарный сон. Кто-то гнался за ней, догнав, схватил за юбку, она упала, ударившись головой о каменный пол, потом почувствовала тошноту, сумела приподнять голову и облегчить желудок.
Тут графиня проснулась. Голова ее кружилась. Опершись на кровать, Лиза встала. В палате было темно — Кислый забрал керосиновую лампу с собой. Лиза полезла в карман, достала серники, зажгла свечку, что лежала на столе, заставила себя посмотреть на тело с ножом в груди. Преодолевая тошноту с головокружением, вышла в коридор. И там закричала. Сильно, надрывисто, как мать над мертвым ребенком.
— Помогите! — крикнула она и, обессилев, села на пол.
Очнулась от запаха нашатыря.
— Узнаете? — спросил мужчина в больничной пижаме. — Доктор Прыжов, приятель Антона Семеновича. Он нас как-то знакомил.
Лиза кивнула, хотя припомнить доктора не сумела. По коридору, вереща, бегали сердобольные вдовы, разбуженные больные толпились у палаты для послеоперационных.
— Пойдемте. Расскажете, что произошло, — предложил Прыжов.
Опершись на его руку, Лиза встала. Выслушав ее, Прыжов подозвал дежурного врача:
— Немедленно пошлите на Кирочную за Крутилиным. И до его приезда никого в палату не впускать.
Глава 16, в которой приставу Добыгину повезло
Вторник, 8 декабря 1870 года,
Санкт-Петербург
Боцман назначил встречу в самом жутком в Питере месте — в трактире Петровой на Сенной площади. Уже несколько десятилетий подряд там собирался преступный элемент: воры всех специальностей, «блатер-каины»[102], старосты артелей нищих и старьевщиков, дезертиры, грабители. Облавы там проводить было бесполезно — через множество невоскресных[103] входов криминалисты могли покинуть трактир за доли секунды. А агентов посылать было опасно, убить в трактире могут и средь бела дня. И свидетелей потом не сыщешь.
Кивнув громиле, собиравшему за вход пятачки, Иван Дмитриевич поднялся на второй этаж, где размещался трактир, и вошел в освещенный газом зал. Публика замолкла, в изумлении уставившись на сыщика. Наиболее ретивые приветственно кивали, кто-то даже рюмку поднял. Крутилин никого ответом не удостоил. Подозвав полового, сказал:
— Меня ждут.
Тот кивнул:
— Пожалуйте за мной.
Боцман дожидался в отдельном номере, стол был накрыт на славу.
— Что случилось, Иван Дмитриевич? — сразу взял быка за рога «иван».
Крутилин хорошо его знал. Когда-то Боцман плавал на флоте, оттуда и кличка, однако был комиссован по болезни. Трудиться честно не захотел, прибился к ворам. Благодаря уму и физической силе потихоньку выдвинулся в главари. Вовремя признал авторитет Ломакина — те «иваны», кто этого не сделал, давно гнили на кладбище. И вот теперь сам готов занять его место.
— Ты теперь за Ломаку будешь?
— Смотря где. Заводики, мастерские, паи в кредитных обществах семье отойдут. А вот нашими делами — да, я.
— А Кислый?
— Что Кислый? Молодой да ранний, «котов» за Фонтанкой гонял. А возомнил себя пупом земли. Начал народец смущать, мол, кто фараонам за Ломаку отомстит, тот займет его место. Духовой[104], одним словом.
— Где его найти?
— Сам ищу. И если поймаю, уж не обессудьте, живым к вам не попадет.
— Но…
— Про вашу потерю, Иван Дмитриевич, знаю. Скорблю вместе с вами. Тохес честным фараоном был. Потому живым вам Кислого не отдам. Вздернуть его вам закон не позволит. А с каторги он сбежит. И вам хлопоты, и мне.
— А Ткач?
— Этот на коленях вчера приполз. Мол, бес его попутал, «грядка» стала мала, потому к Кислому и примкнул. Захотел не только в Московской, но и у нас в Спасской части нищими верховодить. Но крови на его руках нет. По этой причине простил я его. Пусть живет, такой кадрой не разбрасываются.
— Потолковать с ним хочу. Чтоб все рассказал, как на исповеди.
Боцман задумался. Потом щелкнул пальцами. И хотя в комнате, кроме них с Крутилиным, никого не было, дверь тут же отворилась, и двое здоровяков внесли обмякшего Ткача. Взглянув на него, опытный Крутилин понял, что били его долго и жестко.
— Боцман! Если так твое прощение выглядит, как же выглядит наказание? — покачал головой Иван Дмитриевич.
Боцман довольно усмехнулся, закусывая водку нежнейшей семгой:
— Эй, Ткач, у господина начальника вопросы к тебе. Отвечай как на духу.
— Кто указал на Выговского? — сразу задал главный свой вопрос Крутилин.
— Добыгин.
— При этом присутствовал?
— Нет, Кислый сболтнул.
Добыгин утром заехал в канцелярию обер-полицмейстера. Конечно же, не паспорт подписать, у него и в мыслях не было снабжать им Кислого, а узнать про Выговского. В часть пристав уехал окрыленным — дерзкое убийство в Мариинской больнице шло первой строкой в сводке. Теперь Добыгину оставалось лишь поставить жирную точку в этом деле. Потому что все, кто хоть что-нибудь знал о его роли в деле Шалина, были мертвы.
