— Мария Поликарповна знает их содержание?
— Нет. И Нюша не знает.
Глава 22, в которой к поискам Гуравицкого приступает Выговский
Среда, 16 декабря 1870 года,
Санкт-Петербург
Четвертая глава «Убийцы из прошлого» поступила в газету «Глас Петербурга» не во вторник, а в среду, и на этот раз по почте. Вскрывать конверт редактор не стал. Как было велено, отнес в сыскную полицию.
— Отослано вчера, — определил Яблочков, осмотрев почтовый штемпель.
— Откуда? — спросил Крутилин.
— Брошено в ящик на Невском проспекте.
— Вскрывай.
Яблочков достал исписанные с двух сторон листочки и протянул Ивану Дмитриевичу.
— А почтовый перевод? — спросил редактор.
— Больше ничего.
Нацепив очки, Крутилин принялся читать:
На Большой Морской мойщик окон пришел в себя и рассказал нечто невероятное: что сегодня видел в квартире Разгуляева его супругу. Сначала Кобылин сомневался, не спьяну ли привиделось? Но потом решил проверить. Послал агентов на Николаевский вокзал. Там они показали фотокарточку Разгуляевой носильщикам, и те вспомнили, как несли ей багаж.
— Да вот же она! — воскликнул один из них, указав на одну из спешивших к отправляющемуся составу дам.
У богато одетой женщины проверили вид и тут же задержали.
В кабинете Кобылина Конкордия Алипиевна поклялась, что муж был мертв, когда она вошла в квартиру. Но он ей не поверил:
— Почему не вызвали полицию?
— Испугалась. Вдруг подумают на меня?
Последующую неделю Кобылин изнывал от славы, без умолку беседуя с репортерами отечественных и зарубежных изданий. Каждый его день был расписан поминутно: приемы, журфиксы, салоны, заседания различных клубов (его таки приняли в Английский яхт-клуб).
Однако планам на вечер пятницы сбыться было не суждено.
По выходе со службы Кобылина привычно окружили поклонницы, сжимавшие в пальцах его движущиеся фотопортреты:
— Дмитрий Иванович, душечка, подпишите.
Начальник сыскной достал «вечное перо» — как отказать, если с каждой проданной карточки издатель платит десять копеек, — но подписать ни одну не успел, потому что его грозно окликнули:
— Ваше высокородие.
У Кобылина екнуло сердечко. Неужто снова убийство? А вдруг на этот раз не сдюжит, не справится, не откроет убийцу? Дмитрий Иванович поднял глаза и увидел перед собой адъютанта обер-полицмейстера:
— Требуют немедленно.
Дамочки почтительно расступились, проводив шепотком:
— Видать, опять смертопреступление.
— Типун тебе на язык.
— Дмитрий Иваныч раскроет, ей-богу, раскроет.
По дороге Кобылин пытался узнать, что, собственно, случилось, но адъютант был нем как рыба.
Обер-полицмейстер даже кивком не удостоил.
— Чем занимаетесь на службе, Кобылин? — спросил он, указав на стол для заседаний, заваленный газетами, российскими и иностранными, с портретами Дмитрия Ивановича на первых страницах.
— Раскрытием преступлений, ваше высокопревосходительство, — с достоинством ответил начальник сыскной, поняв, что раздражение начальства вызвано банальной завистью.
— И как успехи?
— Сами знаете…
— Да, теперь знаю. — Обер-полицмейстер схватил со стола бумагу и потряс ею. — Из-за вашей лени и дурости в тюрьме томятся невиновные, а убийца гуляет на свободе.
— Простите, не понимаю…
— Читайте. — Обер-полицмейстер кинул в Кобылина листок, который держал в руках.
Дмитрий Иванович схватить его не успел, и листок упал на паркет. Пришлось, придерживая шпагу, нагибаться.
«Ваше высокопревосходительство!
Пишет Вам несчастный барон Антон фон Гиверт, таинственно «исчезнувший» двадцать лет назад в день своей помолвки.
Думаю, Вы удивлены моим «воскрешением» из мертвых, ведь тогда на мои розыски отрядили лучших сыщиков во главе с господином Кобылиным. Но, увы, они не проявили ни ума, ни усердия, а, может, вступили в сговор с преступниками.
Расскажу коротко, что произошло. После помолвки по срочному приказу Государя я вылетел на воздушном шаре, имея поручение к одному из европейских монархов. Меня неожиданно вызвался сопровождать мой кузен Сергей Иудович Разгуляев. Когда мы пролетали над Монбланом, двое его слуг — Коронат Перепетуя и Филафей Верещакин — внезапно схватили меня и выкинули из корзины. Вопреки их надеждам, я не разбился о камни, а приземлился в огромный, выше шестиэтажного дома, снежный сугроб, из которого, несмотря на попытки, выбраться не смог и через несколько часов безуспешной борьбы со снегом замерз, повторяя до последнего имя моей невесты Конкордии.
Через девятнадцать лет при сходе ледника мое замерзшее тело вынесло в долину. Мне очень повезло, что пастух Бернард, который меня нашел, без всякого промедления вызвал местного доктора герра Рохварга. Тот посвятил свою жизнь экспериментам по замораживанию и размораживанию животных, в которых добился удивительных результатов. Благодаря придуманному им особому составу, который он вводит подкожно, замороженные животные снова оживают. И после этого даже способны принести потомство! Но, конечно, для научного триумфа доктору Рохарду необходимо было разморозить человека. Он безуспешно искал добровольца, и тут вдруг ледник вынес меня. Через сорок восемь часов благодаря его заботам я воскрес.
Доктор Рохард собирался сразу опубликовать статью в научном журнале, но я упросил его обождать:
— Мне надо отомстить, наказать виновных.
— За вас это сделает суд, — уверял меня Рохард.
— Нет, суд мне не поверит. Потому что против меня будут свидетельствовать трое. Им есть что терять. Разгуляев заграбастал мое состояние и мою невесту, щедро наградив подручных за убийство: Перепетуя нынче владеет ссудной лавкой, Верещакин — крупный извозопромышленник. Я убью их.
— Но вас за это повесят.
— Нет. Петербургская сыскная полиция давно не та, что прежде. Дураку Кобылину меня не поймать…
— Вы сильно рискуете, дорогой барон.
— Да, потому что люблю Конкордию. Но сейчас она связана брачными узами. Если убью Разгуляева…
— Вы женитесь на ней и тем самым вернете себе состояние! — воскликнул немецкий доктор. — Теперь я вас понял.
— Слава богу.
— И вам нужно алиби. Что ж, я вам его предоставлю. Вы ведь считаетесь погибшим. То, что ожили, знаем только мы с Бернардом. Будьте уверены, ваше тело «найдется» только тогда, когда закончите месть и вернетесь из Петербурга. Сделаем вид, что ледник сошел только что.
Я бросился добрейшему герру доктору на шею. И той же ночью отбыл на родину. Дорогой обдумывал план мести. И точно ему следовал. Осечка случилась на Разгуляеве. Откуда я мог знать, что Конкордия неожиданно вернется домой? Тупица Кобылин, конечно же, обвинил ее в убийстве мужа.
Ваше высокопревосходительство!
Я, барон Антон фон Гиверт, признаюсь в убийстве четырех человек. И прошу Вас отпустить невиновных людей, обвиненных в этих преступлениях. В качестве доказательств моих слов прошу обратить внимание на книги, оставленные мной на месте преступления. На семнадцатой странице каждой из них внизу вы найдете экслибрис с моими инициалами».
— Что за экслибрис? — спросил у Яблочкова Крутилин.
— Печать с инициалами владельца.
— Ты повести Пушкина-Белкина хорошо осмотрел?
— Даже перечитал от нечего делать, пока Шелагурова охранял.
— Ничего подозрительного не заметил?
— Я — нет. А вот Шелагуров на одной из страниц…
— Случайно, не на семнадцатой?
— Откуда знаете?
— Неважно. И что?
— Как раз экслибрис в виде раскрытой книги, на левой ее страничке буква «А», на правой — «Г»
— Андрей Гуравицкий. Он же Антон фон Гиверт.
Крутилин быстро дочитал главу:
«Отдаваться земному правосудию не могу, ибо сказано «перелом за перелом, око за око, зуб за зуб; кто убьет скотину, должен заплатить за нее; а кто убьет человека, того должно предать смерти»[117]. Что, собственно, и сделал.
Жаль, что моим мечтам о счастье с Конкордией теперь не сбыться. Прощай, любимая, я покидаю тебя навсегда.
Ваш А. Г.».
Кинув это письмо в щель почтового ящика на Варшавском вокзале, человек в ватерпруфе заспешил к вагону первого класса. Когда машина тронулась, человек прислонился носом к оконному стеклу. Его терзал вопрос: почему он потерпел фиаско? Почему вместо того, чтобы получить вожделенное счастье, он отправляется в забвение и изгнание? Неужели потому, что лишил жизни ни в чем не виновного человека, Евсталию Поксуйко? Но ведь она была блудницей. А сказано: «Если кто будет прелюбодействовать с женою ближнего своего — да будут преданы смерти и прелюбодей, и прелюбодейка»[118].
«Я лишь выполнил Твою волю, — убеждал себя барон фон Гиверт. — Так за что ты меня наказываешь, Господи?»
— Отправь агентов на Варшавский вокзал, Арсений Иванович, — распорядился Крутилин. — Каждого снабди фотопортретом Гуравицкого.
— Вы ему верите? — Яблочков быстро пробежался глазами по листочкам. — Уверен, сие написано для отвода глаз, чтобы мы охрану сняли с Шелагурова и Чепурина. Пока охраняем, Гуравицкому до них не добраться. А почерк-то не его. Найденную у Разруляева рукопись написал кто-то другой.
— Прокопий Семенович. — Начальник сыскной подозвал редактора. — Взгляните-ка. Предыдущие главы этим почерком были написаны?
Редактор подошел, внимательно рассмотрел листочки:
— Да, почерк похож.