Ровно в десять утра пошел в сортир. Но Кислого там не обнаружил. Чертыхаясь, вернулся в кабинет. Вдруг Фимку все-таки задержали? Вдруг он у следователя вздумает болтать?
Минут через десять вошел Никудышкин:
— Ваше высокоблагородие, Люська к вам.
— Кто?
— Проститутка здешняя.
— Гони ее прочь.
— Говорит, от Кислого.
Люська с ходу потребовала паспорт.
— Какой паспорт, милая? — изобразил удивление полковник.
— Для Фимки Кислого.
— Для кого? В первый раз о таком слышу.
Вдруг Фимка уже дает показания? А эта Люся — агент сыскной полиции (говорят, что среди них и бабы завелись).
— А про Выговского тоже впервые слышите? Это Кислый его зарезал. И теперь он над ворами главный. Не хотите дружить, вам же хуже.
Люська встала со стула.
— Прости, голуба, но вижу тебя впервые. Да и паспорт чужой вручить не могу, — стал наводить тень на плетень полковник, дабы выиграть время.
Надо было быстро решить, что ему делать. Задержать Люську и с пристрастием допросить? А вдруг не скажет, где Кислый? Вдруг сама не знает? Послать вслед за Люськой Никудышкина, чтобы проследил куда пойдет? А если околоточный не справится? Юркнет Люська в какой-нибудь палисадник, и потом ходи озирайся, за каким кустом Кислый будет дожидаться полковника с револьвером в руках.
— Только лично?
— Да.
А если назначить Кислому встречу? Тогда, если Люська агент Крутилина, полковник сможет все легко объяснить: мол, пытался задержать опасного преступника, которого ловит весь город. Откуда ему знать, что тот уже задержан?
— Пусть Кислый сам приходит.
— Опасно. Ловят его. Поступим так. Как выйду из участка, идите за мной. Кислый тут, недалече. Лично и отдадите.
Полковник в который раз убедился, что Кислый соображает хорошо. Очень хорошо. Но на этот раз шанса он ему не предоставит.
— Хорошо, ступай, я догоню.
Подойдя к сейфу, полковник вытащил первый попавшийся паспорт из тех, что были к выдаче, и два револьвера: один из них полгода назад отобрал у одесского гастролера-налетчика, второй нашел во время облавы в одном из трактиров.
Люся, непрестанно оглядываясь, шла по Рузовской в сторону Обводного. Отстав от нее на двадцать шагов, шагал Добыгин. Кислый, по его предположению, должен был вынырнуть из палисадников и незаметно подкрасться сзади. Так и случилось.
— Здорово, полковник, — услышал он знакомый голос. — Гони паспорт.
Пристав обернулся, перед ним, сжимая его собственный револьвер, стоял Кислый.
— Вот. — Добыгин достал паспорт.
— Надеюсь, не бабий?
— Сам убедись.
— Не могу, грамотам не обучен.
— Теперь ты мещанин Круглов.
Мимо проезжали сани, из которых внезапно выскочил Никудышкин с револьвером одесского налетчика в руке. Полковник сразу бросился в снег, Кислый успел лишь развернуться в сторону Никудышкина. Его одновременно сразили сразу две пули, Добыгин попал Фимке в голову, Никудышкин в живот. Люся, наблюдавшая за встречей с тех самых двадцати шагов, бросилась к Кислому:
— Фимка, Фимочка, что они с тобой сделали?
Добыгин и ей выстрелил в голову.
— Скажешь на следствии, что вытащила оружие и навела на меня, — велел он околоточному, вкладывая в Люськины руки револьвер, из которого только что убил двоих.
Из трактира Петровой Крутилин отправился к обер-полицмейстеру. Поднимаясь по лестнице, встретил спускавшегося вниз Добыгина:
— Ну, Иван Дмитриевич, поймали Кислого? — спросил пристав, улыбаясь, будто мартовский кот, встретивший на крыше кошечку.
— Пока нет, — буркнул Крутилин, сухо кивнув.
— И уже не поймаете.
— Почему? — остановился на ступеньках начальник сыскной.
— Потому что я его застрелил. Час назад. После Выговского Кислый вознамерился убить меня. Но я оказался проворнее. Сказалась армейская выручка. Труп в прозекторской Обуховской больницы. Если желаете, можете полюбоваться… Там же тело сообщницы.
— Сообщницы?
— Проститутки, тоже была вооружена. Тоже пришлось зарубить. Теперь убедились, что служу честно? Если соизволите извиниться, готов простить дерзости, что вы мне наговорили. Понимаю, вчера были в аффектации, ведь Выговский — ваш ученик. Царствие ему небесное. Пусть спит спокойно. Я за него отомстил.
Крутилин, не говоря ни слова в ответ, пошел вверх по лестнице.
Добыгин проводил его ехидным взглядом.
Адъютант доложил обер-полицмейстеру о начальнике сыскной, Треплов немедленно его принял:
— Мои соболезнования, Иван Дмитриевич. Знаю, вы относились к Выговскому как к сыну.
— Федор Федорович…
— Но его смерть не осталась неотомщенной. Буквально несколько минут назад у меня с докладом был полковник Добыгин. Ему удалось раскассировать